American’eц (Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого) - Миропольский Дмитрий
На то и надеялся Николай Петрович: как говорила в детстве его нянька, ночная кукушка завсегда дневную перекукует! Вот и пел он государю при каждой встрече одну и ту же песню. Мол, корабли — кораблями, ими моряку и должно командовать. Но поход и посольство — дела государственные: для управления ими нужен человек солидный, в чинах. Опять же, суда находятся в ведении Американской Компании, коей государь состоит акционером, а Резанов, кроме того, ещё и создателем, и одним из руководителей.
— Поэтому, — рассуждал Николай Петрович, — господин Крузенштерн как служащий Компании…
Император изобразил удивление.
— Разве? С каких это пор? Сколько мне помнится, на службу в Компанию принят лишь капитан Лисянский. А капитан Крузенштерн отправляется в поход не как партикулярный служащий, но как на государственной службе состоящий чиновник, с моего высочайшего дозволения и для пользы всего отечества, а не только акционеров! Прошу вас отнюдь не забывать, что Крузенштерн — военный моряк. И суда наши совершат хотя и мирный поход, но под военным флагом.
Александру Павловичу шёл всего двадцать шестой год, и гладкое румяное лицо делало его по виду ещё моложе. Однако Резанову ли было не знать, насколько обманчива государева внешность!
Бабушка Александра Павловича, великая Екатерина, растила мальчика императором с младых ногтей, учила искусству политических интриг и давала всестороннее образование. Не в шутку поговаривали при дворе, что передаст она трон любимому внуку, минуя Павла — строптивого отца его. Однако Павлу Петровичу всё же довелось поцарствовать, пусть и недолго.
Павел продолжил школить сына-цесаревича. Двадцати лет от роду Александр стал военным губернатором столицы и председателем комиссии по поставкам продовольствия. Годом позже государь назначил Александра Павловича председателем военного парламента, а ещё через год — ввёл в Государственный Совет и Сенат. Так что молодой Александр и Резанова знал прекрасно — что по сенатским делам, что по Компании американской, — и на престол взошёл уже вполне опытным правителем.
— Ты, Николай Петрович, сейчас устаёшь очень, понимаю, — с заметной иронией сказал государь. — И суда принадлежат Компании, правда твоя. Но корабль Крузенштерна принят на казённый счёт: за него империя платит! Я плачу, не ты! Жалованье офицерам и всему экипажу двухгодичное — тоже из казны. Так что говори, да не заговаривайся.
Резанов поспешил принести извинения и уверить, что был неверно понят. А про себя подумал, что вправду стал сдавать. Но дальше-то ведь легче не будет. Предстоит Николаю Петровичу года три мотаться в чужих морях, в чужих краях. И никому не ведомо, что ждёт его…
…поэтому ехал сейчас Резанов не на службу, а к Нарышкину, к цыганам, хотя велик был соблазн — засесть в кабинете и учинить новую инспекцию всем бумагам касаемо похода. Прав государь: со службой этой иной раз уже ум за разум заходит. Отдыхать надо, не только работать. Душу надо отводить!
Глава IX
Некогда по левому берегу Невы селились новгородцы, и против Заячьего острова выросла деревня Первушино. Когда эти края завоевали шведы — деревню сменила мыза шведского майора Конау. Новый хозяин был не чужд прекрасного, имел достаток и осесть желал надолго. На мызе он выстроил себе уютный дом в стиле голландского барокко и разбил декоративный сад.
Московский царь Пётр Алексеевич отбил у шведов невские земли и на Заячьем острове велел возводить Петропавловскую крепость, а мызу на другом берегу реки выкупил у майора и сделал своею летней резиденцией.
Новое жилище Петра скоро прозвали царёвым огородом. Сад продолжали облагораживать и устроили в нём фонтаны, питавшиеся от соседней речки: за это её стали называть Фонтанкой. Майорский дом перестроили в скромный, но удобный летний дворец для царя Петра. Сад стал тоже именоваться Летним — и постепенно превратился в одно из любимых мест для прогулок столичной публики.
За сто лет, пролетевших с той поры, вслед за крепостью на Неве появился город — и стал столицей, Россия сделалась империей, Летний сад отгородили от невской набережной кованой решёткой редкой красоты, а вдоль строгих аллей расставили итальянские скульптуры. Жаль только, этому великолепию изрядно доставалось от частых наводнений, и ещё при Екатерине петровские фонтаны были смыты окончательно…
…зато в саду теперь играли оркестранты, услаждая слух фланирующих горожан и аккомпанируя танцам. Князь Львов норовил подвести Толстого поближе к танцорам — благо, лето ещё не пришло, и столичные красотки только собирались разъехаться на пригородные дачи. Граф отказался, угрюмо буркнув:
— Не затем я просил о встрече, чтобы на барышень глазеть.
— Изволь, Фёдор Иванович, — согласился Львов. — Отойдём туда, где потише. Расскажешь.
Они пошли по центральной аллее прочь от Невы, в сторону рыжей громады Михайловского замка. Прохожие с интересом разглядывали эту пару в зелёных мундирах: седого поджарого генерала в шляпе с плетёной золотой петлицей и белым плюмажем — и молодого коренастого гвардейского поручика с непомерными кошачьими бакенбардами. Звуки оркестра за спиной делались всё тише. Наконец генерал опустился на садовую скамью.
— Слушаю тебя, — сказал он. — Чем обязан?
Толстой остался стоять и помедлил с ответом.
— Сергей Лаврентьевич, — наконец произнёс он, — это я хотел спросить вас, чем обязан своей участью.
— Участью?! О чём ты?
— Об этом! — Толстой ударил себя кулаком в широкую грудь, обтянутую мундиром Преображенского полка. — Вы знали мечты мои! Знали, что по выпуске из Корпуса ждал я производства в мичманы, чтобы тотчас попасть на любое судно. Ведь если и было в целом свете место, где я хотел оказаться, то это — Америка!
Львов усмехнулся.
— А-а… Так вот, значит, почему ты — Американец?!
— Да! Но теперь не видать мне Америки, и моря никакого не видать, — с горечью заговорил граф, — ибо вашею волей сделался я пехотинцем, сижу в казарме посреди Петербурга, и гнить мне там…
— Попридержи язык, любезный! — прикрикнул князь. Толстой от неожиданности осёкся, а Львов снизил тон и продолжал уже спокойно, но без тени улыбки: — Преображенский полк — это начало российского войска, его история, душа и гордость. Оказаться лейб-гвардии преображенцем — великая честь, которой удостаивают лишь лучших. Все государи и государыни наши, начиная с великого Петра и до нынешнего Александра Павловича, были шефами полка. Ты говоришь про горькую участь?! Об эдакой участи кто только не мечтает! Мне пришлось хорошенько просить за тебя графа Татищева Николая Алексеевича, который уважил по старой памяти, и потом ещё командира полка увещевать, родственника твоего. Да и то согласились они, только когда узнали, как спас ты меня с Гарнереном… Америка! Да что ты о ней знаешь?
— Всё, что в книгах прочесть можно было, — ответил смущённо граф, не ожидавший такой отповеди.
Оказывается, в судьбе его принял участие сам генерал от инфантерии Татищев — легендарный воин и авторитет непререкаемый! А столичный военный губернатор, генерал-лейтенант Пётр Александрович Толстой, на днях был назначен командиром Преображенского полка и в самом деле доводился Фёдору Ивановичу дальним родственником — седьмая вода на киселе: он происходил не из старшей, а из младшей графской ветви Толстых…
— Садись, — велел генерал, — и послушай то, чего не в каждой книге сыщешь.
Теперь уже Толстой сидел на скамье, а Львов по-учительски расхаживал перед ним. С давних пор славился Сергей Лаврентьевич прекрасным рассказчиком, за что — помимо воинской доблести — особо отмечен был ещё Потёмкиным.
Князь поведал своему молодому другу, что Америка — вовсе не рай, о котором только мечтать можно. Начать с того, что Америк даже в самой Северной Америке не одна, а две. Первая — это недавно соединившиеся Штаты, которые в долгой войне завоевали независимость от Англии, а к ним ещё испанские и французские территории, из-за которых по сию пору грызутся в Европе…
