Дорога в Рим - Кейн Бен (библиотека книг .TXT) 📗
— Да ладно тебе, почитатель богов. — Петроний, откашлявшись, сплюнул на песок. — Мы такой судьбы уж точно не заслужили.
Ромул окончательно пал духом.
Они были приговорены.
Глава X
ИГРЫ ЦЕЗАРЯ
Два дня спустя
Фабиола, нахмурившись, вновь и вновь пробегала глазами колонки цифр на пергаменте, однако пересчитывай не пересчитывай — суммы оставались неутешительными. Время шло, а доходы от Лупанария не спешили расти, и вовсе не из-за бездеятельности хозяйки: отремонтированное помещение сияло новизной, в ваннах благоухала свежая вода, полтора десятка нанятых Веттием громил неотлучно стояли у входа и на улице, готовые драться в любой миг, — напасть на Лупанарий, не имея под рукой внушительного войска, посмел бы разве что самоубийца. Подкупив кого надо на невольничьем рынке, Фабиола собрала целый выводок новых девиц — смуглых темноглазых иудеек, иллириек со смоляными косами, чернокожих нубийских красавиц и даже одну огненно-рыжую британку со сливочным цветом лица, предметом тихой зависти Фабиолы.
Объявления об открытии обновленного Лупанария, развешанные по всему Риму, должны были привлечь вместе со старыми посетителями и новых, однако предвкушаемого наплыва мужчин Фабиола так и не дождалась — она явно недооценила влияние Сцеволы. В невзгодах, преследующих Лупанарий, явно угадывалась его рука, и надежды Фабиолы на то, что фугитиварий узнает о ее связи с Антонием и предпочтет исчезнуть, не оправдались. Пока она считала, что начальник конницы не знает о ее вражде со Сцеволой, она не осмеливалась назвать ему имя фугитивария, зато Антоний, чуть ли не угадывая ее мысли, не упускал случая упомянуть Сцеволу в самых восхищенных тонах.
Поначалу фугитиварий шел напролом, запугивая потенциальных посетителей: его наемники, толпящиеся перед публичным домом, никого не подпускали к дверям, и разъяренная Фабиола послала к ним Веттия с подручными. После горячей схватки, унесшей не одну жизнь, фугитиварий увел свои отряды на прилегающие улицы — наступил тревожный покой, то и дело прерываемый кровавыми стычками. Как ни вредили делам Лупанария открытые драки, неотступное присутствие людей Сцеволы отвращало еще больше посетителей, и избавиться от нежеланной опеки было невозможно: нанятые Фабиолой стражники не могли одновременно и защищать Лупанарий, и торчать день и ночь на всех окрестных углах.
Заведение так и не приносило желанной прибыли, и Фабиола, понимая, что богатство Брута небеспредельно, мрачнела день ото дня. Она легко мирилась с необходимостью проводить все больше времени в Лупанарии, однако отсутствие посетителей означало, что ей не так просто будет найти аристократов, готовых вступить в заговор против Цезаря. Все девицы были натасканы пересказывать ей любые реплики о политике, оброненные клиентами, и Фабиола надеялась таким образом выявить недовольных действиями Цезаря, однако поток сведений, как и поток клиентов, грозил иссякнуть на глазах — видимо, большинство аристократов побаивались осложнений и предпочитали не раскрывать рта.
Фабиола неделями не вылезала из Лупанария, мрачнея все больше; ее подавленность заметил даже Брут, сам с утра до вечера пропадающий в городе по государственным делам.
— Что толку с этого рассадника блох? Зачем было его покупать? — не выдержал он во время очередной, уже привычной ссоры, и напуганная Фабиола поспешила применить все свое искусство, чтобы успокоить его подозрения.
Не дожидаясь повторения таких сцен, она теперь старалась приходить домой раньше Брута и встречать его лаской, к которой он так привык: незачем заставлять его лишний раз нервничать — особенно сейчас, когда Марк Антоний стал ее постоянным любовником.
Эта связь, неожиданная для нее самой, изрядно осложнила ее жизнь и прибавила опасности, однако Фабиола пока не находила сил противостоять себе. Она, конечно, пыталась найти оправдания: мол, интригой с Марком Антонием она готовит смену Бруту на случай, если тот пожелает ее бросить, а еще Антоний может оказаться союзником в заговоре против Цезаря, — однако сама же понимала тщетность отговорок. Антоний, прославившийся на весь Рим похождениями с женами сенаторов, вряд ли всерьез потеряет голову из-за Фабиолы и уж точно не променяет на нее других любовниц, а уж его пламенная преданность Цезарю и готовность растерзать любого, кого он заподозрит в малейшей измене диктатору республики, и вовсе вошли в поговорку. Заикнуться при нем об убийстве Цезаря — все равно что подписать себе смертный приговор, и лучше было бы прекратить связь после первого свидания.
Все это она знала с самого начала знакомства — однако каждый раз спешила на встречу с Антонием по первому его зову. Даже снедающая ее вина перед Брутом и сознание того, что Брут не заслужил такого предательства, не останавливали: собственную слабость она ненавидела, однако ничего не могла с ней поделать. В глубине души девушка понимала причину: животная сила Антония, властный облик и уверенная манера завораживали — начальник конницы с ног до головы был лидером, сильным самцом, а насквозь здравомыслящий Брут — нет. В присутствии Антония Фабиола непривычно робела, и после стольких лет повелевания мужчинами ей даже нравилось чувствовать себя по-иному. Она таяла от его манеры раздевать ее глазами, ее кожа жаждала его прикосновений, тело тянулось к его телу.
Случись Бруту обнаружить их непростительную связь — Фабиола не поручилась бы за последствия. Начальника конницы он не любил даже в лучшие времена, а в гневе бывал страшен, и свидания с Антонием девушка держала в строжайшей тайне: встречались они или в незаметных гостиницах в предместьях Рима, или в одном из многочисленных городских домов, принадлежащих Антонию. Выскальзывая из Лупанария, Фабиола брала в провожатые только Веттия или Бенигна. Йовина толком ничего не знала: теперь, когда она перестала быть хозяйкой, рабы и девицы ей ничего не докладывали и старухе приходилось полагаться лишь на собственные глаза и уши, а если она о чем-то и догадывалась, то благоразумно не задавала вопросов. Фабиола прекрасно понимала, что, доведись кому-то из рабов посплетничать с собратьями или посетителем — скандальная новость о ее интрижке с Антонием мигом облетит всю столицу, поэтому об отлучках знали лишь Доцилоза и привратники. Бенигн и Веттий преклонялись перед Фабиолой настолько слепо, что все ее поступки принимали как данность, а Доцилоза, хоть и не одобряющая роман на стороне, была слишком захвачена общением с Сабиной, к которой наведалась сразу же, как выздоровела после лихорадки.
Антоний, разумеется, не вел с Фабиолой пространных разговоров о политике, однако она жадно ловила его случайные фразы и радовалась каждой находке, как сорока радуется блестящему камешку. Она уже знала с десяток имен тех, кого подозревали в интригах против Цезаря (из них Марк Брут, Кассий Лонгин и многие другие когда-то были сторонниками Республики, получившими прощение после Фарсала), и теперь девушка не находила себе места, день и ночь обдумывая способы привлечь их на свою сторону. Женщине, да еще бывшей рабыне из Лупанария, не так-то просто видеться с таким количеством аристократов — Брут, конечно, водил ее в театр и на пиры, однако не провоцировать же там разговоры о государственной измене! Враги Цезаря должны быть вхожи в Лупанарии — а ему пока угрожает Сцевола! И разорвать этот замкнутый круг, уже который месяц мешающий Фабиоле спокойно жить, можно лишь одним способом: рассказав Антонию о фугитиварии.
Улица внезапно огласилась криками — там явно веселилась подвыпившая публика, и Фабиола посветлела лицом: в предвкушении Игр Цезаря столицу наполнили тысячи приезжих, привлеченных обещанием Цезаря устроить семинедельные празднества по случаю недавней победы над Фарнаком в Малой Азии. Веселье началось дня два назад; Брут уже захлебывался от восторга, превознося мастерство гладиаторов в предстоящих боях. В Лупанарии хлынули новые клиенты, и Сцевола оказался бессилен этому помешать — посетителей все прибавлялось. Фабиола взглянула на небольшой алтарь в углу: может, Митра или Фортуна пошлют ей кого-нибудь из аристократов, упомянутых Антонием?
