Черные Мантии - Феваль Поль Анри (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
Графиня Корона, та самая девчонка из Сартэна, с густыми, вечно спутанными волосами, обрамлявшими худое лицо, на котором блестели огромные глаза, очерченные тонкой линией черных бровей; маленькая дикарка Фаншетта, с риском для жизни передавшая первое послание Жюли к Андре; Фаншетта, последняя любовь холодеющего старца; Фаншетта, заклятый враг Приятеля-Тулонца, воскресившего Андре Мэйнотта и тем самым поразившего ее детское воображение…
Кто была эта женщина? Откуда в ней появилось это глубокое влечение к Андре? Влечение, поистине инстинктивное, родившееся, можно сказать, вместе с ней, но отнюдь не помешавшее ей вспыхнуть и запылать совсем иной страстью, разбившей ей сердце? Что привело ее в Париж? Отчего она запуталась в тенетах преступного сообщества, порочная слава которого, казалось, совершенно не коснулась ее? Какую роль играла она в этом сообществе? Стала ли она, сама того не зная, носителем зла? Или, напротив/по мере своих сил старалась разрушить коварные интриги, плетущиеся вокруг нее?..
Нередко в характере девушек, рожденных на Средиземноморском побережье, можно найти ответы на взаимоисключающие вопросы: их кровь кипит, в жилах их струится огонь.
История умалчивает о полученных ответах. Но не отрицает правомерности поставленных вопросов. История являет нам странное, но прекрасное создание, следующее своим непонятным путем, а я разрешаю ему пройти по своим страницам. Имя этого создания – графиня Корона. Законная жена жалкого и порочного бандита, сотрапезника за страшным «круглым столом», омерзительнейшего из людей, которые когда-либо низвергались с самых высоких вершин на стезю Порока. Почему так получилось? Что заставило эту отважную и поистине героическую девушку отдать свою руку лакею Приятеля-Тулонца, что побудило ее бросить ему под ноги свою свободу? В то время когда наша маленькая Фаншетта превратилась в восхитительную женщину, граф Корона был молод и необычайно красив.
Он не отступал ни перед чем. Да и господин Лекок также не был обделен талантами.
Потом ее дом стал игорным притоном, и Мишель, тогда еще подросток… но что нам до того? Кого только не встретишь среди жалких жертв случая. Так не будем же сдергивать последние обрывки вуали с этой гордой и печальной красоты.
Стояла летняя ночь, теплая, но ветреная, какая обычно венчает день накануне равноденствия. Мчащиеся по небу кучевые облака заволакивали восходящий над горизонтом ущербный диск луны. Рассвет был не за горами, однако темнота становилась все непроглядней.
На отрезке Дороги Влюбленных, известном под названием улицы От-Мулен, стояло два или три фонаря, но уже в пятидесяти шагах от каждого их этих источников тусклого света вновь воцарялся кромешный мрак, и извилистая улочка в полной тьме кралась мимо строительных площадок. Именно сюда и направлялись господин Брюно и графиня Корона. Здесь, как и в прилегавших переулках, не было ни души. В час, предшествующий пробуждению, Париж превращается в молчаливую, безлюдную пустыню.
Некоторое время господин Брюно и графиня Корона молча шли рядом; в ночном сумраке могучая фигура нормандца утратила свою грузность, и он вновь был похож на юного рыцаря. Его плечи стали шире, появилась горделивая осанка.
– Вы молоды, – первым нарушил молчание Брюно. – Вас ничто не удерживает во Франции. Мир велик.
– Я уже думала об этом, – так скорбно ответила графиня, что у ее спутника похолодело сердце.
– Мы непременно найдем уголок, где вы будете счастливы, – робко промолвил он.
– Счастлива!.. – эхом откликнулась она. Господин Брюно протянул к ней руку и почувствовал, как на нее упала слеза… Графиня прошептала:
– У меня нет сил жить, но я боюсь умереть.
Брюно сжал ее холодные руки. Звенящим голосом она спросила:
– Андре Мэйнотт, близится час вашего отмщения: скажите, вы удовлетворены?
– Я жду этого часа вот уже много лет, – проговорил ее спутник, невольно опуская голову.
– Вам грустно, – произнесла она. – Я все понимаю. Ваша любовь сильнее ненависти.
Внезапно она разразилась слезами:
– Я даже не знаю, была ли я когда-нибудь невинным ребенком. В том огромном замке, воспоминание о котором постоянно преследует меня, жил демон. Я сомневаюсь в своем отце, сомневаюсь в той несчастной, вечно коленопреклоненной женщине, называвшейся моей матерью. Они жили в этом замке. Они в нем умерли. Я не могу вспоминать о своих первых играх, ибо мгновенно передо мной возникает демон разврата в образе Тулонца. Тот старик, который любил меня и который, быть может, был единственным человеком, действительно любившим меня, – мой дед… Так разве я могу убежать в свои воспоминания?
– Ничто не может запятнать чистоту алмаза, – произнес Андре Мэйнотт, привлекая ее к себе и запечетлевая на ее челе отеческий поцелуй. – Вы сохранили в чистоте ваше сердце, Фаншетта.
Она резко высвободилась из его объятий, и в ночном мраке прозвучал ее отрывистый сухой смех.
Мое сердце! – горько усмехнулась она. – Рана, куда каждый вонзает свой кинжал! Те, кого я ненавижу, и те, кого я люблю! Вы хотя бы отомстите за себя, Андре; а я даже не имею права на месть. Дважды вы становились виновником моего несчастья, а я с радостью готова отдать за вас жизнь!.. Разве я могу ненавидеть этих женщин, – внезапно воскликнула она, – этих двух моих соперниц? Дважды я потерпела поражение: сначала от отца, а потом от сына… и это справедливо! Разве я могу сделать кого-нибудь счастливым, я, воплощение несчастья? Я не могу ненавидеть их, потому что вы их любите. Что ж, значит, такова моя судьба: похоронить в глубинах сердца свою любовь и довольствоваться холодной вежливостью. Я напоминаю себе убийцу, который, расправившись со своей жертвой, начинает заниматься благотворительностью!
– Вы правы, – печально ответил Андре, – вы облагодетельствовали меня.
Она обвила руками его шею и повисла на нем.
– Я вас ни в чем не упрекаю! – воскликнула она. – Я ваша, и в этом мое предназначение. Моя невинная душа тянется к вам. С самого первого дня я ревновала вас к Джованне. О, как она была прекрасна, когда плакала! Но клянусь тебе, Андре, любовь сделала меня снисходительной. Если бы вы только знали, о чем я думаю, когда задаю себе вопрос, что может отдать женщина обожаемому ею мужчине! Нет, выслушайте меня! Как знать, случится ли нам еще раз поговорить друг с другом? Быть может, исповедуясь вам, я сумею облегчить свои страдания. Я не знала, что он был вашим сыном, но в нем я любила вас. И это правда: я узнала вас. Зачем вы обрекли меня на эту пытку, Андре? Разве мне мало одного мученика? Скажите же, что это были вы, только моложе, красивее, и свободны…
Тогда он еще не любил эту девушку. Это она пробудила в нем ответную любовь, ибо сама полюбила его. Я не питаю к ней ненависти: у нее есть то, чего я бы не смогла дать моему Мишелю… Мой Мишель! Мое безумие! Почему вы бросили меня на растерзание этому льву, застенчивому и кроткому, как агнец? Вам надо было следить за ним! Разве порох может уберечь пламя? Я любила его в тысячу раз сильнее, чем вас… Нет! Я любила его иначе, более пылко, более безрассудно, со всей страстью своих юных лет, уже отягощенных печальным опытом; я прибегла к соблазнительнейшим уловкам, дошла до того, что согласилась стать сообщницей Лекока, неумолимо влекшего его в пропасть. Я говорила себе: я буду рядом с ним и не дам ему упасть… или же мы упадем туда вместе!
Она трепетала в объятиях Андре, и он вновь запечатлел на ее челе холодный поцелуй. При прикосновении этих ледяных губ она резким движением вырвалась из его объятий.
– Вы даже не проклинаете меня, – простонала она, уязвленная до самой глубины своей израненной души. – Вы презираете меня… Не стоит пренебрегать мною, Андре! Ведь корсиканки всегда готовы пустить в ход кинжал!
Они дошли до угла улицы Крюссоль. Тусклый свет соседнего фонаря освещал взволнованное лицо графини. Андре смотрел на нее с восхищением, ибо она была воистину прекрасна.
– Господь даровал вам семью, сударыня, – произнес он. – Я ваш отец, а он ваш брат.
