Сальватор - Дюма Александр (читать книги онлайн .TXT) 📗
Поэтому, стараясь добиться ответа, он еще крепче сдавил горло вымогателя.
Но, несмотря на это, и особенно из-за этого тот был не более красноречив, чем раньше.
Он только делал руками отчаянные движения, которые показали Жану Бычку, что в молчании противника было не столько уж упрямства, сколько он предполагал.
Он чуть ослабил хватку для того, чтобы прочесть на лице противника то, чего тот не хотел сказать вслух.
Лицо графа было лиловым, налившиеся кровью глаза вылезли из орбит, язык высунулся настолько, что доставал уже до галстука.
Жан Бычок понял, в чем было дело.
– Ну надо же, до чего этот человек упрям! – сказал он.
И снова затянул гайку.
На сей раз перед глазами авантюриста промелькнули тысячи похоронных огней. Пока ему сжимали горло, он еще сопротивлялся, но после того, как ему дали возможность вздохнуть, а потом снова перекрыли кислород, он живо сунул руку в карман и уронил или бросил на землю девять пачек банкнот.
Жан Бычок, не отпуская горло противника, ослабил хватку. Авантюрист с шумом вздохнул.
Но когда в легкие графа Эрколано проник свежий ночной воздух, в сердце его затеплилась надежда.
Роясь в кармане, в который он положил деньги, граф Эрколано нащупал рукой нож. Обыкновенный нож, которым он пренебрег бы в любой другой ситуации. Но теперь он показался ему кинжалом сострадания.
Вот почему он бросил на землю только девять пачек банкнот, а не десять.
Он рассчитывал, что, роясь в кармане в поисках десятой пачки, сможет раскрыть нож, после чего добьется равенства сил в этой схватке.
Жан Бычок, продолжая держать графа Эрколано, пересчитал лежавшие на земле пачки. Увидев, что их всего девять, он потребовал отдать ему десятую.
– Дайте же мне найти ее в кармане, – сказал вымогатель хриплым голосом.
– Правильно, – сказал Жан Бычок, – давай, ищи!
– Тогда отпустите меня!
– Отпущу, когда отдашь десятую, – ответил Жан Бычок.
– А, вот она, ваша пачка, – сказал вымогатель, бросая десятую пачку рядом с девятью остальными и успев уже открыть нож в глубинах своего бездонного кармана.
Жан Бычок был верен своему слову. Он сказал противнику, что отпустит его, когда получит десятую пачку. Теперь, увидев, что все деньги на земле, он отпустил его.
И тут граф Эрколано решил, что в тот момент, когда плотник повернется к нему спиной и наклонится, чтобы поднять лежащие в трех шагах от него деньги, он сможет наброситься на него с ножом и если не убить, то уж по крайней мере продырявить ему шкуру. Но надежда эта была безумной, мечта пустой. Хотя Жан Бычок и не был изобретателем пороха, который казался прекрасным разрушительным средством такому одаренному человеку, он разгадал гнусный замысел своего противника и смотрел на деньги только одним глазом.
Само собой понятно, что другим он наблюдал за графом Эрколано. И вовремя увидел, как в руке у того блеснуло лезвие ножа. Он протянул руку с ладонью, широкой, как валек прачки, и схватил авантюриста за запястье.
В одно мгновение под нажимом мускулов предплечья плотника нож выпал из руки графа Эрколано, а сам указанный граф упал на колени и опрокинулся на спину.
Жан Бычок уперся коленом в грудь поверженного противника. Послышался глухой треск и стесненное дыхание графа. Поскольку он ловко уложил авантюриста совсем рядом с лежавшими на земле пачками банкнот, он переложил их одну за другой в свой карман.
Погруженный в это занятие, он вдруг заметил, что его противник, продолжая хрипеть, потянулся за ножом.
Жан Бычок понял, что с ним надо кончать, и ударом кулака, которым мог забить животное, чье прозвище носил, вбил, если можно так выразиться, голову шантажиста в землю, сказав при этом с некоторым нетерпением в голосе, которое могло бы показаться комичным, если бы оно не сопровождалось таким сильным действием:
– Мы, значит, спокойно лежать не желаем?
На сей раз то ли потому, что он этого желал, то ли не желал, но авантюрист лежал спокойно.
Он потерял сознание от удара.
Жан Бычок снова пересчитал пачки денег: их было ровно десять.
Поэтому он немедленно поднялся на ноги и стал ждать, когда господин граф Эрколано последует его примеру.
После пяти минут ожидания он понял, что ждет напрасно.
Граф не подавал признаков жизни.
Жан Бычок приподнял шляпу – несмотря на свою грубую внешность, Жан Бычок был человеком очень вежливым – и почтительно поклонился авантюристу.
А тот, то ли потому, что был менее воспитан, чем плотник, то ли потому, что не мог ответить на его поклон вследствие потери сознания, даже пальцем в ответ не пошевельнул.
Жан Бычок взглянул на него в последний раз. Увидев, что тот упорствует в своей неподвижности, он махнул левой рукой, словно говоря: «Что ж, тем хуже! Ты сам этого хотел, любезный!»
Затем он медленно пошел прочь, засунув обе руки в карманы. Шел он медленной и размеренной походкой человека, уверенного в том, что выполнил свой долг.
Что же касается авантюриста, то он пришел в себя значительно позже того, как Жан Бычок вернулся домой. Другими словами, в тот утренний час, когда с неба на землю опускается роса.
И эта роса, столь благотворно действующая на растения и цветы, оказала явно столь же эффективное действие на живой организм, как и на растительность, поскольку едва на землю начали падать ее первые капли, как граф Эрколано*** чихнул, словно человек, подхвативший насморк.
Спустя пять минут он зашевелился, приподнял, потом снова уронил голову. Потом снова приподнял и снова уронил ее на землю. После трех-четырех безуспешных попыток ему все же удалось привести в норму свой вестибулярный аппарат.
Некоторое время он просидел неподвижно, как человек, старающийся собраться с мыслями. Затем он порылся в карманах и грязно выругался.
Было видно, что к нему вернулась память.
А память подсказала ему, что он оказался на дне пропасти.
Эта пропасть была зияющим и пустым карманом, в котором некоторое время лежали пятьсот тысяч франков. Другими словами, двадцать пять тысяч ливров ренты.
Но поскольку граф Эрколано*** был великим философом, он немедленно подумал, что какой бы огромной ни была его потеря, он едва не потерял нечто еще большее вместе с этими самыми пятьюстами тысячами франков. Нечто более драгоценное – свою жизнь.
Да, у него оставалось еще здоровье. Правда, несколько подорванное, но еще достаточно крепкое.
В том, что он остался жив, он убедился сразу же после того, как с наслаждением втянул в себя свежий утренний воздух и принялся глубоко дышать как человек, который долгое время был лишен этой радости. Затем он начал вертеть головой, как, наверное, сделал бы человек, сначала решивший повеситься, но потом разорвавший веревку, на которой он висел. И наконец, вытерев лицо рукавом своего длиннополого сюртука, он поднялся, покачиваясь, недоуменно огляделся, кашлянул, почувствовав боль в груди, покачал головой, словно бы говоря, что не скоро ему удастся оправиться от совершенного на него нападения, надвинул шляпу на глаза и, не глядя ни вперед, ни назад, ни направо, ни налево, как он делал это, придя сюда, со всех ног помчался прочь, благодаря Бога за то, что тот оставил ему жизнь, которой он еще сможет найти столь достойное применение для того, чтобы обеспечить свое личное счастье и счастье ближнего.
А теперь мы считаем, что оскорбили бы проницательность наших читателей, если бы хоть на секунду усомнились в том, что они уже узнали в любителе живописи, пришедшем в дом к Петрюсу и представившемся его крестным отцом под именем капитана Берто «Влезь на ванты», в графе Эрколано***, в шантажисте, в авантюристе, в вымогателе, которого оглушил Жан Бычок, нашего старого знакомца, человека, который, к огромной радости Петрюса, прогуливался в постный вторник по эспланаде Обсерватории, нацепив накладной нос длиной в три или четыре дюйма, по имени Жибасье, который, используя доверительные отношения, сложившиеся у него с господином Жакалем, и свое положение при нем, считал себя вправе пускаться время от времени в некоторые очень смелые, но весьма прибыльные приключения.
