Огненный остров - Дюма Александр (читать книги онлайн полностью TXT) 📗
Такая жизнь сделалась для Эусеба невыносимой, о чем он успел сказать Эстер.
Но непредвиденная и скоропостижная смерть доктора Базилиуса сильно упростила проблему.
К доводам, которым разум Эусеба преграждал путь его разыгравшемуся воображению, прибавлялась теперь физическая невозможность вмешательства доктора в его жизнь.
Он не думал о наследстве, чудесным образом вырвавшем его из нищеты, сделав одним из самых богатых жителей Батавии; но, не радуясь несчастью, которое приключилось с тем, кого он должен был считать спасителем Эстер, Эусеб все же не мог огорчаться из-за события, избавившего его от опеки, нестерпимой, несмотря на то что все помыслы опекавшего оказались чисты и невинны.
Прежде всего он испытывал потребность убедиться в том, что доктор Базилиус не смог избежать общей для всех смертных участи.
В самом деле, если врач не сумел избежать смерти, это означало отрицание той власти над ней, какую он себе приписывал.
Убедившись в том, что доктор Базилиус действительно мертв, Эусеб вернет себе блаженное спокойствие духа, утраченное им несколько часов назад.
Он шел очень быстро, но это не помешало ему заметить, что матросы в порту – по большей части малайские матросы – собираются группами и о чем-то оживленно переговариваются.
Это показалось ему вполне естественным, когда он вспомнил рассказы о том преклонении, каким окружали доктора Базилиуса моряки, обитавшие в квартале, избранном им для жительства; ни один человек в Батавии не мог понять, почему было отдано предпочтение месту, которое считалось смертельно опасным для европейцев.
Всех удивляло, что удушливый воздух, поднимавшийся от окрестных болот, не приносит вреда Базилиусу, а его бесспорное здоровье немало способствовало распространению слухов о его связи с нечистой силой.
Эусеб ван ден Беек, проделав на этот раз при свете дня и в прекрасную погоду тот же путь, что и грозовой ночью, прошел по мощеной дороге, пересек болото и мангровую рощицу и оказался перед домом доктора.
Как и накануне, дом казался необитаемым. Ни звука не доносилось изнутри, ничто не говорило о каком-либо трагическом происшествии.
Только дверь, раньше тщательно закрытая и запертая, сейчас оставалась открытой, и лишь ветер захлопывал ее.
Эусеб, не дав себе труда постучать, толкнул дверь и вошел в дом.
Он направился прямо в ту приемную, куда в прошлый раз провела его прелестная голландка.
Кипы товаров, тюки и вскрытые ящики были на своих местах, но фризка не показывалась.
Приемная была пуста.
Эусеб позвал служанку, но никто не откликнулся.
Тогда он остановился, а затем направился к той двери, за которой девушка скрылась накануне, когда доктор позвал ее.
Эта дверь вела в темный коридор.
Он пошел по нему.
В конце его из-под двери пробивался слабый свет: вероятно, это горел факел или мерцала свеча, потому что пламя казалось колеблющимся.
Эусеб открыл дверь и попятился в изумлении: он стоял на пороге комнаты, обставленной совершенно по-голландски; если бы не солнце, огненными лучами врывавшееся сквозь ромбы стекол маленького окошка со свинцовыми рамами, он почувствовал бы себя на пасмурных берегах Зёйдер-Зе.
Ничто не было забыто: ни глиняная посуда из Делфта; ни ящики, полные цветущих гиацинтов и тюльпанов; ни маленький медный светильник, какие изображали на своих картинах Герард Доу и Мирис; ни мебель; ни дубовые сундуки – натертые, лоснящиеся, отполированные до блеска так, что казалось, будто их только вчера покрыли лаком; ни даже искусно сработанная железная печка, хотя при сорока градусах жары, обычной температуре Батавии, она могла служить лишь бесполезным украшением.
В противоположном от двери углу стояла дубовая кровать с витыми колоннами и занавеской из зеленой саржи.
С того места, где стоял Эусеб, невозможно было разглядеть, кто лежал на этой кровати.
Напротив нее находился стол, а на нем – маленькое медное распятие, четыре зажженные свечи и тарелка со святой водой, в которую была опущена засушенная веточка букса.
Между кроватью и столом молилась, опустившись на колени, молодая женщина, с головы до ног одетая в черное.
На шум открывшейся двери женщина обернулась, и Эусеб узнал хорошенькую голландку.
Она сделала молодому человеку знак стать рядом с ней и вновь углубилась в свои молитвы.
Эусебу стало ясно, что он находится в комнате покойного и на смертном ложе лежит доктор Базилиус.
Ему очень хотелось в этом убедиться, но пришлось бы подвинуть стол и заглянуть через плечо фризки – Эусеб не решился до такой степени нарушить приличия.
Он опустился на колени рядом с кроватью и попробовал молиться, но был так озабочен, что не мог сосредоточиться.
Эусеб взглянул на соседку, стараясь прочесть на ее лице правду о случившемся.
Она молилась искренне и набожно, и по ее щекам, немного побледневшим от горя, катились большие слезы.
«Похоже, этот ужасный доктор был все-таки довольно славным малым!»– подумал Эусеб, поскольку печаль девушки казалась идущей от сердца.
И, желая в качестве наследника поблагодарить служанку, Эусеб протянул ей руку.
Она не поняла обращенного к ней жеста и решила, что молодой человек спешит исполнить свою благочестивую обязанность; поднявшись, девушка уступила ему свое место и протянула веточку букса, пропитанную святой водой.
Эусеб оказался рядом с телом.
Это в самом деле был доктор Базилиус.
Значит, доктор Базилиус мертв.
Его смерть была настолько быстрой и внезапной, что черты его лица совершенно не изменились.
Глаза закрылись, дыхание исчезло, сердце перестало биться – только и всего.
Он слишком мало времени провел в воде для того, чтобы его лицо приобрело свойственный лицам утопленников мраморно-синеватый оттенок, какой вызывает удушье при погружении в воду.
Лишь его седеющие волосы слиплись от морской воды и почти полностью закрывали лоб до самых глаз.
Но рот не утратил своего выражения, он был живым на застывшем лице; минутами Эусебу казалось, что губы доктора вот-вот закривятся и послышится его металлический смех.
Руки умершего были сложены на груди; набожная голландка, полная веры в Божье милосердие, обвила их четками.
Улучив момент, когда молодая фризка погрузилась в свои молитвы, Эусеб потрогал пальцы трупа: они оказались холодными, словно мрамор.
Сомнений не оставалось: доктор Базилиус уснул вечным сном.
Выходя из комнаты, Эусеб ван дан Беек издал вздох, свидетельствовавший если не об удовлетворении, то, по крайней мере, о том, что с сердца молодого человека свалился тяжелый груз.
Снова оказавшись в маленькой приемной, он заметил, что хорошенькая голландка последовала за ним.
Поскольку ее больше не сдерживало присутствие трупа, она кинулась Эусебу на шею и, рыдая, поцеловала его.
– О Боже мой, Боже мой! – восклицала она. – Бедный доктор Базилиус! Такой добрый хозяин, и я так скоро потеряла его! Что со мной будет, великий Боже?
– Но как же случилось это несчастье? – спросил Эусеб, до сих пор не знавший подробностей случившегося.
– Он собирался посетить больных на борту китайской джонки; волна перевернула лодку, доктор упал в море, а когда его вытащили из воды, он уже был мертв.
– О Господи! – произнес Эусеб.
– Какая потеря для всех нас, сударь! – продолжала фризка. – Он был такой добрый, такой милосердный!
– Но мне кажется, что вчера вечером вы говорили совсем другое, милое мое дитя, – заметил Эусеб.
– Ах, сударь, вы меня плохо поняли; могу ли я, не показав себя неблагодарной, сказать что-либо другое о человеке, чей хлеб ела два года, о человеке, заменившем мне отца?
– Да? – удивился Эусеб. – Доктор Базилиус заменил вам отца?
– Конечно; и останься он в живых, я никогда бы не узнала нужды. Что со мной будет, Господи Иисусе?
После этих слов фризка снова начала плакать, и так трогательно, что Эусеб, который, надо признаться, самым невыгодным для девушки образом оценивал ее положение в доме доктора, не знал, что и подумать.
