Державы верные сыны - Бутенко Владимир Павлович (читаемые книги читать txt) 📗
– Прежде я считал занятие музыкой безделицей. Меня волновал только звук армейского рожка и походной трубы. Хотя в детстве, помнится, нравилось, как поют девки протяжные песни. Да и в церкви не раз плакал, слушая хоры… Новая музыка возникает! Взять этого Моцартенка, мальчишку. Откуда он взялся? Как мог напридумывать такие волнительные мелодии? И при том еще – виртуозно владеть скрипкой!
– Божий промысел, – заметил Голицын. – Другого объяснения нет.
– Или наши молодые композиторы Березовский и Бортнянский… Первый в Болонской академии музыки триумфатором стал, а второй и доселе в Италии обучается. Вот вспомните мои слова: они оба возвеличат музыку российскую! И талантливы, и патриоты… Мне Дмитрий Бортнянский был верным помощником. Через маркиза Маруцци, нашего представителя в Венеции, пригласил я его к себе и прямо сказал, что потребен он как переводчик на секретных переговорах с греками и сербами. И он тотчас включился в борьбу. Пять лет с лишком минуло, а помнится явственно… Всего обременительней тогда было начинать, тропы нащупывать…
– До войны с Портой я в Париже службу нес. В пекле недругов. Версальский двор, Людовик ХV и герцог Шуазёль, как известно, и были подлинными зачинщиками этой войны. Они интриговали против нас и в Польше, и в Швеции, и в Порте. Ради чего? По мнимой причине прихода русских товаров в Левант. Но левантийская торговля на шестьдесят процентов принадлежит самой Франции. Соперница ей лишь Англия. Шуазёль, однако, выбрал в жертву нашу державу. И преподло заигрывал с Австрией и Пруссией, чтобы вовлечь их в сговор против Екатерины Алексеевны…
– Я не знал, что англичане дружественны нам, когда предложил матушке государыне ударить по туркам с моря. Мы с братом до войны выехали в Европу лечиться, да и застряли! – Орлов усмехнулся, устало сел в кресло напротив. – Англичане, вестимо, взяли нашу сторону ради своей выгоды. Ежели бы мы, – не приведи господь! – преклонились Порте, то Людовик ХV в союзе с Испанией и Неаполем мог рассчитывать на возвращение Канады, отвоеванной лондонским двором. Французы задабривали подарками, поддерживали Стамбул, совращали Вену, помогали барским конфедератам, чтобы затруднить наши действия. То, что Мария-Терезия и ее сын, австрийский правитель, держатся нейтралитета, это ваше достижение, князь!
– Вы переоцениваете, Алексей Григорьевич! Нейтралитет Австрии обусловлен разделом Польши. Полученная Галиция – лакомый для здешнего монарха кусок. Хотя она – исконная славянская земля. Признаться, я всегда ставлю пред собой одну задачу: сохранить между нашими странами мир. Много раз бывали мы и противниками, и союзниками. В данный момент никто не сомневается в сильной австрийской армии. И это удерживает в Европе равновесие.
– Каждый из нас служит во благо Отечества по-своему: я на морских просторах воюю с османами, а вы – в лабиринтах дипломатии. Как можно не оправдать доверия государыни?
Помолчали. Мерно отстукивали уходящее время напольные часы. Голицын многозначительно напомнил:
– Так, говорите, из Петербурга метель выгнала?
Алексей Григорьевич намек понял, крякнул:
– Метель… Дурная погода. Особенно в Зимнем дворце. На той седмице, перед самым отъездом, явился ко мне «Циклоп», то бишь Потемкин. Я с ним не церемонился! Впрочем, и он не из робких. Мы знаем друг друга давно… С Преображенского полка… Не беда, что впал сей баловень судьбы в милость к государыне. Лишь бы дров не наломал! Впрочем, государственный совет силу превеликую имеет, и Гришке Потемкину, полагаю, в нем дадут прикорот. Да и матушка Екатерина, как всякая баба, полюбит-полюбит, и разлюбит. А тех, кто рядом с ней во все времена, она помнит и ценит. Я напрямик поговорил с ней о «Циклопе». И, смею полагать, что к нам, Орловым, императрица нисколько не переменилась. С гвардейцами, что были при воцарении ее… Да и в Ропше… С нами лучше дружить!
Голицын взял щепотку табака из расписанной арабской вязью табакерки, глубоко вдохнул и блаженно прищурил глаза. Его примеру последовал и заинтересовавшийся гость. Но сделал это так неумело, что троекратно чихнул.
– Шут его побери! Адская смесь! – гаркнул, смахивая рукой выступившие слезы, Алексей Григорьевич. – Откуда привезли?
– Табак турецкий, – улыбнулся посол.
– Ту-урецкий?! И тут диверсия супротив главнокомандующего! От турок спасу нет! – захохотал Орлов. – А в сортире не таится еж?
Дмитрий Михайлович не принял грубой шутки, взглянул на закрытую дверь и произнес вполголоса:
– Наш агент при версальском дворе, Зорич, передал третьего дня важную шифровку. Она касается вас, Алексей Григорьевич. Дело пресерьезное. Прошу покорно, граф, отнестись со вниманием.
Орлов иронично прищурился, но лицо его постепенно приняло сосредоточенное выражение.
– Тайное общество поляков-эмигрантов, они из конфедератов, при попустительстве французов готовят покушение.
– И насколько этому конфиденту можно доверять?
– В полной мере, Алексей Григорьевич. Родом он хохол, впрочем, мать из шляхты. С детства проживал в Петербурге, измайловец, родственник гетмана Разумовского. Отец его отличился в Семилетней войне. В Париже выдает себя за французского дворянина и сторонника конфедератов. Близок также кругу дофины, Марии-Антуаннеты, дочери правительницы Австрии.
– И что же доносит этот Зорич? – уточнил гость.
– Конфедераты замышляют супротив вашего сиятельства диверсию. Безвестно, кто из злодеев чинит козни. Я дал указание ускорить разыскание. Об этом сообщено мной и в Петербург. А до той поры, глубокочтимый Алексей Григорьевич, покамест не совершим поимку злодеев, Вам необходимо предпринять меры строжайшей конфиденциальности.
– Не впервой! – отмахнулся генерал-аншеф. – Волков бояться – в лес не ходить. До старости, почитай, дожил и пулям не кланялся. А страшится какого-то полячка – срам не только для меня, генерала, но и для любого российского воина. Спаси вас бог за предупреждение, но жить буду так, как привык и сердце велит!
9
Потемкин расстался с любовницей под утро, покинув спальню императрицы по тайной лестнице, ведущей в его комнаты на втором этаже. Встреча была бурной. «Катюшка», как называл он про себя возлюбленную, радовалась больше него самого, что назначила возлюбленного подполковником лейб-гвардии Преображенского полка. Теперь первый полк империи был в их руках!
Несмотря на то что и предыдущую ночь спал мало из-за любовных утех, Григорий Александрович чувствовал себя отменно, улыбался, вспоминая ласки и нежные излияния августейшей особы. Он приказал дежурному офицеру принести ему кофе покрепче, такой же, какой предпочитает императрица. И, подойдя к окну, отодвинул портьеру.
Над набережной и над взволнованной сталистой Невой вкось гнал норд-вест снежные вихри. Они сплетались в пляшущие клубы, мчались и мчались в сторону Петропавловской крепости. Почему-то подумалось, что неспроста свалились монаршие милости на него как раз в тот год, когда преодолел возраст Христа. Что это? Знак особой судьбы? Ведь, почитай, всего за три недели, прошедшие с ночи, которая бросила их впервые в объятия друг друга, он возвысился до одного из самых могущественных людей страны, стал фаворитом. Разумеется, не первым в жизни «Катюшки». Знал Григорий Александрович и о «ясновельможном пане», и о том, что приятель Орлов несколько лет ночевал в той же спальне, где теперь проводил он сладчайший досуг. Был наслышан и о Васильчикове, недолгом увлечении Екатерины Алексеевны. Но всякую ревность пресекал он тотчас, поскольку верил в чувство женщины, давно ему милой.
Потемкин, печатая шаги, точно был перед строем, бодро прошел к столу и придвинул кресло. Со дня присвоения ему звания генерал-адъютанта, с первого мартовского дня, он имел право просматривать почту императрицы. Вчера он дал распоряжение представить ему недавно поступившие реляции и документы секретной переписки. Он выдвинул ящичек стола, достал позолоченную табакерку. Вместе с табаком там он хранил письма императрицы. Ключом, который никогда не выкладывал из кармана форменного мундира, Потемкин отомкнул замочек. И прежде чем взять щепотку табака, сдобренного лавандой и фиалкой, бегло пробежал глазами самую первую записку «Катюшки», читанную уже не раз. Так могла написать только поглупевшая от страсти женщина:
