Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан
– Кто это вас? – спросил я. – Кто вы такой? Вижу, что вы француз, но я никогда не видел столь странного мундира.
– Это форма новой почетной гвардии императора. Мое имя – маркиз Шато Сент-Арно. Я девятый в роду, кто пролил кровь за Францию. Меня преследовали и ранили ночные всадники Лютцова. Но я спрятался за кустами и дожидался, пока не появится француз. Поначалу я не был уверен: друг вы или враг. Но так как почувствовал приближение смерти, решил испытать судьбу.
– Мужайтесь, мой друг, – сказал я. – Мне приходилось видеть и более тяжелые ранения, а люди, которые их получили, до сих пор живут припеваючи.
– Нет, нет, – прошептал он. – Я знаю, что ухожу.
Маркиз сжал рукой мою ладонь. Я заметил, что ногти у него на руке уже посинели.
– В кармане моего мундира находятся документы. Вы должны доставить их принцу Сакс-Фельштейну в его замок Гоф. Он все еще предан нам, но принцесса ненавидит французов лютой ненавистью. Она старается обратить принца на свою сторону. Если ей это удастся, то к нему присоединятся все, кто еще колеблется, так как принц – племянник короля Пруссии и двоюродный брат короля Баварии. Если бумаги попадут к нему вовремя, то удержат принца от опрометчивого решения. Доставив бумаги ему сегодня вечером, вы сохраните Германию в руках императора. Не будь моя лошадь убита, а я смертельно ранен…
Он закашлялся, и его холодная рука сжалась вокруг моего запястья, так что оно побелело. Затем его голова дернулась, глаза закатились – все было кончено.
Веселенькое начало по дороге домой. Мне следовало выполнить задание, в котором я мало что понимал и которое грозило оторвать меня от решения насущных проблем гусар. В то же время задание было настолько важным, что я не смел уклониться. Я расстегнул мундир маркиза. Император специально задумал столь блестящую форму, чтобы привлечь молодых аристократов и создать новое подразделение гвардии. Небольшой бумажный свиток был перевязан шелковой ленточкой и адресован принцу Сакс-Фельштейнскому. В углу неаккуратным почерком, в котором я сразу узнал руку императора, было написано: «Срочно. Очень важно». Эти слова были для меня равносильны приказу: я будто бы увидел твердые губы императора и его холодные серые глаза. Пускай солдаты подождут лошадей, мертвый маркиз останется лежать, где лежит, а я, если только не протяну ноги и не испущу дух, доставлю бумаги в замок сегодня вечером.
Я не боялся скакать по дороге через лес. Еще во время войны в Испании я усвоил, что безопаснее всего избежать встречи с партизанами сразу после их нападения, а самое опасное время наступает, когда все выглядит тихо и мирно. Взглянув на карту, я обнаружил, что замок Гоф лежит южнее и, чтобы добраться до него, придется скакать по краю болот. Не успел я проехать и пятидесяти ярдов, как из-за кустов раздались два выстрела из карабинов. Одна из пуль прожужжала над головой, словно пчела. Было очевидно, что ночные всадники действуют гораздо отчаяннее, чем их собратья в Испании. Моя миссия может закончиться там же, где и началась, если я буду ехать по дороге.
И началась бешеная скачка: с отпущенными поводьями я мчался через кусты, по крутым холмам, доверившись своей маленькой Виолетте. Она же ни разу не оступилась и скакала так быстро и уверенно, как будто понимала, что судьба всей Германии зависит от ее хозяина. Что касается меня, то не зря я прослыл лучшим наездником во всех шести бригадах легкой кавалерии. Однако так быстро, как в тот день, мне не приходилось скакать. Мой друг Барт рассказывал, как в Англии охотятся на лисиц, так вот сейчас ни одна даже самая быстроногая лиса не ускользнула бы от меня. Мы с Виолеттой мчались так прямо, как не удалось бы диким голубям. Как офицер, я всегда был готов пожертвовать собой ради солдат. Правда, император вряд ли похвалил бы меня за это, так как солдат у него было много, но только один… короче говоря, такими кавалерийскими офицерами, как я, не разбрасываются. Но сейчас передо мной стояла задача, ради которой стоило пожертвовать собой. Поэтому я думал о своей жизни не более, чем о комках грязи, которые летели из-под копыт лошади.
Мы снова выскочили на дорогу и в сумрачном свете заката поскакали в небольшую деревню Лобенштейн. Едва лошадь ступила на брусчатку, как подкова слетела с ее копыта. Мне пришлось вести ее к деревенскому кузнецу. Огонь в кузнице едва горел. Рабочий день кузнеца давно закончился, таким образом, мне предстоит прождать здесь не менее часа, прежде чем я смогу продолжить дорогу. Проклиная все на свете за задержку, я направился в деревенскую таверну и заказал к ужину холодного цыпленка и немного вина. До замка оставалось несколько миль. Я рассчитывал, что успею добраться туда к вечеру, передать бумаги, а уже завтра направлюсь во Францию с ответным письмом.
А теперь я расскажу вам, что свалилось на мою голову на постоялом дворе в Лобенштейне. На стол передо мной поставили цыпленка и вино. Я с жадностью набросился на пищу, ведь, как вы помните, весь день провел в седле. Неожиданно из-за дверей донесся какой-то шум. Поначалу я решил, что это крестьяне, выпив несколько кружек пива, устроили перебранку и вышли за порог выяснять отношения. Но вдруг сквозь неясный шум прорезался звук, способный такого человека, как я, поднять из гроба. Это был жалобный плач женщины. Я бросил на стол вилку и нож, и уже через мгновение оказался в середине толпы, собравшейся за дверью.
Здесь были толстощекий хозяин таверны, его белобрысая жена, горничная, два конюха и еще двое-трое жителей деревни. Лица мужчин и женщин пылали от ярости, а в середине толпы стояла хрупкая девушка с бледными щеками и полными ужаса глазами. Такой красотки еще не приходилось видеть даже бывалому сердцееду вроде меня. С высоко поднятой головой и затравленным взглядом она выглядела существом иной расы, не похожей на диких и грубых крестьян, окруживших ее. Я не успел сделать шага от крыльца, как она бросилась мне навстречу, схватила мои руки, и глаза ее радостно заблестели.
– Французский солдат и благородный человек! – воскликнула она. – Наконец я в безопасности.
– Да, мадам, вы в безопасности, – подтвердил я. Я не смог удержаться, чтобы не взять ее ладонь в свою. – Приказывайте, я выполню все, что вы пожелаете, – добавил я и поцеловал ее руку, давая понять, что не шучу.
– Я полька! – воскликнула она. – Мое имя – графиня Палотта. Они накинулись на меня за то, что я симпатизирую французам. Не знаю, что они сотворили бы со мной, не пошли небеса вас на помощь.
Я снова поцеловал ее руку, чтобы она не сомневалась в моих намерениях, затем повернулся лицом к толпе. Я умею придавать своему лицу нужное выражение – через минуту прихожая была пуста.
– Графиня, – сказал я, – с этой минуты вы под моей защитой. Вы падаете с ног, стакан вина придаст вам сил.
Я предложил ей руку и провел к себе в комнату, усадил за стол и поставил перед ней еду и вино, на что она с удовольствием согласилась. Как расцвела теперь эта женщина, раскрывшись, словно цветок под солнцем! От ее красоты комната, казалось, стала светлее. Она увидела восхищение в моих глазах, и, похоже, я ей тоже понравился. Ах, друзья, в мои тридцать лет никто бы не назвал мою внешность заурядной. Во всей легкой кавалерии вы не нашли бы лучших бакенбардов. Возможно, бакенбарды Мюрата были чуть длиннее, но все соглашались, что его бакенбарды все-таки несколько длинноваты. Кроме того, я знал, как себя вести. К разным женщинам следует подходить по-разному. Женщину следует завоевывать, словно крепость: при плохой погоде в осаде все решают фашины {84} и лестницы, а при хорошей – мины и подкопы. Мужчина, в котором напор сочетается с мягкостью, который умеет быть пылким и одновременно робким, самоуверенным и благородным, – такой мужчина более всего опасен в глазах матерей. Мне выпало покровительствовать одинокой женщине. Зная себя, свой характер, я старался не ударить лицом в грязь. Но ведь в такой ситуации у меня должны быть привилегии, и я решил ими воспользоваться.
