Благовест с Амура - Федотов Станислав Петрович (бесплатные версии книг TXT) 📗
Кстати сказать, к Перовскому он питал особые чувства как к благородному племяннику благороднейшего дядюшки — графа Льва Алексеевича, почившего в бозе, к великой печали генерала, 21 ноября прошлого года. Память одного из лучших министров почтил тогда сам император, приехав на панихиду и отстояв несколько минут у гроба.
Фуль Хунга, в свою очередь, выразил почтение генерал-губернатору и его сопровождению, после чего задал главный вопрос:
— Ваше превосходительство, высокоуважаемый главнокомандующий генерал Муравьев, при всей вашей поспешности не могли бы вы задержаться на несколько дней, когда в Айгун прибудет Амурский главнокомандующий князь И-Шань? Он уполномочен нашим великим государем богдыханом для ведения переговоров по разграничению и хотел бы провести их как можно быстрее.
Муравьев переглянулся с архиепископом и Перовским — оба согласно едва заметно склонили головы.
— Хорошо, уважаемый джангин Фуль Хунга, — Николай Николаевич поклонился гостю, — мы с вами давно знаем друг друга и, если просите вы, я, пожалуй, согласен остановиться в Усть-Зее. Надеюсь, князь И-Шань не заставит себя долго ждать, а то у меня есть более важные поручения нашего великого государя императора.
К Усть-Зейскому посту подошли на другой день после обеда. С помощью катеров баржи причалили к берегу. Пока возились с чалками, на высоком берегу собрались все обитатели поста: казаки и солдаты 14-го линейного батальона в составе одного взвода выстроились для встречи высокого начальства; отдельной небольшой толпой стояли женщины и даже ребятишки.
Муравьев первым легко сбежал по сходням, брошенным на песок, но подниматься сразу на берег не стал, подождал, пока сойдет высокий и грузный архиепископ. За Иннокентием сошли остальные пассажиры первой баржи: со второй, на которой размещались канцелярии генерал-губернатора — путевая и дипломатическая, никто спускаться на землю не спешил.
Осталась на месте и охрана на катерах.
Генерал об руку с архиереем поднялись по земляным ступеням на береговой обрывчик и приняли доклад подполковника Языкова. Муравьев поздоровался со служивыми, а высокопреосвященный осенил их крестным знамением.
Затем они разделились: генерал пошел вдоль строя, в сопровождении Языкова и сотника Травина, придирчиво оглядывая выправку и обмундирование казаков и солдат, а владыко отошел к священнику поста, стоящему возле толпы гражданских. Тот склонился, целуя руку высокопреосвященного.
Как служится, отец Александр? — спросил Иннокентий, благословляя его.
— С чистой душой, ваше высокопреосвященство! Люди все Богу открыты и трудятся, и молятся с усердием превеликим. Церкву Николая Чудотворца Мирликийского за несколько дней сложили. Освятить надобно.
— За тем и прибыл. Да и о новом храме следует подумать. Народ прибывает… — молвил владыко, оглядывая собравшихся, которые под его взглядом начали кланяться, мелко крестясь. Он тоже их размашисто перекрестил.
Муравьев остановился возле стоявших плечом к плечу высоких и широкоплечих рыжих казаков. Те уставились на высокое начальство, в их глазах играли озорные огоньки.
— Григорий Шлык и Кузьма Саяпин, — то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес генерал.
— Так точно! — рявкнули те в две глотки разом.
— Просто служите или уже переселились?
— Так точно, переселились!
— А где ваши жены? Сроки их кончились?
— Кончились… Да вон они стоят с ребятенками… — вразнобой ответили казаки.
Муравьев оглянулся и сразу выделил в толпе рыжую Любашу и золотоволосую Татьяну. Возле них, держась за руки, стояли рыжий мальчик и златоголовая девочка.
— Ну, так приглашайте в гости, — улыбнулся генерал. — Или нечего показать?
— Дык это… пожалуйте… — смешался Кузьма.
А Гринька просто кивнул и сказал:
— Будем рады… И тятю моего помянем.
— Помянем, — кивнул Николай Николаевич и обратился к Языкову: — Отпускай людей, Василий Ефимович, к ним претензий нет. Да и к вам с Травиным тоже. Молодцы! А я вот с казаками пройдусь по станице. Пора, пора уже вас не постом именовать, а станицей Усть-Зейской.
Языков и Травин откозыряли и распустили строй, а Гринька и Кузьма подозвали к генералу своих суженых с ребятишками. Те подошли — Танюха, скромно потупясь, а Любаша, озорно улыбаясь, поздоровались. Генерал угостил детей конфетами, а женщинам обеим протянул руку:
— Зовите меня по имени-отчеству Николай Николаевичем.
— А меня — Любовь Степановной, — вздернула рыжую голову Любаша, крепко пожав его пальцы.
Кузьма дернул ее за рукав ергачка [112], но Любаша отмахнулась.
— Очень приятно, — улыбнулся генерал и обратился к Танюхе, слабо ответившей на его пожатие: — А вас как по отчеству? Татьяна?..
— Да не надо меня по отчеству! — смутилась та.
— А все-таки?
— Михайловна она, — сказал Гринька.
— Рад вас видеть, Татьяна Михайловна. — Генерал наклонился и поцеловал обветренную тыльную стороны ладони молодой женщины. Она густо покраснела и спрятала руку в карман такого же, как у Любаши, ергачка.
— Ну, показывайте мне вашу Усть-Зейскую, — словно ничего не заметив, сказал Муравьев и первым пошел по улице.
Усть-Зея за год сильно изменилась. Выросла, пускай и недлинная, но настоящая улица из бревенчатых изб — с оградами, воротами, коновязями у ворот. На месте продовольственного сарая, где сотник Травин складировал умерших, возвышалась небольшая церквушка, а на берегу грузно и широко стоял дом, в котором размещался штаб 1-го отделения Амурской линии, а кроме штаба — квартира командира отделения подполковника Языкова и пара комнат, занятых службой сотника Травина. Были в доме и комнаты для приезжих, но Муравьев селиться там отказался — на барже у него и у владыки «апартаменты» были значительно лучше.
— А порученец ваш Вагранов не приехал? — спросил Гринька, широко шагая рядом с быстро идущим генералом.
— Просился, но я его не взял: прибавление у него в семействе, вторая дочка родилась.
— Догонять надо, — хохотнул Кузьма и оглянулся на поспешавших позади жен и ребятишек.
— Трудно догонять, — засмеялся Муравьев. — У него теперь четверо: два сына и две дочери.
— Ишь ты! — удивленно-уважительно сказал Кузьма. — А мы поднажмем. Верно, Гриня?
— Это не у меня надо спрашивать, — откликнулся друг-побратим.
— Всем неплохо бы поднажать, — неожиданно серьезно сказал Муравьев. — Землю, братцы, заселять надо.
Восьмого мая из Айгуна пришла лодка с посыльным, который, низко кланяясь, передал пакет в руки «эросы цзянь-цзюня Му-жа-ви-фу».
— Петр Николаевич, Яков Парфентьевич, — позвал Муравьев Перовского и Шишмарева, знающих китайский. — Прочтите, пожалуйста, посыльный ждет ответ.
Чиновники вскрыли пакет, достав два листа бумаги с крупными иероглифами. Прочитали по очереди.
— Амбань Дзираминга просит вас принять его завтра для весьма важного разговора, — изложил суть письма Шишмарев. Амурский главнокомандующий князь И-Шань уже прибыл в Айгун.
— Николай Николаевич, похоже, ваша взяла! — улыбнулся Перовский.
Муравьев переглянулся с Иннокентием, стоявшим неподалеку, и вдруг по-мальчишески подмигнул ему. Потом сказал чиновникам:
— Напишите, что я готов завтра в обед принять уважаемого амбаня по его просьбе. Я подпишу. По-русски напишите, у него найдется кому перевести. А после все мы сядем и подработаем проект договора.
Приехавший на другой день Дзираминга сообщил, что уполномоченный князь И-Шань просит генерал-губернатора отложить на несколько дней все дела и прибыть в Айгун для срочных переговоров по пограничным вопросам, так как это дело крайне заботит китайское правительство и тревожит живущих на границе людей, отрывая их от сельских работ.
Муравьев подумал несколько минут и, наконец, сказал:
— Уважаемый амбань, поручение моего великого государя обязывают меня спешить к устью Амура, но я принимаю во внимание беспокойство правительства нашего дружественного соседа — Дайцинской империи и готов пойти навстречу просьбе благородного цзянь-цзюня И-Шаня, то есть задержусь на неделю в Усть-Зее. При положительном окончании переговоров наш государь, я надеюсь, меня не осудит. Передайте господину амурскому главнокомандующему, что я прибуду к Айгуну 10 мая, а 11-го мы уже сможем провести первой заседание.
