Карнавал обреченных - Бирюк Людмила Д. (книги полностью TXT) 📗
– Кирюша! Что это значит? Ты здесь?!
– Где мне еще быть, когда вы по уши увязли в этом… в этой кутерьме?
– Но ведь ты говорил…
– Мало ли что я говорил! Вот, согрейтесь!
Из-за отворота шинели он вытащил одну за другой три фляги. Обжигая горло, водка живительным теплом разливалась по телу.
– По два глотка, и довольно! – предупредил Сергей. – Остальное отдайте солдатам.
Многие пожилые гусары узнали Репнина, с которым им довелось воевать в 1812 году. Его неожиданное появление буквально вдохнуло тепло в их окоченевшие души.
– А где Володя? Где Ломтев? – спросил Репнин.
– У Печерского особое задание. А Ломтев заболел.
– Что с ним? – удивился Репнин. – Вчера вечером был здоров…
– Господа! – вдруг прервал их Якушев. – Генерал-губернатор!
Офицеры встали поближе к своему полку.
В сопровождении лишь одного адъютанта, в парадном мундире, украшенном голубой Андреевской лентой, выехал на Сенатскую площадь прославленный полководец, генерал Милорадович. Приподнявшись в стременах, он вытащил из ножен золотую шпагу и взял ее за середину клинка эфесом кверху.
– Солдаты! Вы все знаете меня. Вот шпага, которую в 12-м году пожаловал мне за храбрость цесаревич Константин. Я, как и вы, тоже хотел, чтобы он стал нашим императором! Но он отказался от престола в пользу брата своего, Николая Павловича. Так что же нам теперь делать? Бунтовать? Нет! Нельзя позорить русскую армию. Слушайте мой приказ! Отправляйтесь в казармы и присягайте новому императору!
На площади воцарилась гробовая тишина. Милорадович обвел взглядом мятежные колонны и вдруг встретился взглядом с Репниным. Генерал-губернатор недоуменно поднял брови, еле заметно кивнул и снова обратился к строю солдат:
– Скажите, кто из вас был со мной под Кульмом, Лютценом, Бауценом?
Ни один человек не откликнулся.
– Почти все наши гусары участвовали в этих сражениях, – тихо сказал Репнин Шевалдину.
– Значит, здесь нет русских солдат… – покачал головой Милорадович.
– Назад, генерал! – неожиданно раздался чей-то голос.
– Это князь Оболенский, – шепотом пояснил Сергей.
Выхватив у гренадера ружье со штыком, князь попытался отогнать лошадь Милорадовича, но случайно ранил генерала в бедро. Тот покачнулся, сделал вольт-фас, и в ту же секунду откуда-то слева грянул выстрел. Милорадович схватился за грудь и медленно сполз с лошади на руки своего адъютанта. Пуля вошла ему прямо в Андреевскую ленту.
Шевалдин заметил стоявшего неподалеку Петра Каховского в большой лохматой крестьянской шапке и тулупе, подпоясанном красным кушаком. Каховский бросил на снег пистолет и метнулся в толпу зевак. Мятежное каре словно содрогнулось.
– Сумасшедший! Что он сделал! – в ужасе крикнули офицеры.
– Милорадович – любимец солдат…
– Позор! Мы революционеры, а не мясники!
Адъютант и несколько человек из толпы подняли тяжело раненного генерала и унесли с площади.
– Кирилл… – не мог прийти в себя от ужаса Шевалдин. – Как же так? Клянусь, мы не хотели этого…
Репнин не ответил.
Во внутренний двор Зимнего дворца, держа на руках семилетнего сына, вышел император Николай I. Выстроенная во дворе рота гвардейцев восторженно приветствовала его.
– Доверяю вам его жизнь, – сказал государь, передавая свое сокровище рослому гренадеру.
– Будьте спокойны, ваше императорское величество! – растроганно ответил старый солдат, принимая ребенка.
– Ура! – кричали гвардейцы.
– Ну что, господа? – хладнокровно обратился Николай к свите генералов. – Пора?
Но тут случилось непредвиденное. Послышался глухой топот. Через дворцовый двор по снегу бежали человек двадцать гусар. Командир, в одном мундире, с саблей наголо, оглядываясь, кричал что-то своему отряду. Это был поручик Печерский.
По плану восстания, принятому на последнем собрании Северного общества, он должен был соединиться с ротой Якубовича, чтобы ворваться в Зимний и арестовать царскую семью. Но ни Якубовича, ни его роты в условленном месте он не нашел и ошибочно принял за них императорских лейб-гвардейцев, стоявших во дворе Зимнего. Только когда его отряд добежал до императора, Печерский понял свою ошибку и остановил гусар.
Царь и поручик стояли друг перед другом, полные ненависти.
– Ваше благородие, это не наши, – тихо сказал Печерскому молодой новобранец из отряда.
– Вижу, – невозмутимо кивнул он.
– Заблудились, поручик? – с издевкой спросил Николай. – Могу подсказать вам дорогу. Если за меня, так направо, если нет, то налево!
– Налево! – крикнул Печерский своим гусарам. – Рассыпаться! Марш!
Гусары побежали по направлению к Сенатской площади. Печерский, прикрывая их, оказался позади. Он не бежал, а шел свободной, уверенной поступью, словно находился не в стане врагов, а в фойе театра.
– Бакланов! – Николай подозвал своего адъютанта и указал на князя.
Тот понял всё без слов. Подняв руку с пистолетом, он, щуря левый глаз, стал выпрямлять локоть и, взяв на мушку Печерского, выстрелил.
Володя вздрогнул и остановился. Его мундир на спине потемнел. Медленно повернувшись, молодой князь взглянул на Бакланова, в руке которого еще дымился пистолет, потом перевел глаза на безучастное, словно высеченное из мрамора лицо Николая.
– За мной выстрел, государь… – отчетливо произнес Володя и замертво упал на снег.
Николай криво усмехнулся.
– Ладно, на том свете расквитаемся.
Несколько гусар повернулись и побежали назад, к своему командиру. Бакланов хотел было остановить их, но Николай махнул рукой:
– Пусть уносят! Недосуг нам с ним возиться.
Подняв на руки убитого командира, гусары унесли его с дворцового двора.
На руках усатого гренадера горько плакал «le petit Sacha»…
Между тем вокруг Сенатской, окружая бунтовщиков, постепенно стягивались верные государю войска. По Английской набережной неспешно двигались колонны конной гвардии. Они выстраивались перед зданием Сената, лицом к памятнику Петру Великому. На Исаакиевском мосту, сохраняя нейтралитет, стоял Финляндский полк. Присягнувшие Николаю семеновцы заняли Галерную улицу, обе стороны Адмиралтейского канала и Конногвардейский манеж. Кавалергарды закрыли Вознесенский проспект, Гороховую и Невский проспект. Подошел Измайловский полк, загородив выход на Адмиралтейскую площадь, а возле Зимнего дворца расположился Преображенский полк.
Ранние сумерки начали быстро сгущаться. Затянутые в парадную форму, без артиллерии, без кавалерии, лишенные всех физических и моральных опор, солдаты всё-таки оставались неколебимы.
Вдруг Репнин заметил, что императорские войска со стороны Адмиралтейского бульвара пришли в движение. Они расступились на обе стороны, открыв пушки, нацеленные жерлами на Сенатскую площадь. Тотчас толпа народа дрогнула и подалась назад. Послышались крики, началась давка.
Первый залп картечи был направлен выше голов. Второй – в самую середину массы народа, кося и сметая ни в чем не повинных людей. Третий – по мятежным войскам. Солдаты падали целыми рядами, катались по земле в предсмертных мучениях. Из-за облака порохового дыма выскочили конногвардейцы с саблями наголо.
– Гусары, огонь! – скомандовал Шевалдин.
Ружейные выстрелы заставили отступить первые ряды конной гвардии. Но следом мчались другие кавалеристы, рубя и сметая пеший строй мятежников, не успевавших перезаряжать ружья.
– Серж! – сквозь грохот пушек возвысился голос Репнина. – К Неве! Скорее к Неве! Поведем полк по льду к Петропавловской крепости. Если мы займем ее, это будет прекрасная точка опоры, где могут собраться остальные силы. Займем крепость и обратим пушки на дворец!
Сергей удивленно взглянул на него. Неужели это не сон и перед ним его друг, императорский адъютант, всецело преданный монархии? В эти минуты лицо Репнина светилось вдохновением. Таким Сергей помнил его по Смоленску, Бородину, Тарутину… Увлекшись его порывом, Шевалдин приказал полку двигаться к Неве и, спустившись на лед, стал строить гусар в колонну. Но иллюзия победного исхода длилась недолго. С середины Исаакиевского моста вдруг ударило ядро, вырвав из строя три шеренги. Грохнула другая пушка, потом еще и еще… На мосту, где находился «нейтральный» Финляндский полк, была установлена артиллерийская батарея, которая беспрерывно палила по отступающим. Раздался душераздирающий крик:
