Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
– Я читал, как крымские татары шли Москву брать, не помню, в котором году. Полагаю, Алехан, сильно смахивали на твое войско.
– Утром отправимся в экспедицию. Пока я ездить буду, ты распорядись насчет отпевания и похорон. Найти батюшку в Преображенском храме, он все устроит. Деньги на мелкие расходы – в шкатулке, шкатулка в секретере, сам там возьми, сколь надобно. Федоровна!
Старуха явилась на зов и получила задание: сходить к Матюшкиным родителям, отнести им денег на знатные поминки.
На следующий день, встав с рассветом, граф во главе отряда отправился туда, где подняли Матюшкино тело.
Глава 15
Княгиня не верила, что Амалия утопилась или повесилась.
– С какого такого горя? – спросила она Агафью.
– Дамы ее, может, обидели… – туманно ответила Агафья, намекая на приживалок.
– Обидеть могли, это точно. Так ведь она бы пришла пожаловаться. Они все жаловаться раньше бегали, да я отучила.
– Нет, матушка-княгинюшка, она смиренная и бессловесная. А вот уйти от обиды – могла.
– Тут не в обиде дело, Агаша… Придется Лизаньку расспросить. Не хотела, а придется.
Этот разговор состоялся рано утром, когда княгиня пила кофей, а Агафья ей прислуживала.
– Пойду к ней, – решила княгиня. – А ты бери все тарелки с ватрушками, с пирогами, неси к внучке в комнату. И не мешайся там, не лезь в разговоры! Лучше сходи в людскую, узнай, нет ли известий о Грушке. Я знаю, наши старухи ходят в Братеево к всенощной, так не принесли ли оттуда слухов.
Лизанька уже проснулась. Дашка, стоя на коленках перед кроватью, натягивала ей на ноги новые чулки. Обе смеялись – и обе замолчали, испуганно глядя на появившуюся княгиню.
– Дашка, хвалю! – сказала княгиня. – Будешь усердно служить – я о тебе позабочусь. Лизанька, голубушка, коли помру – это твоя обязанность будет.
– Да, сударыня бабуленька, – ответила внучка.
– Отдай Дашке старые чулки, я тебе еще новых надарю. Да что ты так глядишь? Я на тебя не сержусь, я рада, что ты с утра весела. Агаша! Выставь тарелки на столик!
Потом, выпроводив Агафью с Дашкой, княгиня заговорила об Амалии.
– Не знаешь ли ты, внученька ненаглядная, куда подевалась твоя подружка фрейлейн Амалия? – с некоторым ехидством спросила княгиня. – И кого она прятала в дальнем флигеле под сушеными травками?
Лизанька от прямого вопроса растерялась.
– Сударыня бабуленька… она просила молчать… я обещалась…
– Не до обещаний твоих глупых! Ты не ведаешь, что у нас тут творится, а твоя матушка сбежала! Исхитрилась! Я людей посылала ее по кабакам да по всем постоялым дворам искать! Так не твоя ли подруженька?..
– Нет, нет, бабуленька, нет! – закричала Лизанька. – Она не виновата!
– А кто виноват? Как все это вышло?
– Сударыня бабуленька…
– Ну, ну?..
– У фрейлен Амалии жених ее жил…
– Что?.. Какой такой жених?.. У калеки?.. Жених?.. – княгиня менее была бы ошарашена, узнав, что немка прятала во флигеле турецкого султана.
– Да, да, у нее был жених, они расстались, он ее отыскал, они хотят повенчаться! Она с женихом! – воскликнула Лизанька.
– Этот прощелыга?
Княгиня вмиг вспомнила, как у нее оказалась Амалия.
– Бабуленька, он раскаялся! Он жениться хочет!
– Тут какое-то вранье, Лиза.
– Нет, я сама его видала, ручки ей целовал, прощения просил.
– А она и растаяла… Знаю я этих немочек – сперва чувствительная натура, простым-проста, чуть что – слезки и вздохи, а потом – глядь, она уже при сводне состоит и за ночь троих гостей принимает!..
Лизанька не поняла, о чем бабушка толкует, и уставилась на княгиню, приоткрыв ротик.
– Ох!.. – княгиня опомнилась. – Но ты сама подумай, коли она замуж собралась – для чего тайно убегать? Я ее не держу, я бы ей с собой какого-никакого добра дала. Позор, чтобы из дома Чернецких девка замуж с пустыми руками выходила!
– Ей стыдно было… – покраснев, еле слышно пролепетала Лизанька.
– Воля твоя, а что-то с этим сватовством неладно. Ты хоть знаешь, как ее тот прощелыга бросил? Нет? Не рассказала?
– Сказала – родня ему запретила на калеке жениться…
– Ах, родня? И деньги, что они вместе копили, себе оставить – тоже родня велела? Про деньги тебе немка не сказывала? Ее чувствительная натура таких материй в упор не видит? Нет у него родни, приблудный он! Я, когда немку у ее отца к себе забирала, все разузнала! Одно вранье, Лизка!
– Нет, бабуленька, как она могла мне врать? Да и не мне – я ж видела, как она на жениха глядела!
– Тут какая-то интрига, – подумав, сказала княгиня. – На что она мужчине? Она же – урод, старая девка, и умишка у нее не густо! Да и не один человек там ночевал!
Лизанька, не понимая, как можно спорить с княгиней, опустила голову. Но она уже привыкла к бабушкиному властному норову и знала, как можно подольститься.
– Сударыня бабуленька, я провинилась пред вами? – прошептала она. – Значит, вы не отпустите меня покататься в лесу?
Княгиня Чернецкая сама была достаточно хитра, однако попалась на детскую хитрость внучки.
– Отчего же не отпущу? Ты знаешь, я всегда радуюсь, видя тебя в седле. Вот кабы ты еще мою посадку унаследовала!
– Я учусь, сударыня бабуленька!
– Точно хочешь покататься в лесу?
– Очень хочу!
– Агаша!
Княгиня знала, что ключница подслушивает, и не возмущалась: должность у нее такая. И точно – дверь сразу приоткрылась.
– Чего изволите, матушка-княгинюшка?
– Спосылай Ваську за мистером Макферсоном, пусть собирается на прогулку.
– Тотчас, княгиня-матушка, тотчас!
– Дашка! Одевай барышню в мужское!
Нельзя сказать, что Лизаньке так уж хотелось с утра пораньше садиться в седло. Но другого способа укротить княгиню она не видела – да его и не было. Лучше скрыться в лесу, чтобы сударыня бабуленька не устроила допрос: отчего внучка, зная о гостях во флигеле, все это время молчала.
Англичанин был найден на конюшне. Захворала одна из молодых кобыл, и возник вопрос лингвистического свойства. Старый опытный конюх Спиридон никак не мог объяснить Макферсону, что неопытная лошадь, еще не умеющая различать травы, очевидно, где-то нашла кустики болотного хвоща. Левада, назначенная для пастьбы, спускалась в ложбинку, вот там-то на сырой земле, и могла произрасти эта конская отрава.
Признаки были неоспоримые: расширенные зрачки, непонятная злоба, а с утра, когда кони в Леваде пошли к кормушкам под навесом, увидев, что конюшата сыплют туда овес, явилась и шаткая походка.
Оставалось только добиться, чтобы англичанин понял слово «хвощ». Казачок Васька, помогавший в таких случаях, уже был призван и стоял в растерянности.
Видя, что Макферсону не до нее, Лизанька позвала в спутники конюшонка Акимку. Он быстро оседлал Амура и Рыжего.
– А показать вам, барышня, где нашли ту карюю кобылу? – спросил он. – Мы бы туда пошли шагом, потом рысью, а там поблизости есть просека, по ней можно галопом.
– Показывай, – велела Лизанька. Ей было все равно, куда ехать, лишь бы подальше от бабушки с ее въедливыми расспросами. К тому же Акимка – не Макферсон, не видит ошибок, а если и видит – молчит, и езда на лошади, когда не приходится постоянно думать о спине, коленях и оттянутых на себя носках сапог, может даже доставить удовольствие.
И еще – цветы! Акимка знает их поименно, попросишь – спрыгнет с коня, сорвет и подаст веточку желтого душистого зверобоя и расскажет, что красивый цветок очень опасен для лошадей.
– Амурка умный, есть не станет, а однолетки – могут.
– Откуда же Амур знает, что зверобой нельзя есть?
– У старших лошадей научился. Они же друг на дружку поглядывают, что старшая лошадь щиплет, то и жеребята.
Акимка показал, где паслась каряя лошадь, потом они поехали дальше, через рощицу, и вскоре добрались до светлой и прямой, как стрела, просеки. Там можно было разогнать коней галопом, держась в седле так, как удобно, а не так, как желает видеть мистер Макферсон.
