Очищение - Харрис Роберт (читать книги полные .TXT) 📗
Он повернулся и пошел по проходу к возвышению. Теперь все скандировали: «Убирайся! Убирайся! Убирайся!» Пытаясь спасти ситуацию, Катилина вскочил на ноги, замахал руками и что-то закричал в спину Цицерону. Но было слишком поздно, и у него не было нужного умения. Он был разоблачен, раскритикован, унижен и полностью раздавлен. Я смог разобрать слова «иммигрант» и «изгнание», но вряд ли Катилина мог услышать их в этом шуме, а кроме того, от ярости он потерял способность мыслить. Какофония звуков вокруг него усиливалась, а он замолчал и стоял, тяжело дыша и поворачиваясь из стороны в сторону, как корабль, потерявший во время шторма все паруса и стоящий только на якорях. Потом в нем что-то сломалось, он задрожал и вышел в проход. Квинт и еще несколько сенаторов бросились ему наперерез, стараясь защитить консула. Но даже Катилина был не настолько сумасшедшим: если бы он бросился на своего врага, его разорвали бы на мелкие кусочки. Вместо этого он бросил вокруг себя последний презрительный взгляд — взгляд, который наверняка запечатлел те свидетельства былой славы Республики, к которым приложили руку и его предки, и вышел вон из здания.
Позднее, в тот же день, в сопровождении двенадцати сторонников, которых он назвал своими ликторами, под серебряным орлом, который когда-то принадлежал Марию, Катилина покинул город и направился в Аррентий, где провозгласил себя консулом.
В политике не существует окончательных побед, в ней существует только цепь беспощадных событий, сменяющих друг друга. Я думаю, что это мораль всей моей работы. Цицерон одержал ораторскую победу над Катилиной, о которой будут говорить многие годы. Кнутом своего языка он изгнал этого монстра из Рима. Но вся накипь, как хозяин ее назвал, не покинула город, как он на это надеялся. Напротив, после отбытия своего предводителя Сура и иже с ним спокойно оставались на своих местах и дослушали все дебаты до конца. Они сидели все вместе, полагая, видимо, что количество обеспечит им безопасность: Сура, Цетег, Лонгин, Анний, Пает, новоизбранный трибун Бестий, братья Сулла и даже Марк Лека, из дома которого убийцы вышли на дело. Я видел, как Цицерон смотрел на них. Хотел бы я знать, о чем он думал в те моменты. Сура даже осмелился встать и предложил своим гнусавым голосом, чтобы жена и дети Катилины были взяты под защиту Сената. Дискуссия вяло продолжалась. Затем слово попросил новоизбранный трибун Метелл Непот. Он сказал, что теперь, когда Катилина покинул город и, по-видимому, станет во главе армии бунтовщиков, самым мудрым будет немедленно пригласить Помпея Великого в Италию, чтобы тот встал во главе войска Сената. Цезарь немедленно поддержал это предложение. Цицерон, который всегда быстро просчитывал варианты, увидел, что может расколоть силы своих противников. С невинным видом искреннего интереса он спросил Красса, который был консулом вместе с Помпеем, о его мнении. Красс неохотно встал.
— Никто не уважает Помпея Великого больше, чем я, — начал он, а затем остановился, потому что стены храма затряслись от издевательского хохота. — Никто не уважает его больше меня, — повторил он. — Но я хотел бы сказать новоизбранному трибуну, в случае если он еще не заметил этого, что сейчас зима, а это худший период для перевозки войск морем. Каким образом Помпей сможет добраться до Рима раньше весны?
— Тогда давайте пригласим Помпея Великого без армии, — возразил Непот. — В сопровождении небольшого эскорта он может появиться здесь через месяц. А одно его имя стоит десятка легионов.
Этого Катон выдержать не смог. Он мгновенно вскочил на ноги.
— Тех врагов, что нам угрожают, именами не победишь, даже если они заканчиваются словом «Великий». Нам нужны армии, армии в поле — такие, какую в настоящий момент формирует старший брат трибуна. Кроме того, если хотите знать, на мой взгляд, у Помпея и так слишком много власти.
Это заявление вызвало у собравшихся легкий шок.
— Если Сенат не проголосует за передачу командования Помпею, — предупредил Непот, — я немедленно, после вступления в должность, предложу народу Рима соответствующий закон.
— А я немедленно наложу на него свое вето, — ответил Катон.
— Граждане, граждане! — Цицерону пришлось кричать, чтобы его услышали. — Ни государству, ни нам самим не станет лучше от того, что мы будем препираться тогда, когда Республике грозит опасность. Завтра состоится народная ассамблея. Я расскажу народу о том, что происходит, и надеюсь, — тут он посмотрел на Суру и его приятелей, — что те из нас, кто физически еще присутствует здесь, но чьи мысли уже давно далеко отсюда, еще раз обдумают свое положение и поступят как истинные граждане Республики. Заседание объявляется закрытым.
Обычно после окончания заседания Цицерон любил задержаться на улице и пообщаться с простыми сенаторами. Это был один из тех инструментов, с помощью которых он поддерживал свою власть над палатой. Это позволяло ему знать многое о людях, даже самых незаметных — их слабые и сильные стороны, что они желали и чего боялись, с чем они могли смириться, а чего не приняли бы ни за что на свете. Однако в этот день консул поспешил домой. На его лице было написано разочарование.
— Это все равно что биться с гидрой, — с отчаянием пожаловался он, когда мы вернулись. — Не успеваю я отрубить одну голову, как на ее месте вырастают две новые! Катилина убирается из Сената, а его дружки спокойно сидят на своих местах и слушают дебаты. А теперь еще фракция Помпея начинает поднимать голову… У меня остался месяц, — напыщенно произнес он, — всего один месяц — если я смогу его пережить, — до того момента, как к власти придут новоизбранные консулы. Вот тогда действительно начнется борьба за возвращение Помпея. А пока мы даже не можем быть уверены, что в январе у нас будет два консула из-за этого проклятого суда! — С этими словами он взял и сбросил все документы, связанные с делом Мурены, со стола на пол.
В таком настроении хозяин бывал довольно непредсказуем, и за долгие годы, проведенные с ним, я понял, что лучше даже не пытаться отвечать.
Он подождал, что я ему отвечу и, не получив удовлетворения, вышел на поиски еще кого-нибудь, на кого можно было бы наорать. Я же нагнулся и спокойно собрал все документы. Я знал, что рано или поздно хозяин вернется для того, чтобы приготовить свое обращение к народной ассамблее на следующий день; но проходили часы, наступили сумерки, зажгли свечи, и я стал беспокоиться. Позже я узнал, что в сопровождении охраны и ликторов Цицерон гулял в общественном саду, причем ходил там кругами с такой скоростью, что все подумали, что он продолбит дорожку в камнях. Когда, наконец, хозяин вернулся, у него было очень бледное и печальное лицо. Он сказал мне, что придумал план, и теперь не знает, чего бояться больше: что план удастся или что он провалится?
На следующее утро Цицерон пригласил к себе Фабиуса Сангу. Вы, вероятно, не забыли, что именно этому сенатору консул написал записку в тот день, когда был обнаружен убитый мальчик. В той записке он спрашивал Сангу о роли человеческих жертв в культах галлов. Санге было около пятидесяти, и он был невероятно богат. А свои деньги он сделал в Ближней и Дальней Галлии. Он никогда не покидал задних скамей сенатского зала и использовал свое положение только как средство защиты своих деловых интересов. Сайга был очень респектабелен и набожен, вел скромный образ жизни и, как говорили, был строгим мужем и отцом. Выступал сенатор только в дебатах по Галлии, причем выступления его, по правде говоря, были невероятно скучными: когда Санга начинал говорить о географии Галлии, ее климате, племенах, обычаях и так далее, люди покидали зал заседаний быстрее, чем они сделали бы это при криках «пожар!».
— Санга, ты патриот? — спросил Цицерон немедленно, как только я ввел гостя в его кабинет.
— Думаю, да, консул, — ответил Санга. — А в чем дело?
— Дело в том, что я хочу, чтобы ты сыграл решающую роль в защите нашей обожаемой Республики.
— Я? — Санга выглядел очень взволнованным. — Боги! Но ведь у меня подагра…
