Эдинбургская темница - Скотт Вальтер (читать хорошую книгу .txt) 📗

— Что ж, мистер Дэви, может, я и догадывался, что они там прячутся или где-нибудь поблизости, а может быть, и не догадывался. Но я в тех местах часто бываю, а они ведь вроде ос: жалят только тогда, когда их заденешь. Поэтому я и стараюсь их не замечать. Но, конечно, коли мне дадут особые указания от Мак-Каллумора или Нокдандера, тогда совсем другое дело.

В пасторат они вернулись поздно, и леди Стонтон, измученная страхом и усталостью, дала себе слово не уходить в поисках живописных мест так далеко в горы, не заручившись предварительно более надежным провожатым, чем Дэвид, хоть она и признала, что он заслуживает награды за бесстрашие, проявленное им, как только он убедился, что противник его — простой смертный.

— Может быть, мне и не удалось бы справиться с вашим черным верзилой, — сказал Дэвид в ответ на это лестное мнение о своей отваге, — но когда имеешь дело с таким народом, самое главное — припугнуть его как следует.

ГЛАВА LI

Мы должны вернуться сейчас в Эдинбург, где заседает генеральное собрание. Всем известно, что обычно какой-нибудь шотландский аристократ, назначенный на пост верховного комиссара, исполняет обязанности королевского представителя на этих созывах; он получает особое жалованье, ибо ему, посланцу столь высокой особы, полагается соблюдать подобающую пышность и парадность, являя образец широкого гостеприимства. Люди, отмеченные высоким званием или занимающие большие посты как в самой столице, так и вблизи ее, обычно присутствуют на утренних приемах верховного комиссара и сопровождают его туда, где состоится собрание.

Дворянин, занимавший тогда эту должность, был близко знаком с сэром Джорджем Стонтоном, и в его-то свите он отважился показаться на Хай-стрит в Эдинбурге впервые после роковой ночи казни Портеуса. Когда он шел по правую руку суверенного представителя, изящно и изысканно одетый, отмеченный всеми атрибутами богатства и знатности, красивая, хоть и болезненная внешность этого незнакомого англичанина привлекла к себе всеобщее внимание. Кто узнал бы в этом утонченном аристократе плебейского преступника, который, переодевшись в тряпье Мэдж Уайлдфайр, вел за собой грозных мятежников на суд мести? Этого, конечно, не могло произойти даже в том случае, если бы кому-либо из его старых соучастников — а жизнь такого сорта людей не отличается, как правило, продолжительностью — посчастливилось прожить дольше, чем обычно суждено злоумышленникам. Кроме того, все это дело со всеми его бурными страстями было давно предано забвению. Хорошо известно, что некоторые из участников этого страшного бунта бежали от суда за границу, разбогатели там и, вернувшись потом на родину, прожили до самой смерти в полном довольстве и не тревожимые законом note 111.

Терпимость судебных властей в данном случае вполне разумна и справедлива: общественное мнение было бы только возмущено наказанием за проступок, которого никто уже не помнит, тогда как в памяти каждого живет лишь честное и даже примерное поведение этого бывшего правонарушителя.

И поэтому сэр Джордж Стонтон, не боясь суда или опознания и подозрения, мог спокойно ступать по улицам, являвшимся свидетелями его былых безрассудных подвигов. Но пусть читатель сам судит о чувствах, волновавших его душу в этот день: понадобилась весьма веская причина, чтобы заставить его посетить места, навевавшие на него такие мучительные воспоминания.

Получив письмо Джини к леди Стонтон, в котором находилось признание преступницы, он посетил Карлайл и обнаружил, что архидьякон Флеминг, исповедовавший старуху, все еще жив. Почувствовав доверие к этому почтенному человеку, заслуженно уважаемому всеми, кто его знал, Стонтон рассказал ему, что является отцом несчастного младенца, похищенного Мэдж Уайлдфайр и появившегося на свет в результате легкомысленной ошибки его молодости; теперь он хочет разыскать, если возможно, пропавшего ребенка и тем искупить свой грех. Порывшись в памяти, архидьякон вспомнил, что преступница перед казнью написала письмо Джорджу Стонтону, эсквайру, в приходский дом Уиллингэма, Грантем; что он сам отправил это письмо по указанному адресу, но что оно вернулось назад нераспечатанным, с припиской от преподобного мистера Стонтона, ректора Уиллингэма, в которой говорилось, что адресат письма ему совсем неизвестен. Так как это случилось как раз в то время, когда Джордж в последний раз исчез из дома отца, чтобы увезти Эффи, ему было нетрудно понять, под влиянием каких чувств отец отказался от него. Этот случай только лишний раз подтверждал, сколько зла принес ему его неукротимый характер: если бы он остался в Уиллингэме еще на несколько дней, то получил бы письмо Маргарет Мардоксон, содержавшее самые точные сведения о личности и местонахождении некоей Энейпл Бейлзу, которой она отдала ребенка. Не вызывало сомнений, что это признание Мэг Мардоксон было вызвано не столько чувством раскаяния, сколько желанием обеспечить своей дочери помощь и поддержку Джорджа Стонтона или его отца. Она писала, что, останься она в живых, дочь ее не нуждалась бы в помощи посторонних, а сама она если и решилась впутаться во все это дело, то только для того, чтобы отомстить Стонтону за зло, которое он причинил ей лично и ее дочери. Но она должна умереть, дочь ее останется совсем одинокой, не обладая даже здоровым рассудком, который мог бы руководить ею. За свою долгую жизнь она, Маргарет, успела убедиться в том, что люди помогают друг другу только из корыстных целей, и поэтому, сообщив Джорджу Стонтону все интересующие его сведения о младенце, она надеется, что он позаботится за это о слабоумной молодой женщине, которую погубил. Что касается причин, заставлявших ее до сих пор молчать, то на том свете ей предстоит во многом отчитаться — отчитается она и в этом.

Архидьякон рассказал, что Мэг умерла, не смирившись, выражая иногда жалость к пропавшему ребенку, но чаще сожалея о том, что мать его не была повешена; душу ее терзали одновременно самые противоречивые чувства — сознание вины, ярость и опасения за судьбу дочери. Инстинкт родительской привязанности, который она разделяла наравне с дикой волчицей или самкой льва, был последним теплым чувством, таившимся в груди, столь же свирепой и безжалостной.

Печальная катастрофа Мэдж Уайлдфайр была вызвана тем, что, воспользовавшись суматохой, возникшей в связи с казнью ее матери, она покинула сиротский дом, куда была направлена архидьяконом, и, появившись перед разъяренной толпой, встретила свой безвременный конец, нами уже описанный. Когда письмо, посланное в Линкольншир, вернулось к мистеру Флемингу, он написал своему другу в Эдинбург, прося его выяснить судьбу несчастной девушки, младенец которой был украден, и получил ответ, что ее помиловали, после чего она со всей своей семьей переехала на жительство в отдаленный район Шотландии или, возможно, покинула совсем пределы королевства. На этом дело тогда и закончилось, и лишь теперь, по просьбе сэра Джорджа Стонтона, архидьякон отыскал и вручил ему отосланное назад письмо Маргарет Мардоксон и прочие имеющиеся у него материалы обо всем этом деле.

Каковы бы ни были переживания сэра Джорджа Стонтона, вызванные этим возвратом к печальному прошлому и трагической судьбе погубленной им девушки, в характере его сохранилось еще столько прежнего своеволия, что он сознательно закрыл глаза на все, не связанное непосредственно с его сыном, которого он стремился найти. Правда, чтобы ввести мальчика в свой круг, пришлось бы рассказать о его рождении и злополучной судьбе самих родителей гораздо больше, чем допускало благоразумие. Но, если бы только он был найден и если бы только оказался достойным покровительства своего отца, можно было придумать много путей для избежания такого риска. Сэр Джордж Стонтон имел при желании полное право усыновить мальчика и сделать его своим наследником, сохранив в тайне его происхождение; наконец, можно было добиться специального парламентского акта о признании его законнорожденности и передачи ему имени и герба отца. В конце концов по шотландскому закону он и так считался законнорожденным благодаря последующему браку своих родителей. Своевольный во всем, сэр Джордж хотел сейчас только одного: во что бы то ни стало найти своего сына, даже если это повлечет за собой такие же страшные бедствия, как и те, что ему довелось испытать, когда он потерял его.