Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр (первая книга .txt) 📗
Услышав это известное и грозное имя, женщины остановились. Переглянувшись, они принялись утирать лбы.
Работа у них была тяжелая, и поэтому, хотя на дворе стоял октябрь, женщины взмокли.
– Покоритель Бастилии! Да к тому же славный господин Майар! Господин Майар, привратник в Шатле! Да здравствует господин Майар!
Угрозы тут же сменились ласками: женщины принялись целовать Майара, то и дело восклицая:
– Да здравствует Майар!
Майар переглянулся с Бийо и пожал ему руку.
Рукопожатие означало: «Мы друзья».
Взгляд означал: «Если вам понадобится моя помощь, можете на меня рассчитывать».
Женщины подпали под влияние Майара еще и потому, что понимали: он был не совсем прав, простив их.
Но Майар, опытный матрос в людском море, понимал, что это море предместий начинает волноваться от одного порыва ветерка и успокаивается от одного слова.
Он знал, как следует говорить перед людским морем – если, конечно, тебе дадут такую возможность.
К тому же момент для обращения к женщинам был удобный: они затихли.
И Майар сказал: он не желает, чтобы парижанки разрушили Коммуну, то есть единственную силу, способную их защитить, он не желает, чтобы они уничтожили свое новое гражданское состояние, благодаря которому все их дети стали законными.
Необычные слова Майара, произнесенные резким, хриплым голосом, дали желаемый результат.
Никто не будет убит, ничто не будет предано огню.
Но женщины хотят идти на Версаль.
Там кроется зло, обитатели Версаля устраивают ночами оргии, а Париж тем временем голодает. Версаль съедает все. Парижу не хватает зерна и муки, потому что они идут прямиком из Корбейля в Версаль и в Париже не задерживаются.
А дело обстояло бы иначе, если бы Булочник, Булочница и Маленький Подмастерье находились бы в Париже.
Под этими прозвищами женщины имели в виду короля, королеву и дофина – тех, кто, по их мнению, обязан был снабжать народ хлебом.
Итак, они идут на Версаль.
А поскольку женщины организованы в войско, поскольку у них есть ружья, пушки, порох, а у тех, кто не имеет ружей и пороха, есть пики и вилы, им необходим генерал.
А почему бы и нет? Ведь есть же генерал у национальной гвардии.
Лафайет – генерал над мужчинами.
Майар будет генералом над женщинами.
Господин де Лафайет командует своими лодырями-гренадерами, которых, похоже, держит в резерве, – ведь работы для них так много, а они почти ничего не делают. Майар станет командующим действующей армией.
И не подумав улыбнуться или нахмуриться, Майар согласился.
Кампания будет недолгой, но решающей.
XX. Генерал майар
Майар принял командование над самой настоящей армией.
У нее были пушки – без лафетов и колес, это верно, но их положили на тележки.
У нее были ружья – многие без собачек или бойков, это верно, но зато все со штыками.
У нее была масса другого оружия – не очень-то удобного, это верно, но тем не менее оружия.
У нее был порох, который лежал в их узелках, чепцах или карманах, а среди этих живых лядунок расхаживали канониры с зажженными фитилями.
Если вся армия во время этого странного похода не взлетела на воздух, то это можно приписать лишь чуду. Майар с одного взгляда уловил настроения своей армии. Он понял, что не должен удерживать ее на одном месте, в Париже, ему следует вести ее в Версаль, а уж там пытаться предотвратить зло, которое она способна сотворить.
Задача трудная, героическая, но Майар должен ее выполнить.
Решив так, Майар подошел к молоденькой девушке и снял у нее с шеи барабан.
Умирающая с голоду девушка больше не могла его нести. Она отдала барабан и, соскользнув вниз по стене, уронила голову на каменную тумбу.
Жесткая подушка, подушка для голодных…
Майар спросил у девушки, как ее зовут. Ее звали Мадленой Шамбри. Она была резчицей по дереву, работала для церквей. Но кому сейчас придет в голову заказывать для церкви красивую деревянную мебель, статуи, барельефы вроде тех, что так превосходно делались в XV веке? Полумертвая от голода, она стала цветочницей в Пале-Рояле.
Но кто сейчас покупает цветы, когда не хватает денег на хлеб? Цветы, эти звезды в дни мира и изобилия, увядают, когда начинают дуть ветры революции.
Не имея больше возможности вырезать из дуба фрукты и продавать розы, жасмин и лилии, Мадлена Шамбри взяла барабан и стала бить голодную тревогу.
Она, собравшая эту печальную депутацию, отправится в Версаль, но поскольку девушка слишком слаба, чтобы идти пешком, ее повезут на тележке.
В Версале она попросит, чтобы ее с дюжиной других женщин пропустили во дворец, и там станет держать речь; голодная, она от имени всех голодных обратится к королю с жалобой.
Эта мысль Майара была встречена рукоплесканиями.
Вот так Майар одним словом рассеял враждебность толпы.
До этого ни одна живая душа не знала, зачем они идут в Версаль и что собираются там делать.
Теперь стало ясно: они идут в Версаль, чтобы депутация из двенадцати женщин с Мадленой Шамбри во главе упросила короля именем голода пожалеть свой народ.
Почти семь тысяч женщин собрались в путь.
И вот они двинулись по набережной.
Однако когда процессия дошла до Тюильри, послышался громкий крик.
Чтобы лучше видеть всю свою армию, Майар забрался на тумбу и осведомился:
– В чем дело?
– Мы желаем идти через Тюильри.
– Это невозможно, – отрезал Майар.
– Почему? – в один голос воскликнули женщины.
– Потому что Тюильри – это королевский дом с садом и идти через него без разрешения – значит нанести королю оскорбление, даже более того: это значит покуситься в лице короля на всеобщую свободу.
– Раз так, – отвечали женщины, – попросите у часового разрешение.
Держа треуголку в руке, Майар подошел к часовому.
– Друг мой, – начал он, – не позволите ли вы этим дамам проследовать через Тюильри? Мы пройдем только под аркой и никакого вреда деревьям и растениям в саду не причиним.
Вместо ответа часовой выхватил шпагу и кинулся на Майара.
Майар вытащил свою, которая была на целый фут короче, и стал защищаться. Тем временем одна из женщин, подобравшись к часовому сзади и хватив его палкой от метлы по голове, повергла несчастного к ногам Майара.
Майар вложил шпагу в ножны, шпагу часового сунул под мышку, забрал у женщины ружье и сунул его под другую, после чего поднял упавшую в ходе сражения треуголку и, нахлобучив ее на голову, пошел по Тюильри, где, как он и обещал, женщины ничего не тронули.
Пусть они, перейдя через Королевскую аллею, шествуют в сторону Севра, где им предстоит разделиться на две группы, а мы бросим взгляд на то, что делается в Париже.
Итак, семь тысяч женщин едва не утопили выборщиков, не повесили аббата Лефевра и Майара и не сожгли ратушу, причем не наделать при этом известного переполоха им не удалось.
На отголоски этого переполоха, дошедшие даже до окраин столицы, явился Лафайет.
Он проводил на Марсовом поле нечто вроде смотра. С восьми утра он был уже в седле и, когда пробило полдень, появился на площади перед ратушей.
На карикатурах тех времен Лафайет изображается в виде кентавра с телом знаменитой белой лошади, которая вошла в поговорку.
На шее лошади была пририсована голова командующего национальной гвардией.
С самого начала революции Лафайет, сидя верхом, произносил речи, верхом ел, верхом командовал.
Ему доводилось даже спать сидя верхом.
Поэтому, когда Лафайет случайно ложился в постель, спал он крепко.
Едва Лафайет доехал до набережной Пельтье, его остановил мужчина, галопом подлетевший к нему на великолепном скакуне.
Это был Жильбер. Он направлялся в Версаль, желая предупредить короля об угрозе и остаться в его распоряжении.
В двух словах он поведал Лафайету о случившемся.
Затем оба продолжали путь: Лафайет – к ратуше, Жильбер – в Версаль.
