Черные Мантии - Феваль Поль Анри (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– Возьмет кредитными билетами, если едет в Англию.
– Нет, хвоста он за собой не оставит, возьмет обычными банковскими билетами, сделав вид, что ему надо произвести срочную выплату. Я его знаю: в маленьких делах он ловкач.
– А жена?
– А жене он и в подметки не годится. Прислеживай за Брюно. Между баронессой и Брюно существует одно препятствие, я знаю, какое, потому что сам его воздвигал. Одного слова баронессы достаточно, чтобы оно упало. Глаз с него не спускай, господин Матье, пост у тебя удобный, но если ты на нем заснешь, то можешь никогда не проснуться!
– Я всегда сплю вполглаза, патрон.
Лекок еще раз вгляделся в него, но ничего не усмотрел в этом окаменелом лице. Затем переступил порог караулки и из-за плеча Трехлапого прочитал сделанную им запись.
– Двадцать строк, и все уложилось! – одобрил он. – Распишись. Завтра супруги Шварц узнают, что у нашей беседы был свидетель и секретарь.
Трехлапый без колебаний расписался и с тщеславной ноткой в голосе заявил:
– В доме Шварца моя подпись известна.
– Прочитай-ка вот это! – сказал Лекок, подавая ему послание Пиклюса.
– Ты гляди! – удивился калека. – Значит, вы решили наполнить кассу, перед тем как ее опорожнить?
Улыбающийся Лекок утвердительно кивнул головой.
– Очень ловкий ход! – восхитился Трехлапый. – А зачем же тогда фальшивые купюры?
Лекок с горделивостью автора, вызвавшего аплодисменты, сказал:
– Увидишь. В этом самое интересное.
И, потерев руки, распорядился:
– Нам понадобятся актеры и статисты. Завтра ты займешься распределением ролей, подберешь своих людей в кабачке «Срезанный колос».
– Будет сделано, патрон.
– Да, и наши купюры: нужно не меньше четырех миллионов.
– Понял.
– А главное Брюно! Не проморгай!
– Не беспокойтесь, патрон, я сделаюсь его тенью, – торжественно заверил Трехлапый.
Часть Третья
ПАРИЖСКИЙ ЛЕС
I
ТРАКТАТ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ПАРИЖА И ДОРОГА ВЛЮБЛЕННЫХ
Всякая вещь, велика она или мала, хранит печать своего происхождения. Возьмем, к примеру, огонь. Он ласково потрескивает в уютном камине, сжигая дорогостоящие дрова, вспыхивает красным пламенем в печке, поглощая уголь, положенный туда бережливой хозяйкой, томится в очаге бедняка, пытаясь воспламенить брошенный в него торф, и, не давая ни света, ни огня, медленно пожирает сам себя под слоем пепла.
Дрова когда-то были деревьями, растущими в чудесных лесах; уголь извлекают из глубин шахт; торф образуется среди ядовитых испарений болот.
Лондон вырос на унылом болоте; Париж вознесся из лона чудесного леса. Над Лондоном стелется черный дым, Париж полыхает яркими огнями.
В Старом Свете нельзя построить еще один Париж. Париж – это высшее достижение нашей цивилизации. Однако злоречивые провидцы мрачно пророчествуют о том, что настанет час, и неведомый дух, крадучись, словно волк, выступит из глубины веков и отвоюет свою исконную вотчину. Рухнут одряхлевшие дубовые стропила Нотр-Дам, а на развалинах Лувра поднимется стройная колоннада молодых дубков. И какой-нибудь варвар-сатрап, посланный своим диким владыкой разведать, жива ли еще старушка Европа, подивится, обнаружив в Ботаническом саду скелет умершего там слона Киуни, а едущий в обозе историограф сатрапа дотошно подсчитает обломки колонн Биржи. Из этих наблюдений родятся две книги: в одной будет доказано, что исчезнувший вид слонов происходил из окрестностей улицы Муфтар, а в другой – что в стародавние времена, когда Франция переживала период расцвета, в стране уже существовала религия… Париж будет построен в другой части света, исполнится очередная прихоть капризницы Истории, но это будет совсем иной Париж.
Этот маленький и тесный город, каковым является Париж в наши дни, можно обозреть с высоты Монмартрского холма: оттуда даже близорукий взор вполне может охватить его целиком. Париж красив, и он это знает. Парижане гордятся собой, словно эскимосы или самоеды: численность и тех, и других по сравнению с численностью прочих народов, населяющих землю, чрезвычайно мала. Париж обольстил немало писателей и вменил им в обязанность беспрестанно твердить миру, что только в этом городе существуют подлинное остроумие, честь и красота. Всем известно, что в Париже каждый, кто умеет держать перо, может зарабатывать себе на жизнь, ежедневно выписывая одну только фразу: «Парижане – самые элегантные люди на земле». Впрочем, в Лондоне то же самое говорят об англичанах, в Берлине о пруссаках, а в Гааге о голландцах. Будучи довольно неплохо знакомым с современной литературой Поднебесной Империи, я осмелюсь утверждать, что в Пекине ни один мандарин никогда не станет читать книгу, если в ней не воздается хвала его никогда не касавшимся земли ногам. А раз все города гордятся собой, то можно утверждать, что все города чем-то похожи на Париж.
Но быть похожим на Париж еще не значит быть Парижем. Все страны мира жаждут иметь свой Париж. Все столицы хвалят себя, но только Париж воздает себе должное. Париж – это Париж, его забавляет все, в нем все предаются веселью. В воздухе Парижа растворен веселящий газ, – еще в те времена, когда кругом не было ничего, кроме леса, здесь уже смеялись.
Нередко в те дни среди стройных елей улицы Сент-Оноре или в густых перелесках шоссе д'Антен происходили мрачные трагедии, те самые, которые впоследствии были пересказаны нашими поэтами и драматургами. О парижской весталке рассказывали прелюбопытнейшие истории, а заросли кустарника, произраставшие там, где теперь стоит Театр водевилей, напротив которого выстроена заемная контора, всегда, даже в дни человеческих жертвоприношений, источали приятнейшие, веселящие запахи. Впрочем, и сегодня в обоих этих святилищах люди расстаются с жизнью: но разве из-за этого стоит лить слезы?
Возможно, что именно в Париже Цезарь встретил ту самую женщину, чья красота, по слухам, затмила красоту небесных ангелов. Первые дикие киски… видите, как глубоко засел в нас лес! Любой другой город, возникший на бывшей плодородной ниве, на каменистом бережке или на лугу, нашел бы иное слово, чтобы обозначить разновидность тех развеселых непотребных существ, которые, – словно коревая сыпь, рассыпались по телу города, отчего он постоянно почесывается, испытывая при этом невообразимое удовольствие. Дикие киски водятся только в Париже; сюда за ними приезжают с Юга и с Севера, с Востока и с Запада; произрастают и воспроизводятся они тоже только здесь, без малейших усилий или надзора с чьей-либо стороны, словно трюфели в Перигоре, каштаны в Лионе или сардины возле западного побережья. Парижская почва питает их своими плодородными соками. Немало усердных зоологов пытались развести их в других странах: безуспешно!
Что же касается котов… Мольер умер, и без него язык бессилен дать данным особям иное наименование; согласитесь, однако, что это не совсем благовидное прозвище прямо-таки во всю глотку орет о лесном происхождении его обладателей. А если вспомнить о том, что наш лес из конца в конец пересекают многочисленные бульвары, то можно смело утверждать, что столь великолепных охотничьих угодий не существует нигде в мире. Охотники и дичь фланируют по бульварам, освещаемые холодным светом газовых фонарей. Но еще есть, да и всегда будут, густые заросли, глубокие овраги и потайные пещеры, где обитает множество созданий, имеющих достаточно оснований не любить яркий свет. Что ж, каждый живет как может.
В 1842 году в предместье Сен-Мартен брала начало и, прихотливо извиваясь, пробегала его до Бельвиля узкая кривая улочка; длина ее в общей сложности составляла более километра; та часть бульвара, откуда теперь открывается вид на белую ротонду цирка, называлась в те времена Галиот; за ней начинались парижские заставы. Отсюда и до самой площади Бастилии тянулся бульвар, вдоль которого с одной стороны теснились лавчонки, а с другой шла узкая и сырая полоска земли, упиравшаяся в улицу Амело, Ни наземных, ни водных перевозок, от которых и пошло название Галиот, в квартале более не производилось, но предприятие почтовых перевозок по каналу Урк еще сохраняло здесь свою маленькую контору, в окне которой была выставлена картина: «Орел из Мо № 2», влекомый могучей упряжкой. По соседству располагались дешевые рестораны и забегаловки, а на утрамбованной земляной площадке разместилось несколько балаганчиков.
