Черный жемчуг - Хэррод-Иглз Синтия (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
– Я рада, что смогла поехать, – ответила она, и это прозвучало вполне искренне – глаза Мэри сверкнули от удовольствия. Ральф знал, что она рада, – он постепенно учился распознавать мимолетные выражения на лице жены.
– Если хочешь, завтра мы могли бы устроить соколиную охоту на торфяниках. Знаю, Лия ни за что не разрешит тебе поехать, но мы встанем пораньше и сбежим – только ты, я и несколько слуг. Как ты думаешь, дорогая?
Мэри кивнула, но в глазах ее блеснули искры. Муж всегда был добр к ней, сразу чувствовал, что ей хочется, и старался выполнить ее желание. В первые годы замужества она была слишком смущена и несчастна, чтобы заметить это, и обвиняла мужа во всех своих бедах – ведь именно он женился на ней, а значит, он и обрек ее на заточение в доме и постоянные беременности. Но со временем Мэри поняла, что Ральф был волен жениться или не жениться на ней не более чем она сама – о браке договорились Эдмунд и Сэм Симондс, – и теперь делал все возможное, чтобы облегчить участь жены.
Мэри переносила бы беременности легче, если бы они не ограничивали ее свободу. Она была высокой, крепкой женщиной и носила детей легко – Лия говорила, что так бывает со всеми, кто родился на равнине, так как у них сильные мышцы и прямая осанка. Но по той же самой причине роды у Мэри проходили тяжело, ее муки бывали продолжительными и изнуряющими. Первый ребенок Мэри, Эдуард, родился в январе 1653 года, и, едва успев оправиться, она вновь понесла. Эдмунд родился в декабре в том же году, а Ральф-младший – в октябре 1654 года. Четвертый ребенок появился в ноябре 1655 года, на месяц раньше срока. Ральф и его назвал Эдуардом, так как это имя было родовым, и надеялся, что мальчик переживет остальных детей.
После этих преждевременных родов Мэри получила пару благодатных месяцев передышки, но в начале следующего года вновь забеременела. Ее первая дочь родилась в сентябре 1656 года, ее назвали Сабиной. В ту зиму Ральф должен был уехать в Лондон, уладить кое-какие дела со своим отцом, который от имени семьи распоряжался ее собственностью в Лондоне. Мэри всю зиму радовалась охоте, верховым прогулкам и свободе. Однако она с удивлением обнаружила, что скучает по Ральфу, что ей не хватает его большого горячего тела рядом, в постели, поэтому, когда Ральф вернулся в середине февраля, Мэри встретила его настолько радостно, что вскоре вновь забеременела. Прошлым летом умер ее четвертый сын, Эдуард, а одиннадцатого ноября, в день святого Мартина, родился еще один, окрещенный Джеймсом Мартином. Шестой сын Мэри появился на свет в ноябре 1658 года и также был назван Эдуардом, но прожил всего месяц и умер после Рождества. Теперь, в июне, Мэри была беременна на четвертом месяце.
Ральф любил своих детей и обожал жену, родившую их, но Мэри хотела бы, чтобы между родами и следующей беременностью случались более длительные промежутки, дающие ей относительную свободу. Она гордилась своими детьми, радовалась, что они появились на свет – конечно, ведь бесплодная женщина считалась бесполезной, ее обычно презирали – но в действительности Мэри не питала к детям глубокой любви, кроме, пожалуй, Мартина. Только Мартин был похож на свою мать. Нед, Эдмунд, Ральф-младший и Сабина представляли точные уменьшенные копии своего отца – ширококостные, белобрысые и светлоглазые – и были красивыми детьми, которых любили все, особенно слуги, с радостью хлопочущие над ними и балующие всеми способами, когда этого не видела бдительная Лия.
Но Мартин, растущий за двоих, был хрупким, черноволосым и сморщенным при своем рождении и постепенно становился все больше похожим на мать. Это было изящно сложенное дитя с неожиданно темной кожей, блестящими черными волосами и темно-синими глазами маленького котенка. Он не так часто капризничал, как остальные дети в этом возрасте, на его личике с тонкими чертами часто появлялось чувствительное и задумчивое выражение, что в сочетании с хрупкостью заставляло думать, будто этот ребенок чужой в семье. Слуги иногда говорили, что Мартина подменили эльфы, но не могли нарадоваться на него, ибо он был самым очаровательным крошкой в мире, а воспитатель Ламберт часто хвалил его живость и сообразительность. Нед не умел читать, пока ему не исполнилось три года, Эдмунд до сих пор писал отвратительным почерком, а малютка Мартин, которому еще не было и двух лет, отлично читал, писал и уже знал три французские песенки.
Кавалькада проехала поворот на Тен-Торп и уже находилась за пределами владений Морлэндов, так как северную часть этих владений конфисковал Парламент. Земля теперь принадлежала хозяину Макторпу, твердому стороннику пуритан и Парламента. Он исполнял обязанности местного мирового судьи, и соседство с ним не радовало Морлэндов, так как им было хорошо известно, что Макторпу не терпится отхватить себе еще чужой земли. Руфь и Ральф сходились во мнении, что именно Макторп затеял нападение на церковь, но они держали свои мысли при себе из страха за своих родных.
Солнце начинало сушить росу в травах к тому времени, как кавалькада достигла Харвуд-Вин – дремучего, глухого леса, через который протекал чистый ручей. Здесь водились барсуки, лисы и олени, а в незапамятные времена – и зайцы; в лесу сохранилось множество древних и священных деревьев. Именно из Харвуд-Вин Морлэнды приносили домой майский шест, омелу и падуб на Святки. Здесь охотились с соколами и собаками, здесь играли дети и встречались влюбленные, забывая обо всем на свете.
Всадники ехали шагом по заросшей травой тропе и вскоре должны были спешиться и вести лошадей на поводу, так как низко растущие ветви не позволяли проехать под ними. В середине леса росло громадное старое дерево, вокруг которого было всегда сумрачно и таинственно. Как только они приблизились к нему, Мэри ощутила все очарование странного места. Все шли молча, в лесу стояла тишина, которую не нарушал ни один птичий крик, поэтому звуки шагов, шорох листьев, треск сучков под каблуками, звон шпор, случайный стук подков по корням казались неестественно гулкими. Впереди, между деревьями, показался просвет – поляна, на которой росло дерево, прозванное «великой старицей».
Ральф знаком приказал слугам отвести коней в сторону и подозвал Клема, сына дворецкого, который нес гирлянды. Ему не пришлось призывать всех к молчанию – никто не говорил, не смеялся, соблюдая тишину, и даже Аннунсиата стояла с широко раскрытыми глазами, позабыв поправить свои кудри или оглянуться на Эдуарда. «Великая старица» была самым древним деревом в лесу и обладала способностью с равной силой приносить добро или зло. Ее листья, плоды, цветы и даже кора использовались для приготовления множества целебных настоев и мазей, а побеги отгоняли злых духов. Но если старица бывала недовольна, она губила детей, и ходили слухи, что именно из такого дерева был вырезан крест, а на ветвях повесился предатель Иуда.
Клем выступил вперед, снял шляпу и трижды почтительно поклонился дереву, а потом громким голосом прочитал молитву матери-старице, восхваляя ее добрые силы и прося позволить украсить ее листьями и цветами. Чтобы умилостивить дерево, Морлэнды принесли ему гирлянды медоносов и дикого чеснока, и Клем обвил ими те ветки, с которых предполагалось сорвать листву. Проделав все это, он отступил, прихватив корзинку, и оглянулся на Эдуарда. Мэри внезапно вздрогнула. В этом тенистом месте было прохладно. Она порадовалась, что ей не понадобится самой рвать листья – слишком уж многими детьми пришлось бы тогда рисковать. Клем был женат, имел двух сыновей, и его престарелая мать жила в лесу возле дороги на Уилстроп, так что Клем крайне неохотно согласился выполнить возложенную на него задачу, и об этом хорошо знал Ральф. Поэтому Ральф попросил собрать листья холостяка Эдуарда. Тот охотно, но неторопливо выступил вперед, взяв нож и ножницы. Он не слишком верил в старые обряды, магию и языческие божества, но все же снял шляпу и поклонился дереву, прежде чем начать свое дело.
Когда корзина наполнилась, двое мужчин вновь поклонились. Ральф вознес дереву благодарственную молитву, и все радостно поспешили уйти. Они торопливо проходили по северному краю леса, а когда наконец вышли на открытую местность, все вздохнули с облегчением, будто избежав опасности.
