Храм Фортуны - Ходжер Эндрю (читать полную версию книги .TXT) 📗
Так что, очень скоро Тиберий совсем перестал делить с женой постель, а замену ей принялся искать на стороне, предаваясь самому изощренному разврату. Ты еще слишком молод, чтобы я решился смущать твой слух этими гнусностями, но наверняка уже немало наслышан о выходках Тиберия.
Луций кивнул, слегка покраснев. Действительно, слухи о сексуальных чудачествах престарелого сластолюбца упорно циркулировали по Риму.
— Узнав об этом, — продолжал сенатор, — оскорбленная Юлия тоже бросилась в водоворот любовных приключений. Надо заметить, что девочка с первых дней рождения воспитывалась под присмотром Ливии, а присмотр этот был весьма суров. С Марцеллом они жили слишком недолго, чтобы в ней — юной тогда и скромной — смогла бы полностью пробудиться женщина. А достойный Агриппа наверняка и на семейном ложе сохранял сдержанность, приличествующую, по его мнению, настоящему римлянину.
Так что, теперь, пережив несколько мимолетных связей, Юлия совершенно потеряла голову, попросту стала нимфоманкой. Бедняжка, мне жаль ее. Ведь виновата в этом не она. Когда любовь приносится в жертву политике — это всегда калечит чьи-то души и судьбы.
Ну, чем все закончилось, ты знаешь. Август долгое время не подозревал о безумствах дочери, а окружающие не осмеливались открыть ему глаза, зная, как горячо он любил свою единственную дочь. Ливия же намеренно давала Юлии увязнуть поглубже, а когда та уже начала затаскивать в свою постель даже рабов и гладиаторов, одним ударом разделалась с ней, выложив Августу вею правду.
Цезарь был потрясен. Нет, не то слово — он был убит. Несколько дней он не принимал пищи, не пил даже воды, не брился. А затем — сумев превозмочь боль и совладать с отцовскими чувствами — коротко и решительно приказал выслать Юлию на отдаленный остров. Спустя пять лет ее перевели в Регий, на побережье Мессинского пролива. Там она находится и по сей день.
Сатурнин умолк, осторожно массируя пальцами затылок. Луций тоже молчал, глядя в землю. Он, конечно, знал, что единственная дочь Августа была отправлена в ссылку за недостойное поведение, но сейчас старый сенатор представил ему эту трагедию в совершенно ином свете.
Вот, значит, как оно все было на самом деле. Действительно, несчастная женщина...
— Однако Ливия опять просчиталась, — после паузы продолжал Сатурнин. — Она надеялась, что позор матери отвратит благосклонность цезаря от ее детей — Гая и Луция, но Август лишь еще сильнее полюбил обоих юношей, говоря, что судьба и так обошлась с ними слишком жестоко, лишив родителей. Императрице надо было обострить ситуацию, иначе она рисковала проиграть все.
К тому времени у меня скопилось уже достаточно доказательств, чтобы не сомневаться в намерениях Ливии. Я и несколько моих друзей — среди них и известный тебе Фабий Максим — решили помешать коварным планам.
Мы попытались осторожно предупредить Августа, что его наследникам угрожает опасность, однако цезарь и слышать ничего не пожелал. Он даже пригрозил нам опалой, если мы еще когда-нибудь осмелимся в чем-то обвинить его лучшую в мире жену. Тут я не могу его винить — «Улисс в платье», она и Юпитера Громовержца обвела бы вокруг пальца.
Август даже не Стал скрывать от нее наших подозрений — он с возмущением сообщил Ливии, что несколько сенаторов пытались высказать гнусные намеки в отношении ее, и попросил супругу великодушно простить «глупцов».
Достойная Ливия со свойственной ей мягкостью снисходительно усмехнулась и заверила цезаря, что глупость сама по себе является достаточной карой, и она не собирается обижаться на и так обиженных богами людей.
Но сама, конечно, все поняла, и с тех пор между нами идет негласная война. До сих пор, правда, сохранялось примерное равновесие — я имею в виду, что ни мы, ни она не могли серьезно повредить друг другу, а вот успехов за то — с горечью должен признать — Ливия достигла гораздо больших, нежели мы.
Вскоре неожиданно умер Луций Цезарь, внук Августа. Он находился тогда на борту корабля, следовавшего в Массилию. В окружении юноши был верный мне человек, и его рассказ не оставил никаких сомнений — Луция отравили, отравил врач, в последний момент по настоянию Ливии назначенный сопровождать наследника. Конечно, все было организовано безукоризненно: болезнь, лихорадка и кончина. Никаких подозрений. Августу и в голову не пришло усомниться в том, что бедняга Луций умер естественной смертью.
Но мы-то понимали, что теперь настанет очередь Гая, и решили любой ценой помешать Ливии. Наши люди несли круглосуточную негласную охрану юного Цезаря, нам удалось предотвратить три попытки покушения и продлить ему жизнь еще на два года. К сожалению, только на два.
Гай был назначен командующим армией, которая вела боевые действия против парфян на Востоке. Он отправился в путь, а спустя некоторое время ко мне в дом пришел один из рабов Ливии. Госпожа — сказал он — приказала избить его плетьми за какую-то мелкую провинность, и он хочет отомстить ей.
Естественно, в другой ситуации я немедленно отдал бы этого человека в руки властей — раб, предающий своего хозяина, достоин самого сурового наказания — но тогда мне пришлось пренебречь своими принципами, слишком уж много было поставлено на кон.
Так вот, этот иудей рассказал мне, что подслушал разговор Ливии с неким мужчиной, в котором они обсуждали способы избавиться от Гая Цезаря, а поскольку в той беседе прозвучало и мое имя, как опасного противника, раб и решил направиться именно ко мне. Выслушав его рассказ, я приказал иудея тайно умертвить и бросить в Тибр, а сам поспешил принять меры предосторожности.
Я встретился с твоим отцом, Луций, да-да. Он тоже входил в число тех, которые пытались противостоять Ливии во имя свободы и справедливости. Я попросил его немедленно отправиться вслед за Гаем и предотвратить опасность.
Он двинулся в путь и настиг наследника у самой парфянской границы. Он стал его верным неусыпным стражем, и убийцы не осмеливались ничего предпринять, пока Скрибоний Либон, с мечом в руках, находился рядом.
У Луция перехватило дыхание. Подумать только, его отец! А он и не знал!
— Но все же ему не удалось выйти победителем, — глухо продолжал сенатор. — Однажды Гай и его свита попали в засаду, устроенную, как потом объявили, предателями-парфянами, сорвавшими мирные переговоры. В коротком бою твой отец погиб, а наследник был ранен. Да, они действительно попали в засаду, но устроили ее не парфяне, а люди Ливии.
Раненого Гая перевезли в лагерь, где за лечение юноши взялся все тот же «врач», перед тем уже отправивший в Подземное царство его брата. О результате говорить излишне — спустя несколько дней Гай скончался.
Сатурнин умолк. Луций до боли сжал кулаки, прерывисто дыша сквозь зубы.
— Так, значит, вот как умер, мой отец! — воскликнул он. — А мне всегда говорили, что он погиб, сражаясь с врагами Родины!
— И тебе правильно говорили, — торжественно произнес сенатор. — Ведь он действительно сражался с врагами Родины, свободной Родины. Разве Ливия не враг Рима и римского народа?
— Но... — начал Либон.
— Подожди. — Сатурнин поднял руку. — Я понимаю твои чувства, но позволь мне закончить. Поверь, смерть твоего отца явилась для меня огромным ударом, большим, нежели смерть Гая, — ведь я любил его как сына. Однако не забывай — мы с. тобой сейчас в ответе за судьбу страны и не имеем права поддаваться эмоциям.
Да, старый сенатор был прав. Луций лишь молча кивнул и вновь обратился в слух.
— Цезарь был в отчаянии, близком к помешательству, — говорил далее Сатурнин. — Он снова лишился наследников, и теперь выбирать ему было почти не из кого. Подчиняясь нажиму уже торжествовавшей победу Ливии, он официально усыновил Постума, последнего сына Агриппы, и Тиберия, но дабы обеспечить преемственность, приказал тому усыновить Германика, его племянника... сына Друза.
Сатурнин тяжело вздохнул, взял с подноса кубок и залпом выпил его до дна. Луций с удивлением посмотрел на сенатора. Он еще никогда не видел, чтобы этот сдержанный человек позволял себе такие поступки, достойные более возницы или гладиатора.
