Благовест с Амура - Федотов Станислав Петрович (бесплатные версии книг TXT) 📗
Отправив эту отповедь Фуль Хунге, а по сути, ближайшим к Усть-Зее амбаням, Муравьев вернулся в Иркутск. Он желал съездить за границу для поправки здоровья, но, главным образом, чтобы повидаться с Екатериной Николаевной, по которой болезненно скучал. В прошлом году, выбрав время до коронации императора, Муравьевы уехали в Мариенбад. В Москву Николай Николаевич вернулся один: Екатерина Николаевна отправилась в По. На ее здоровье сказались длительные недомогания, усугубленные путешествиями и климатом Сибири, — во Франции она чувствовала себя несравнимо лучше.
— Не получилось из меня сибирячки, — грустно улыбнулась Катрин при расставании. — Ну, ты меня там, пожалуйста, не забывай. Приезжай, как только сможешь. — И всхлипнула, припав к его плечу.
Николай Николаевич крепко обнял ее и, понимая, что любые слова утешения будут звучать фальшиво, все же сказал:
— Жди. Приеду и привезу тебе что-нибудь сибирское.
И вот теперь у него был для нее весьма приятный «сибирский» сюрприз, даже больше — амурский. Его преподнесли ему для передачи супруге казаки-переселенцы новой станицы, основанной у самого входа в Хинганские Ворота.
В Петербурге Муравьев пробыл ровно столько, сколько потребовалось для оформления выезда на лечение. Из Парижа он устремился на юг, к Тулузе, откуда поезд по недавно открытой линии ходил до Тарба. А от Тарба до По надо было ехать в дилижансе.
«Какое же это все-таки чудо — железные дороги! — думал Николай Николаевич, сидя в купе на мягком диване и покуривая сигариллу. — Как их не хватает в Сибири! И почему правительство наше такое неумное? Тратят миллионы черт-те на что, а на важнейшее предприятие, видите ли, нет денег!»
Дело в том, что он в очередной раз (уж и не помнил, в какой по счету) подал докладную записку о необходимости железной дороги для сибирских расстояний и в очередной раз получил отказ. А она, как воздух, нужна торговле, промыслам, почтовой связи, армии, наконец! Ну, ладно, зимнюю почту по Амуру нынче наладят, оптический телеграф Казакевич поставить обещал, но железная дорога — это… — Муравьев вздохнул, — железная дорога! На века и никакой распутицы! Вон как в Европе и в Америке за нее ухватились! Да разве сумел бы он в считаные дни добраться из Варшавы до Тулузы и Тарба?!
Тут мысли его перескочили на предстоящую встречу с Катрин. «Боже мой, уже целый год прошел, как мы расстались! Как же мне тебя не хватает, девочка моя! От скольких ошибок ты меня удержала, сколько человек спасла от моего порой неправедного гнева! А люди помнят твое заступничество, справляются о твоем здоровье — это многого стоит! Да простит меня государь за мой обман, за то, что поехал не на воды, а к любимой жене!»
Генерал вздохнул и вернулся к просмотру свежих газет, купленных на парижском вокзале Монпарнасе. И вдруг взгляд его зацепился за знакомую фамилию в криминальной хронике. «Вчера поздно вечером на пороге своего дома на Елисейских Полях, — написал репортер под инициалами DJ, — выстрелом из пистолета был убит шеф «Сюртэ Женераль» виконт Артюр де Лавалье. Убийца бесследно скрылся. Единственная случайная свидетельница утверждает, что это был высокий чернобородый мужчина в широкополой шляпе, закрывавшей лицо, и свободном темном плаще, истинный цвет которого в свете газового фонаря определить невозможно. Полиция предполагает, что убийцей мог быть кто-либо из республиканцев, к преследованию которых шеф «Сюртэ Женераль» имел прямое отношение».
Вот еще один сюрприз для Катрин, весело подумал Муравьев. Как у нас говорят: «Сколько веревочке ни виться, а конец, все одно, придет».
Он предполагал, что Катрин обрадует это печальное известие, но не ожидал, что до такой степени: жена ахнула, всплеснула руками и повисла на шее мужа, целуя его и даже, кажется, повизгивая от переполнивших ее чувств.
— Так ему, мерзавцу, и надо! — заявила она, отпустив наконец полузадушенного супруга и победно оглядела замерших в недоумении родителей.
— Интересно, чем тебе досадил этот бедный виконт? — поинтересовалась Жозефина де Ришмон.
— Да, да, мы сгораем от любопытства, — подтвердил Жерар.
— Можно сказать? — обернулась к мужу Катрин. Он кивнул: теперь можно. Она набрала воздуху и выпалила: — Так вот, дорогие супруги де Ришмон, ваша дочь была шпионкой!
— Что?! — ахнула Жозефина. — Как шпионкой?! Чьей шпионкой?!
Жерар как старый воин воспринял известие гораздо спокойнее.
Он быстро сопоставил информацию:
— Тебя завербовал этот Лавалье? Шпионить за мужем? — Катрин кивнула. Жерар расхохотался. — О-о, милая девочка, да девять жен из десяти шпионят за мужьями безо всякой вербовки. Просто ради удовольствия!
— Ты считаешь, что я за тобой шпионю? — возмутилась Жозефина.
— Что ты, что ты, дорогая! Ты у меня как раз десятая!
— Я — десятая?!
Жозефина угрожающе двинулась на мужа, тот захохотал, отступая, и они оба скрылись в соседней комнате.
— Какие деликатные у тебя родители, — шепнул Муравьев, привлекая в объятья жену. Они поцеловались долгим поцелуем; с трудом оторвавшись, он сказал: — А у меня, Катюша, для тебя еще один сюрприз. Амурский.
— Амурский?! Так давай его поскорей сюда! Я сгораю от нетерпения!
— М-м-м… как бы его преподнести?.. — Он прошелся по комнате, предвкушая удовольствие. — Ну, ладно, скажу как есть… На Амуре появилась первая станица, называется — Екатерино-Никольская. Казаки-переселенцы назвали ее в твою честь, — торжественным тоном объявил Николай Николаевич.
— Ну да, — не поверила она. — Это ты назвал.
— Честное благородное, я ни при чем. Они сами. По имени-отчеству.
Катрин покачала головой и вдруг заявила:
— Нет! По имени-отчеству станица была бы Екатерино-Николаевская. Это нам обоим оказали честь — Екатерине и Николя! Потому и Екатерино-Никольская, вот!
Николай Николаевич засмеялся:
— Не знаю, не знаю, но ты теперь уж точно стала сибирячкой-амурочкой! И останешься ею навсегда!
— Лучше останемся вместе!
А вот оставаться вместе в шато Ришмон д'Адур им довелось недолго. Из Петербурга примчался нарочный: Муравьева срочно вызывал император.
— Как вы меня нашли? — изумился генерал. — Я же должен быть на водах.
— Его императорское высочество, когда передавал высочайшее указание, махнул рукой и сказал: ищите его в По, он наверняка у жены.
Муравьев только рассмеялся и покачал головой.
Вызвали его из-за обострения отношений с Китаем. Трибунал внешних сношений один за другим прислал несколько листов — снова с жалобами на своевольство генерал-губернатора Муравьева, который заселяет Амур, невзирая на протесты местных властей и нарушая своими действиями 200-летнюю дружбу. Одновременно Путятин, отчаявшись прорваться в Пекин, обозленный и расстроенный своим провалом, представил доклад, предлагая свернуть кяхтинскую торговлю, чтобы порушить уверенность китайских властей в ее необходимости для России: мол, в этой уверенности кроется причина неудач его миссии. Кроме того, адмирал извещал, что богдыхан издал указ о недопущении русских на Амур, поэтому надо последовать примеру англичан, блокировавших устья рек возле Кантона, и перекрыть оба устья реки Байхэ (она ведет к Пекину) до тех пор, пока китайское правительство не пришлет уполномоченного на переговоры министра. Если же, заключал незадачливый посланник, Англия и Франция перенесут военные действия на север Китая, следует способствовать им нашими морскими силами. Другого пути для решения российских задач нет.
— Он что, с ума сошел? — поразился Константин Николаевич. — Предлагает ввязаться в новую войну, к тому же на стороне наших противников!
Они сидели вчетвером в рабочем кабинете Николая Павловича — Александр II, генерал-адмирал, канцлер Горчаков и генерал-губернатор. Горчаков прочитал вслух послание Путятина и молча ждал реакции государя. Император на восклицание брата ничего не сказал, он обратился к Муравьеву:
— А вы что думаете, Николай Николаевич? — Генерал встал, но царь махнул рукой: сидите, сидите, — и он снова опустился на место.
