Кокардас и Паспуаль - Феваль Поль Анри (лучшие книги читать онлайн txt) 📗

Поль Феваль-сын

Кокардас и Паспуаль

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЛАГРАНЖ-БАТЕЛЬЕР

I

САД КОКНАР

Первоначально квартал Лагранж-Бательер назывался Лагранж-Батальер – «Воинская рига». Он получил это имя, как пишет монах Аббон, по Марсовым полям, занимавшим тогда все пространство от Монмартра до городских стен.

Около 1620 года это турнирное поле прекратило свое существование, а вместе с ним пропал и резон для наименования «воинский». Постепенно «Батальер» переделалось на «Бательер», и получилось что-то вроде «Риги лодочников». Понятно почему: вокруг Лагранж-Бательер лежат низменные болотистые места, где сливались воедино все ручейки, текущие от Пре-Сен-Жерве, но сам он стоял среди древних рвов на взгорке, как островок.

В те времена Лагранж-Бательер был любимым местом загородных прогулок парижан. Чтобы попасть туда, с другого берега рва окликали фермерскую дочку (а она, если верить хронике, была очень хороша собой). Фермерская дочка перевозила вас через ров на зеленой лодочке, кормила хлебом с маслом, яйцами и цыплятами, поила молоком, а приправой всему служили смех и ласки. Чудесно проводили время в Лагранж-Бательер!

В середине XVII века, когда это поместье принадлежало графу Ги де Лавалю, там потреблялось много сладостей с местным вином, и место стали называть Лагранж-Гастельер – «Гостиная рига».

При Людовике XV кварталу вернулось прежнее имя. К тому времени на месте Монмартрского ручья вырыли большую канаву. К несчастью, воздух из-за нее в этом и без того болотистом месте сильно испортился.

Там и сям зияли омерзительные ямы с грязной водой, а вокруг шныряли толпами нищие разного рода – жулики, воришки, хулиганы, хромые и слепцы – словом, потомки всей той публики, которую тщетно пытались некогда собрать вместе в Главной больнице, но которая предпочла дармовой койке свободу и попрошайничество. Не проходило дня, чтобы утром из канавы не вытащили несколько пьяных, свалившихся туда по дороге из кабака. Если они и не тонули совсем, то уж, во всяком случае, проводили всю ночь в помоях.

По всем вышеперечисленным причинам в этом грязном, нездоровом и небезопасном районе никто ничего не строил. Он был своего рода свалкой Парижа – свалкой и нечистот, и отбросов общества.

Припоздниться там было опасно, особенно возле Круа-Каде, дороги Сент-Анн и даже в Новой Франции, на месте которой ныне сияет огнями один из самых людных и веселых парижских кварталов – предместье Пуассоньер. В лучшем случае вас там могли обобрать (иногда, впрочем, вполне учтиво).

После Фронды такой казус случился, например, с господином де Тюренном. Поскольку его кошелек оказался недостаточно туго набит для персоны такого ранга, ему пришлось, чтобы не быть убитым, дать слово, что на другой день он отдаст еще столько же тому, кто явится за этими деньгами. И точно – на другой день делегат от господ бандитов явился к маршалу напомнить о его обещании и получил деньги.

Такие традиции не забываются. Вот и во времена, о коих мы повествуем в нашем рассказе, ничего в тех местах не изменилось – разве что карманы прохожим стали потрошить не так вежливо, а того, кто пытался спорить, могли выпотрошить и самого.

Днем рыцари удачи прятались по монмартрским трущобам или по кабакам, а их жены и дети попрошайничали и торговали собой по берегам канавы. Но едва смеркалось, воры деловито спускались к Лагранж-Бательер – и тогда любую проезжавшую карету или повозку встречала ватага молодцов со шпагами и кинжалами. Если мимо следовал знатный вельможа (хотя это случалось редко, ибо знать не решалась соваться сюда после захода солнца), то с него брали огромную дань и с превеликим удовольствием наблюдали, как расстается со своими деньгами какой-нибудь герцог и пэр Франции.

Кстати сказать, спустя всего лишь несколько лет эту шпану сменила другая, еще более опасная разновидность воров: они имели высочайшее покровительство и грабили, прикрываясь им, не только карманы частных лиц, но и государство. Короче говоря, этот район убийц и жуликов облюбовали себе под загородные дома королевские откупщики.

Пока же в окрестностях сада Кокнар стояло множество кабачков. В каждом из них бывали свои завсегдатаи – и ни в одном днем с огнем не отыскалось бы ни единого честного человека.

Вполне понятно, что между людьми разных профессий и корпораций постоянно случались стычки, нередко кончавшиеся кровавым исходом. Что ж такого? На то и вода в канаве, чтобы прятать туда концы…

Но особенно дурной славой пользовались два из этих заведений. Они соперничали друг с другом, тем более что стояли, можно сказать, дверь в дверь. Один назывался «Лопни-Брюхо», другой – «Клоповник».

Харчевня «Лопни-Брюхо» была знаменита главным образом как место сбора бретеров и головорезов. Над дверью висела длинная старая ржавая рапира, и каждый входящий также обязан был иметь при себе готовую к бою шпагу.

Там заседала своего рода масонская ложа мастеров клинка, и допускались в нее лишь те, кто мог предъявить доказательства участия по меньшей мере в трех убийствах, не считая краж и грабежей.

Председатель этой грозной ассоциации избирался пожизненно. Это, впрочем, не означало, что он сохранял власть надолго: слишком уж часто ему приходилось лично принимать участие в весьма опасных предприятиях.

В то время гроссмейстером ордена был некто Бланкроше – один из лучших фехтовальщиков Парижа. Вместе со своим заместителем Добри он создал школу, где учил разнообразным честным и нечестным ударам шпагой.

Сам хозяин харчевни был бретер-инвалид, потерявший в схватке кисть правой руки. Впрочем, он и в левой прекрасно держал не только стакан с вином, но и шпагу, которой мог проткнуть кого угодно.

Помогало ему несколько лакеев, молчаливых и искалеченных. Женщины в это потаенное место, где замышлялись самые отчаянные преступления, не допускались вовсе. Чтобы не быть вынужденным отрезать язык какой-нибудь болтунье, хозяин решил просто-напросто запретить сюда вход всему женскому полу. Более того – из предосторожности он предпочитал нанимать немых слуг.

Короче говоря, все здесь вполне соответствовало названию: редко проходила неделя, чтобы в «Лопни-Брюхе» кому-нибудь и в самом деле не дырявили живот.

«Клоповник» же стоял на краю клоаки, откуда летом исходил сильнейший запах тухлятины. Потом, когда ее высушили, на дне обнаружили немало человеческих скелетов, но вину за то, что столько душ лишилось христианского погребения, возложили на посетителей «Лопни-Брюха». Справедливо ли было это обвинение? Да какая разница! «Добрая слава ничуть не хуже богатства», – гласит старая поговорка, а славе «Лопни-Брюха» уже ничто повредить не могло.

«Клоповник» издавна содержали только женщины. Они, однако, не боялись своих опасных соседей: у этих дам был всегда наготове заряженный пистолет и кинжал.

Теперь хозяйкой заведения была пикардийка огромного роста и необъятных размеров. Наименьшим из всех ее пороков была внешность: трактирщица сильно косила и немилосердно хромала (из-за того, что один перепивший обожатель как-то раз спустил ее с лестницы).

Если бы не это, да не покрасневшее от чрезмерных возлияний лицо, она в свои сорок лет была бы еще очень недурна собой – при том, что от младых ногтей и до самой сей поры не знала меры в любовных утехах. Не насмешка ли над природой, что в этом статном женском теле жили такие наклонности, что хозяйку называли не иначе как Подстилка?

В кабаке служили еще с полдюжины девиц, подобных кабатчице внешностью и добродетелями. Они ходили между столиками, цеплялись юбками за ножны посетителей и спотыкались об их шпоры. Эти красавицы вычищали остатки денег из карманов тех клиентов, которые хозяйке уже надоели, а также тех, с кем она вовсе не желала связываться, потому что игра не стоила свеч: прибытку с них было слишком мало.

Если не считать того, что для входа в «Лопни-Брюхо» требовалось, так сказать, предъявить патент на преступное благородство, публика в обоих кабаках была примерно одна и та же. Только в «Брюхе» собирались профессионалы, магистры криминальных искусств, а в «Клоповнике» – мелкая сошка, новички, проходившие, если можно так выразиться, стажировку, чтобы через несколько лет, осуществив несколько удачных дел, удостоиться входа под ржавую рапиру.