Тени «Желтого доминиона» - Рахим Эсенов Махтумович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– Мне, отец, скоро стукнет сорок. А я все в баях хожу… Я ведь все-таки сын самого Джунаид-хана…
– Пока я жив, этому не бывать, – отрезал Джунаид-хан. – Хватит тебе и той чести, что ты сын Джунаид-хана! В роду джунаид, что из крупного колена орсыкчи, – ты знаешь, так называют наш род – должен быть только один хан. Им ты станешь только после моей смерти.
Джунаид-хан окинул сына пронизывающим взглядом. Эшши-бай не сводил с отца по-собачьи преданных глаз, но хан в последнее время не доверял своему чаду, казалось, что тот ради ханского титула был готов пойти на отцеубийство. «Видно, потому заглядывает в глаза этому нерезаному пиру, чтобы его благосклонностью заручиться… Отойду я в небесные чертоги Аллаха, будет притворно плакать на людях… О лицемерный мусульманин! Смертельно ты ненавидишь врага при жизни, будь он сосед, аульчанин или брат родной… Грызешься, как злой пес, а стоит врагу умереть, так идешь к нему в дом, на поминки… Вздыхаешь притворно, хвалишь усопшего. А при жизни был готов сожрать его с потрохами. Гяур и тот во сто крат благороднее, прямодушнее. Если умер его враг, лицемерить не будет, на похороны не пойдет, на поминках не появится. Скорее при жизни помирится и с камнем за пазухой ходить не будет. А мы так злобны и мстительны, что самую малую обиду до самой смерти не забываем. Или труп врага сладко пахнет?!»
Больше всего Джунаид-хан боялся, что после смерти сыновья нарекут его именем своих детей, как это принято у туркмен. «Не смейте моим именем называть внуков, – наставлял он сыновей. – Чтобы ваши жены били, наказывали их?! Прикасаясь к ним, носящим мое имя, они, выходит, будут избивать, поносить и меня. Я в могиле перевернусь…»
Ханским сыновьям было и невдомек, почему отец противится такой доброй традиции. С испокон веку живет в народе этот обычай: чтобы имя человека в земле не лежало. Если бы они могли заглянуть в тайники дремучей души отца… Старому хану не давала покоя слава Чингисхана. Правда, с годами эта зависть становилась глуше, тупее, но он благоговел перед обычаями тех диких орд, некогда заполонивших почти полсвета. «Нашим бы детям научиться у них чтить своих родителей. Они боготворят своих отцов. Человек трепещет даже перед чужим, если тот носит имя его родителя. Тезку своего отца он величает не иначе как “Человек с красивым именем”, “Трудноименуемый”… И никогда не назовет его имени. Дабы не осквернить. Хоть режь – не осмелится».
– Я, отец, пекусь лишь о чести Джунаид-хана. Твое гостеприимство должно быть достойно твоего имени… Поэтому я распорядился… По-твоему, щедро. – Спокойный голос Эшши-бая вселил в ханское сердце умиротворенность.
Но Джунаид-хан виду не подал, зачем-то поморщился, будто лизнул квасцы; его лицо напоминало сыну дряблую кожуру прошлогодней дыни-зимовки гарры гыз – старой девы, которую после того, как съедена мякоть, остается выбросить на свалку или, если не горчит, скормить скотине. Старый хан не переставал гримасничать… А ведь Эшши-бай прав – мудро, по-хански решил. Умаслил отца, пройдоха!
Поздней ночью, после обильной трапезы, когда все разошлись спать, Лоуренс и Джунаид-хан сидели вдвоем в ханских покоях. Перед ними стояли пузатые чайники с крепко заваренным зеленым чаем с жасмином. Уже давно остыл напиток в пиалах, никто не притронулся к белой кунжутной халве, засахаренным фруктам, сушеному инжиру, хурме…
Беседа захватила старого хана и английского эмиссара, приехавшего в Герат не с пустыми руками: вместе с ним прибыл большой караван с оружием и боеприпасами. Кейли сдержал свое слово. А вот что надобно было Лоуренсу? Видно, не простые заботы привели его в Герат, если решился пуститься в такой дальний путь. Ведь все обговорили – весной Эшши-бай перейдет советскую границу, поднимет мятеж в большевистском тылу. Может, надумал с Эшши-баем пойти?
Эмиссар не стал томить хана, видя, как тот вымученно улыбался, сгорая от нетерпения поскорее узнать о цели приезда гостя. Но гордость не позволяла Джунаид-хану спросить о том первым.
– Мы, хан-ага, хотели бы видеть вас во главе отрядов, которые зажгут пожар в тылу красных. – Лоуренс имел обыкновение смотреть собеседнику не в глаза, а в ноги. И на этот раз он уставился на мягкие, новенькие ичиги Джунаид-хана, а тот, беседуя с англичанином, всегда думал об одном и том же: «Друг смотрит в глаза, враг – в ноги. Кто же ты, друг или враг?» – Эшши-бай – хорош, смел и отважен. Ваш сын, хан-ага! А ваше имя, авторитет соберет под знамя ислама всю Туркмению… Вам только стоит показаться там, пусть только люди узнают, что вы приехали, а там тут же вернетесь, Эшши-бай сменит вас, продолжит. Важно, чтобы мятеж был связан с вашим именем…
«Хитришь, белокурый плут, – раздумывал хан. – Стоит лишь ногой ступить – все тело увязнет, словно в зыбучем песке…»
Лоуренс неожиданно поднял голову и остановил пристальный взгляд на раздумчивом лице своего собеседника.
– Вы, я вижу, хан-ага, не верите мне, – Лоуренс снова опустил глаза. – Ваша неудача – это и наш провал…
– Где гарантия? – перебил Джунаид-хан.
– Успеха мятежа или вашего скорого возвращения?
– И того и другого…
– Вот этот разговор мне нравится. Вы вернетесь через две недели. Слово джентльмена. А успех мятежа обеспечен. К Пешавару мы стянули свои войска… К вашему выступлению они подойдут в Афганистан, к советской границе. Вы поднимаете повстанцев и от имени туркменского народа обращаетесь к правительству Великобритании за помощью… Наши батальоны перейдут границу… – Лоуренс исподлобья взглянул на хана – тот беззвучно смеялся, от смеха сотрясалось его большое, грузное тело, на глазах выступили слезы.
– Старые сказки рассказываешь, Лоуренс. – Джунаид-хан вытащил из-за пазухи большой платок, вытер им глаза, промокнул пот на шее. – Я это уже однажды слышал, а что из этих заверений вышло, сам знаешь… Ты лучше скажи, на какие силы опираться там, в Туркменистане. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
– На севере Туркмении, в Хиве, Каракалпакии, – Лоуренс недоверчиво поглядывал на хана, рассказывая без прежнего энтузиазма, но, убедившись, что тот слушает его внимательно, приободрился, – существуют подпольные антисоветские повстанческие организации, которые связаны с басмаческими отрядами. Есть свои люди в милиции, колхозах, советских учреждениях, которые по первому вашему сигналу выступят против советской власти. Во главе подполья Халта-ших, Балта Батыр, муллы, ишаны, но… Их надо возглавить. Там нужна сильная, волевая рука. Одним словом, им не хватает Джунаид-хана. Что вы скажете, хан-ага?
Джунаид-хан опустил голову и неожиданно спросил:
– Хочешь, я расскажу тебе легенду? Ее мне еще покойный дед рассказывал… Жил-был старый-престарый филин. Пока был молод, удача не изменяла, постарел – не везло, ослаб, часто болел. С виду казался сильным, а пищу себе уже раздобыть не мог, только ухал с досады, пугал…
Однажды старая птица увидела в поле молодого зайца и бесшумно кинулась за ним. Косой не растерялся, юркнул в колючие заросли, филин за ним, да застрял… Острый, длинный шип пронзил ему грудь, а заяц спасся, лишь оставил в когтях у хищника клочок серой шерстки.
– Мне ваша легенда больше чем понятна. Но вы не так стары… У вас, хан-ага, опыт, талант… Умные вас уважают, глупые трепещут перед вами. Вернетесь – занимайтесь торговлей. Вас освободят от налогов, пошлин. Не только в Афганистане, но и в Иране. Вам только надо будет… – Лоуренс, услышав посапывание, запнулся, заскрипел зубами от ярости. Джунаид-хан, натянув на лицо дубленку, вытянувшись на ковре, спал, иногда даже всхрапывал.
Английский эмиссар, набросив на плечи халат, вышел. Когда под окном утихли быстрые шаги Лоуренса, хан поднялся, натянул поглубже шапку, на его лице блуждала хитрая усмешка.
Джунаид-хан, накинув на себя дубленку, не спеша прошел во двор, вскинул голову – небо чистое, звездное. В вышине, в оголенных кронах кряжистых гуджумов, гулял ветер, налетавший порывами. Где-то вдали истошно завопил ишак, лениво брехали собаки. А потом наступила тишь, безмолвие…
