Анж Питу (др. перевод) - Дюма Александр (первая книга .txt) 📗

Кроме того, Питу гадал, почему ему, неотесанному, неказистому бедняку, поначалу выпало счастье внушить чувство самой красивой девушке во всей округе, хотя за ней увивался, не считая сие зазорным для себя, первый щеголь здешних мест, красивый и знатный юноша.

Питу тешил себя мыслью, что есть, видно, и у него свои достоинства: он сравнивал себя со скромной фиалкой, источающей незримый аромат.

В том, что аромат и в самом деле незрим, нет ни малейших сомнений, однако истина все же в вине, в том числе и в арамонском.

Поборов в себе таким образом дурное чувство с помощью философии, Питу признал, что вел себя с девушкой неподобающим и даже весьма предосудительным образом.

Он рассудил, что такое обращение могло поселить в ней ненависть, что вел он себя крайне нерасчетливо: ослепленная г-ном де Шарни, Катрин может воспользоваться первым же предлогом и разочароваться в блестящих и неоспоримых достоинствах Питу, если Питу проявит скверный нрав.

Итак, следовало доказать Катрин, что нрав у него добрый.

Но как?

Вертопрах на его месте сказал бы: «Катрин обманывает меня и водит за нос, но дай-ка я сам ее обману и посмеюсь над ней».

Вертопрах сказал бы: «Оболью ее презрением, сделаю так, чтобы ей стало стыдно своих похождений и прочих пакостей. Нагоню на нее страх, ославлю на весь свет, чтобы закаялась бегать на свидания».

Но Питу, великодушный, добрый Питу, ошеломленный счастьем и винными парами, сказал себе, что заставит Катрин устыдиться, как она могла не любить такого парня, как он, а когда-нибудь потом признается ей, что раньше думал о ней дурно.

Надо добавить еще вот что: чистосердечный Питу и в мыслях не допускал, что прекрасная, чистая, гордая Катрин оказалась для г-на Изидора не просто смазливой кокеткой, которая заглядывается на кружевное жабо, да на кожаные кюлоты, да на сапоги со шпорами.

Впрочем, стоило ли хмельному Питу так страдать, если бы Катрин и впрямь прельстилась шпорами и жабо?

Рано или поздно г-н Изидор уехал бы в город, женился бы на какой-нибудь графине и больше не взглянул бы на Катрин – тем бы дело и кончилось.

Вот какие достойные старца мысли внушило нашему отважному начальнику арамонской национальной гвардии молодящее старцев вино.

Итак, чтобы поубедительнее доказать Катрин свой добрый нрав, он решил взять назад все обидные слова, которые наговорил ей в течение вечера.

Но сначала нужно было вернуть назад самое Катрин.

Для пьяного, если у него нет часов, время не существует.

Часов у Питу не было, и пройди он десять шагов за порог, его бы развезло, как Вакха или его возлюбленного сына Феспида [241].

Он уже не помнил, что расстался с Катрин более трех часов назад и что путь до Пислё занимает у Катрин самое большее час.

Он ринулся прямиком через лес, храбро продираясь сквозь чащу и не желая петлять вместе с торной дорогой.

Оставим его блуждать под деревьями, в кустах, в колючих зарослях, сокрушая то ногой, то палкой принадлежащий герцогу Орлеанскому лес, который в ответ немилосердно хлестал его и царапал.

Вернемся к Катрин, которая вслед за матерью ехала домой, погруженная в задумчивость и отчаяние.

Неподалеку от фермы есть болотце; в этом месте дорога сужается и двум лошадям рядом не проехать – только гуськом.

Мамаша Бийо поехала вперед.

Катрин последовала за ней, как вдруг ей послышался тихий призывный свист.

Она обернулась и разглядела в темноте галун на фуражке, принадлежащей лакею Изидора.

Она помедлила, чтобы мать отъехала подальше, и та спокойно продолжала путь, зная, что ферма в какой-нибудь сотне шагов.

Лакей приблизился к Катрин.

– Барышня, – сказал он, – господину Изидору надобно повидать вас нынче же вечером; он просит, чтобы в одиннадцать часов вы встретились с ним, где сами скажете.

– О боже! – промолвила Катрин. – С ним приключилась беда?

– Не знаю, барышня, нынче вечером он получил из Парижа письмо, запечатанное черным сургучом; я здесь вас уже час поджидаю.

Часы на церкви Виллер-Котре пробили десять; удары плыли на бронзовых крыльях по воздуху один за другим.

Катрин огляделась.

– Что ж! Здесь темно, безлюдно, – сказала она. – Я буду ждать вашего хозяина на этом месте.

Лакей вскочил на лошадь и галопом умчался.

Дрожа с головы до ног, Катрин вернулась на ферму следом за матерью.

О чем еще хочет поведать ей Изидор в столь поздний час, как не о какой-нибудь беде?

Любовные свидания обыкновенно бывают обставлены не столь зловеще.

Но дело было не в этом. Изидор просит о свидании ночью, и ей все равно – когда и где: она согласилась бы ждать его хоть в полночь на кладбище в Виллер-Котре.

Поэтому она даже не раздумывала, а поцеловала мать и ушла к себе в спальню.

Мать, питая к девушке полное доверие, разделась и легла.

А если бы бедная женщина что-нибудь и заподозрила? Все равно по приказу главы семейства хозяйкой теперь стала Катрин!

У себя в спальне Катрин не стала ни раздеваться, ни ложиться.

Она ждала.

Она слышала, как пробило половину одиннадцатого, потом три четверти одиннадцатого.

В три четверти одиннадцатого она задула лампу и спустилась в столовую.

Окна столовой выходили на дорогу; она отворила одно окно и ловко спрыгнула на землю.

Чтобы вернуться в дом тем же путем, она не заперла окно, а только прикрыла ставень.

Потом она поспешила в темноте к указанному месту и стала ждать; сердце у нее бешено колотилось, ноги дрожали, одну руку она прижимала к пылающему лицу, другую – к груди, которая готова была разорваться.

Ожидать ей пришлось недолго. Она услышала стук лошадиных копыт.

Девушка шагнула вперед.

Перед ней стоял Изидор.

Лакей остался поодаль.

Не спускаясь с коня, Изидор протянул девушке руку, подхватил ее, посадил в стремя и поцеловал.

– Катрин, – сказал он, – вчера в Версале был убит мой брат Жорж. Катрин, брат Оливье зовет меня, я должен уехать, Катрин.

Катрин с горестным криком сжала Изидора в объятиях.

– Ах, если они убили вашего брата Жоржа, – воскликнула она, – они и вас убьют!

– Катрин, ничего не поделаешь, старший брат ждет меня; Катрин, вы же знаете, как я вас люблю.

– Ах, останьтесь, останьтесь, – причитала Катрин, изо всех слов Изидора уловив только, что он уезжает.

– А честь, Катрин? А брат Жорж? А мщение?

– Ох, бедная я, несчастная! – вскричала Катрин и, задрожав, без чувств поникла на руках у всадника.

По щеке Изидора скатилась слеза и упала на грудь девушки.

– О, вы плачете, – прошептала Катрин, – благодарю вас: вы меня любите.

– Да, люблю, Катрин, но брат, старший брат написал мне: «Приезжай!» Я должен повиноваться.

– Ступайте же, – откликнулась девушка, – я вас больше не держу.

– Последний поцелуй, Катрин!

– Прощайте!

И девушка, смирившись и поняв, что Изидор все равно исполнит приказ брата, выскользнула из его объятий на землю.

Изидор отвернулся, вздохнул, на мгновение заколебался, но приказ Оливье призывал его, и ослушаться он не мог; в последний раз сказав девушке «прости», он пустил лошадь в галоп.

Следом за ним по полю скакал лакей.

Катрин простерлась на том самом месте, куда опустил ее Изидор; ее тело загородило узкую тропу.

В тот же миг на пригорке показался человек, шагавший из Виллер-Котре: он торопливо шел к ферме и на ходу наткнулся на тело, лежавшее на булыжнике.

Он потерял равновесие, запнулся, полетел на землю и опомнился не раньше, чем нащупал это безжизненное тело.

– Катрин! – возопил он. – Катрин умерла!

И он испустил нечеловеческий звук, на который отозвались рычанием собаки на ферме.

– Кто это сделал? Кто убил Катрин? – кричал Питу.

И он сел, дрожащий, бледный, похолодевший от ужаса, держа на коленях бесчувственное тело девушки.