Сарыкамыш. Пуля для императора - Тимошев Рафаэль (книги онлайн без регистрации .txt, .fb2) 📗
— Алексей Николаевич, что с Башхияном делать, сапожником? Гаро, похоже, ни при чем — он же глухой! Оттого и шел, ничего не подозревая…
— А кто там орет?
— Это жандармы во все концы звонят — в моей комнате!
— При задержанном?
— Никак нет, сапожник у Оржанского сидит. Да и глух он! Как глухарь на току — только в ухо и кричать!
— Гони его ко всем чертям, да дверь закрой! И жандармы пусть при закрытых дверях орут!
— Понял!
Дверь захлопнулась, и Листок, обернувшись к Авилову, извинился за подчиненного:
— Простите, Виктор Николаевич, они еще вам не представлены…
Штабс-капитан словно не расслышал — молча повернулся к сотнику.
— Итак, какое дело у него было? — повторил он вопрос.
Оржанский простонал в потолок:
— Да откуда ж мне знать, черт бы вас побрал! Только и сказал: "Капитан…" — тут же пулю в лоб и получил.
— Только… слово "капитан"? — помолчав, недоверчиво спросил Авилов. — Может, все же еще что?
— Ну, конечно же! Перед этим, он еще приветствовал меня отданием чести и обратился: "Ваше Благородие…"
— "Ваше Благородие, капитан…" И все?
— И все, Ваше Благородие! — морщась, съязвил Оржанский.
Лицо Авилова стало серьезным.
— Вы напрасно юродствуете, Николай…
— Петрович, — подсказал Листок.
— …Николай Петрович… Я понимаю, вы ранены, вам необходим покой. Но мы во что бы то ни стало должны найти врага, который совершает убийства уже среди бела дня! Неизвестны его намерения, неизвестны его цели — возможно, самые страшные для каждого русского, и дорога каждая минута! А ваше слово может ускорить дело…
Он помолчал.
— Николай Петрович, все-таки о каком капитане хотел сообщить ополченец, как вы думаете?
Оржанский откинул голову и устало произнес:
— Думаю, о Волчанове.
Авилов и Листок переглянулись.
— Почему так думаете?
— Сейчас о нем, изменнике, в каждом переулке гудят, вот почему!
— Ну, хорошо… А в кого стреляли первым — в вас или в санитара?
Оржанский вновь занервничал:
— В него, черт подери! Говорю же — его хотели убрать! Весь корень в том! Он что-то знал про капитана, за то его и отправили к праотцам. А в меня стреляли для отвода глаз, мол, капитан стрелял, Волчанов, из-за ревности; а солдата, стало быть, по случайности прикончили!
Авилов быстро взглянул на ротмистра:
— Что еще за ревность?
— А это вам ни к чему, господин штабс-капитан! — вдруг охрипши, выкрикнул Оржанский.
Контрразведчик с удивлением посмотрел на него.
— Что это значит, сотник?
— Виктор Николаевич, — вмешался Листок, — прошу, об этом после… А ты язык попридержи, сукин сын! Лучше скажи: по-твоему получается, санитара убили за то, что он что-то знал о Волчанове, но стрелял не Волчанов, поскольку стреляли в тебя, чтобы подумали на него… Не сложно ли? Может, вовсе не в Волчанове дело — какой другой капитан?
— А мне, Алексей Николаевич, начхать, сложно это или нет! — грубо прохрипел Оржанский. — Только сдается, нету уже Волчанова, а ниточки ведут оттуда, откуда бедняга покойник — из Елисаветпольского госпиталя!
Он устало отвернулся.
— Уф… Все, больше ни слова… Надоели вы мне! Пусть несут куда угодно, только подале отседова…
И вновь Авилов и Листок переглянулись. Наступила тишина. Через минуту ротмистр встал, медленно прошел к двери; приоткрыв ее, крикнул в коридор:
— Росляков!
— Я, Алексей Николаевич! — послышалось из соседней комнаты.
— Кликни доктора, пусть несут носилки — сотника надо в лазарет.
На прощание Оржанский хмуро бросил Листку:
— Списки у Рослякова… Только нужны ли они теперь? Пустое все, Алексей Николаевич…
12. 26 ноября 1914 г. Новые версии
Авилов и Листок остались одни. Молча, не глядя друг на друга, походили от стенки до стенки кабинета, молча покурили. У обоих было странное чувство неясной правоты сотника. Неясной, потому что все доводы казака в отношении Волчанова и убийства санитара-ополченца хотя и высказаны были с такой обескураживающей убежденностью, что поневоле заставляли верить в их истинность, однако основаны были лишь на его чувственных предположениях.
— Ладно, — наконец, произнес Авилов. — Делать выводы будем после того, что скажет Пестрюков… Но мне, Алексей Николаевич, кое-что хотелось бы прояснить… Во-первых, о какой ревности упомянул сотник, а во-вторых…
— А "во-вторых" и "в-третьих", — не дал договорить ему ротмистр, — что он плел про госпиталь, да про какие списки упомянул? Что ж, скажу. Касаемо первого — все просто! Так уж случилось, что оба они — и Волчанов, и Оржанский — волочились за одной и той же юбкой, некой Натальей Ивановной Берт — сестрой милосердия…
Листок помолчал.
— Кстати, она с того же Елисаветпольского хирургического госпиталя… Все вертится вокруг него, не находите? Подстреленный санитар, сестра милосердия, через нее Волчанов и мой сотник…
— Если дама связана с изменником, надо бы, Алексей Николаевич, сделать по ней запрос в Департамент полиции.
— Уже сделали. Одна забота — успели бы до Всемилостейшего посещения…
— Значит, дело надо ускорить… Возьму это на себя. Только согласитесь, заодно надо проверить и сотника.
Ротмистр вспыхнул:
— Бросьте, Виктор Николаевич, какой с Оржанского шпион? В карты с Волчановым поигрывал, да только товарищем ему не был — за проигрыши ругал того несусветно. А про то, что капитан с его дамой сердца якшается, открылось только вчера, при обыске квартиры изменника — ординарец капитанов проговорился. То, что Оржанский с казацкой придурью — это да. Но и только! А дело свое знает! Вы вот про списки хотели спросить, так я вам скажу: это я, несмотря на его рапорт об оставлении должности, поручил сотнику составить списки всех, с кем Волчанов общался. А почему? Да потому, что нет у меня других людей, а сотник всех в гарнизоне знает, с каждым может по-свойски поговорить, и нюх у него собачий по нашему делу! Ведь вот что он давеча заявил: если, говорит, шпион объявился по душу Государя Императора, то выберет он для подлости не иначе как Елисаветпольский госпиталь, поскольку он лучший в Сарыкамыше. На вокзале, в церкви, в казарме, мол, — одни военные да свита, а вот в госпитале без народа лишнего не обойтись. Так-то, вот! И заметьте, это было сказано за день до сегодняшнего совещания, когда прояснился план посещения Государем Сарыкамыша, и ведь все в госпиталь и сходится, черт бы меня побрал! — и убитый санитар, и сестра милосердия, и через нее Волчанов-изменник!
Листок в волнении плюхнулся на стул Оржанского. Авилов также, походив в раздумье, сел на табурет.
Однако, Алексей Николаевич, что-то в этом есть… В госпитале лишних людишек не будет, только свои. А значит…
— А то и значит, — подхватил ротмистр, — что если в госпитале что-то затевается, то искать надобно среди постоянного состава госпиталя… Или раненых…
— Это — во-первых, — согласился Авилов. — Но Волчанов в штате госпиталя не состоит. А раз так, то должен быть у него кто-то из персонала, и наверняка это ваша Берт, сестра милосердия. И это — во-вторых!
— Но ополченец упомянул капитана, — возразил ротмистр.
— А это ничего не значит, — мотнул головой контрразведчик. — Предположим, санитару стало что-то известно о готовящемся в госпитале теракте, но был он при этом настолько неосторожен, что его немедленно устранили. И это ниточка, господин ротмистр, за которую, если потянуть, она вытащит и эту сестру немилосердия, и Волчанова!
Ротмистр помолчал.
— Так-то оно так, Виктор Петрович… Я, пожалуй, именно этим и займусь… Только вот что мне непонятно — зачем Волчанову было сбегать? Ведь этим он сразу разоблачил себя! Причина тому — отравление им армянина-перебежчика? Но, если откровенно, я до сих пор не могу понять, как он мог это сделать. Прямых улик нет, в момент отравления в канцелярии его не было…
