Невольники чести - Кердан Александр Борисович (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Павел Иванович попытался восстановить в памяти все, что предшествовало уходу, нет, не уходу, а бегству жены с праздника, и с трудом вспомнил отдельные эпизоды.
…Корабельный оркестр, составленный из трех балалаечников, двух лошкарей и жалейки, виртуозно играл мазурку. Поднимая столбы пыли, двигались по кругу танцующие пары. Морские офицеры на иностранный манер раскурили короткие трубки. Завел какой-то ученый спор натуралист Лангсдорф, и Резанов тронул Кошелева за рукав, приглашая в собеседники. Несколько господ из свиты посланника подошли к Елизавете Яковлевне представиться… Кажется, среди них были уже знакомые генералу по предшествующим разбирательствам надворный советник Фоссе и граф Толстой… Больше генерал ничего не видел. Он обернулся к посланнику и вспомнил о супруге, только когда она негромко позвала его. В этот миг Елизавета Яковлевна была сама не своя: руки ее дрожали, в глазах, еще недавно лучившихся весельем и кокетством, стояли слезы. Такие же слезы послышались Кошелеву и в голосе жены, когда она, сославшись на мигрень и попросив у присутствовавших прощения, стремительной походкой удалилась в дом, плотно затворив за собой дверь. Генерал растерянно посмотрел ей вослед, гадая про себя: неужели и тут прав испанский оракул, прорицавший, что обманываться в людях – самый опасный и самый обычный род заблуждений?
«Тум-пум-тум-пум-пум… Тум-пум-тум-тум-пум-тум…» – ритмично бьет старый шаман в свой огромный, почерневший от времени бубен. Вскинув руки наподобие рогов марала, мужчины рода танцуют вокруг костра. Завывая, поют они старинную камчадальскую песню:
«Я потерял жену и свою душу…» – «Тум-пум-тум-пум-пум…» – «С печали пойду в лес, буду сдирать кору с дерева и есть….» – «Тум-пум-тум…» – «После встану поутру, погоню утку Аангич с земли на море и стану поглядывать во все стороны…» – «Тум-пум…» – «Не найду ли где любезной моего сердца…»
Заламывая руки, ломкие, как крылья чаек, стонут и рвут на себе волосы женщины рода, плотным живым кольцом закрывают собой ту, которой предстоит сегодня стать женой лучшего из молодых воинов становища.
Удары бубна становятся громче, ускоряется ритм, и вот когда кажется уже, что танцующие замертво упадут на утрамбованную их торбасами землю, тесный кружок женщин размыкается, и на лесную тропу выскакивает Она – легкая, как молодая олениха, в обшитой суконными и замшевыми лоскутьями и нитями бисера кухлянке. На мгновение невеста останавливается и глядит в сторону землянки старшины, откуда, следуя обычаю, должны появиться преследователи.
Бубен внезапно замолкает и тут же вновь взрывается неистовым ритмом. Девушка, как испуганное животное, вздрагивает и уносится по тропе в спасительную лесную чащу.
Следом, словно стая молодых волков, устремляются юноши рода.
«Тум-пум-пум-тум-пум-тум…» – звучит в ушах бубен шамана.
«Тум-пум-пум-тум-пум-тум…» – бешено колотится сердце беглянки.
Есть ли среди преследователей тот, о ком думала она долгими вьюжными ночами, спрятавшись до кончика носа под меховым одеялом в балагане своего отца? Сможет ли он опередить соперников и первым коснуться края ее кухлянки, утвердив за собой право назвать невесту хозяйкой своего очага? Или же придется ей, как и многим другим девушкам рода, коротать судьбу с немилым?
«Тум-пум-пум-пум…» – все отчетливей слышен за спиной топот.
«Тум-пум-пум-пум…» – все яростнее пульсирует в висках девушки кровь. Все цепче ветки, хватающие за одежду… Скоро, скоро узнает она свою судьбу…
«Тум-пум-пум-тум-пум-пум…» – глухо звучит вдалеке бубен. Плывет над горами и лесом вечная как мир песнь любви: «Я потерял жену и свою душу…» – «Тум-пум-тум-пум-пум-тум…» – «…Не найду ли где любезной сердца моего…»
…Видение лесной погони ощутилось Елизаветой Яковлевной таким реальным потому, что, ретировавшись – иначе и не скажешь – с бала, она ощутила себя в роли дикарки, убегающей от преследователей сквозь дремучую чащу. Ощутила с той единственной разницей, что она-то убегала от себя самой, от собственной памяти, которая, казалось, почила вечным сном и вдруг встрепенулась, обожгла сердце, заставила забыть этикет… И все – при виде рокового для нее человека…
Молодая генеральша быстро прошла гостиную, проскользнула к себе наверх, даже не повернув головы к любимому зеркалу, не обменявшись со своим отражением тем мимолетным и в то же время проверяющим взглядом, какой так необходим каждой молоденькой и красивой женщине. Хотя Бог свидетель, может, это и к лучшему… Зеркало явило бы сейчас Елизавете Яковлевне пылающие щеки, растерянный, мятущийся взор… Совсем как на том далеком московском балу – первом выходе в свет юной Лизы, в ту пору – Федоровой; на балу, круто и враз переменившем всю ее судьбу.
…Конечно, шестнадцатилетней Лизе уже доводилось бывать на праздниках, но только на детских, проводившихся в доме у танцмейстера или в частных домах. Чаще других устраивались такие балы в особняке будущего сенатора Алексея Логиновича Щербачева на Знаменке и в доме бывшего сибирского генерал-губернатора и дальнего родственника Лизонькиной матушки Ивана Борисовича Пестеля, что на Мясницкой улице, где совсем юной беззаботной девочкой под строгим лорнетом maman отплясывала Лиза галопы, вальсы и мазурки – то с десятилетним Павлушей, сыном хозяина дома, то с более взрослыми кавалерами. Уже тогда, на детских увеселениях, от них отбою не было.
Отпускные кадеты и гардемарины, благовоспитанные молодые люди, обучающиеся в только что образованной генерал-майором Муравьевым Московской школе колонновожатых на Большой Дмитровке, а то и какой-нибудь залетный гусар – все они были без ума от хрупкой – как раз по моде! – пусть и не очень богатой, но такой милой и кокетливой Лизы Федоровой. А сама Елизавета Яковлевна?.. Она тоже была влюблена. Влюблена со всей силою и чувством молодости, со всем романтизмом и одухотворенностью, на которые способна московская барышня, воспитанная, с одной стороны, на французских романах, с другой – в глубокой религиозности. И кто же был тем счастливчиком, кому mademoiselle Lise готова была, подобно романтической героине, прошептать: «Toute a vous…»
От бдительной maman и многочисленных ma tantes не ускользнуло, какое впечатление на юную красавицу произвел появившийся на последнем детском празднике прапорщик лейб-егерского полка Александр Иванович Нарышкин, намедни приехавший из северной столицы погостить к московским родственникам. Замечено было и сердечное влечение молодого Нарышкина к Лизе. Ничего предосудительного в том законодательницами светского этикета усмотрено не было: Александр Нарышкин – юноша прекрасный собою, скромный, благородный, принадлежал, помимо всего, к семейству обер-церемониймейстера Ивана Александровича Нарышкина, давно связанному с Федоровыми дальним родством и многолетней дружбой. Будучи старше Лизоньки всего на пять лет, сей молодой человек вполне мог считаться un ami d“ enfance и – кто знает? – если симпатия окажется прочной, обернуться для вступающей в свет барышни Федоровой выгодной во всех отношениях партией.
Более того, и матушка Елизаветы Яковлевны, и тетки, и общие их подруги, искушенные в устройстве самых невероятных свадеб, – недаром же Москва славилась своими невестами, как Петербург мостами, а Вязьма пряниками! – предприняли все возможные шаги, чтобы чувству молодых людей не дать угаснуть.
Правду сказать, особых ухищрений здесь и не потребовалось. Все сладилось само собой, быстро, к взаимному удовольствию Нарышкиных и Федоровых. Так что на первый в своей жизни взрослый бал Елизавета Яковлевна ехала уже невестой Александра Нарышкина, о чем, впрочем, родители обоих решили особо не распространяться, дабы избежать пересудов.
Бал был устроен вернувшимся из долгой заграничной поездки графом Дмитрием Николаевичем Шереметевым в его усадьбе Кусково. Для Лизы здесь все было внове. Длинная липовая аллея вдоль ухоженного пруда, великолепный парк с чугунной оградой, экзотическими строениями, оранжереями и фонтаном. Приусадебная церковь с зеленым куполом и высокой колокольней. Роскошно иллюминированный, несмотря на предзакатный час, особняк с мраморными колоннами и цокольным этажом из гранита. Мощеный подъезд. Сутолока экипажей и карет с разодетыми форейторами. И, конечно же, танцевальная зала с ослепительной – не на одну сотню свечей – хрустальной люстрой. Теснота. Множество незнакомых лиц. Сверкание драгоценностей, блеск эполет. Гром музыки и перезвон шпор… Все это смешалось в ее восхищенном, затуманенном мозгу – какое счастье быть взрослой, быть равной всем этим еще вчера таким недосягаемым дамам… Не стыдиться открытых плеч и груди. Ловить на себе восхищенные взгляды не угловатых мальчиков, а настоящих мужчин, с которыми важно раскланивается отец…
