Черные Мантии - Феваль Поль Анри (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– Это клевета!
– Точно так и я ответил маркизу! Есть у вас камердинер по имени Домерг?
– Есть. Старый и преданные слуга.
– Следует заметить, что справившись с делом Черных Мантий, маркиз одним прыжком попадает в префектуру. Потому он очень усердствует. Вокруг вас так и кишат агенты, и в Париже, и в замке. Ваш преданный Домерг, кажется, играет в игру «Будет ли завтра день?»
Баронесса выдала себя невольным движением.
– Значит, в эту игру играете вы, мадам?
– Да! – не колеблясь, ответила она.
Рассеянная рука калеки вывела на лежавшем перед ним листке бумаги следующие слова: «Паук, который плетет свою паутину…»
Пауки появляются то тут, то там, повсюду развешивая скользкие, воздушно-тонкие нити. Поначалу трудно даже предположить форму в этой мастерски выплетаемой ловушке – кажется, что она делается наугад. Но вскоре проступает основа, составленная из искусно выплетенных петель. Каждый, кто угодит в паутину, становится пленником.
Лекок поклонился баронессе и повернулся к ее супругу.
– Я не знаю всего, – пояснил он, – всего и не узнаешь, когда дело касается дам. Надеюсь все же, что я знаю достаточно, чтобы дать вам добрый совет, добрый для вас, добрый для меня, ибо я не собираюсь трудиться задаром. Оставим пока в стороне нашего друга маркиза, действующего весьма ретиво, и вернемся в прошлое. Зная, что госпожа баронесса до вас имела супруга, вы не должны слишком удивиться тому, что существует и сын.
– Мишель? – воскликнул господин Шварц, и лицо его чуть ли не просияло.
И, обернувшись к жене, добавил с нежным упреком:
– Джованна, почему же вы мне не сказали?
Она хранила молчание. Сквозь кружевную вуаль угадывались ресницы, опущенные на бледные щеки. Зато развеселился Лекок.
– Вот сцена, какой не хватает в старенькой мелодраме: «женщина и два ее мужа». Только весельчак вроде меня может создать подобную ситуацию! Однако не будем увлекаться мелодрамой, нам надо вывести дело на чистую воду. В Париже каждый день разыгрывается по дюжине пьес, посвященных двоемужеству, и заканчиваются они в зале суда, который не перестает удивляться их изобилию. Шутки в сторону: женщине почти всегда есть что сказать в свое оправдание, ей нужно только решиться заговорить. Согласны вы со мной, Жан-Батист?
Вот уже в третий раз Лекок называл своего гостя по имени, в прежних своих отношениях с богатым банкиром он не смел себе такого позволить, и среди многих удивительных вещей, разыгравшихся в этот вечер, фамильярность шефа агентства особенно поражала баронессу. Господин Шварц не протестовал: его раздавила опасная странность ситуации, чреватой, как он предчувствовал, новыми разоблачениями.
Тон Лекока заставил его живо припомнить далекий, ушедший в прошлое день – 14 июня 1825 года. Он явственно ощутил даже, если можно так выразиться, привкус чувств, обуревавших его во время встречи с нагловатым коммивояжером, состоявшейся на набережной Орна. Потому барон даже вздрогнул, когда Лекок, засунув руки в карманы халата и глядя на него в упор, напомнил:
– Вино, игра, красотки, а, старина? Наш ужин в таверне «У отважного петуха»! Мамаша Брюле превосходно стряпала! А муж, знаменитый муж, папаша Брюле, смышленый малый, алиби любви! Моя позабытая трость, трость с серебряным набалдашником. И урок, затверженный для комиссара полиции, которого звали тоже Шварц: и потом помощенной! Тогда мы не были горделивыми, – ночью, на большой дороге и на ухабистом проселке? Билет в тысячу… да, вот кто здорово расплодился за это время, а, Жан-Батист?
На висках господина Шварца появились крупные капли пота.
Подавленный вздох распирал грудь калеки, уставившегося задумчивым взором в пустоту.
XXXII
ПОТАНЦУЕМ
Вид у господина Лекока был победительно-добродушный. Он щурился на барона и галантно улыбался баронессе. Она нарушила молчание первая: – Я не все поняла из только что сказанного, – взволнованным голосом сказала она. – Вы намекаете, что господин Шварц был замешан в том ужасном деле Банселля? Лекок, загадочно хмыкнув, ответил:
– Знаете, как бывает: коза и капуста, мясо и рыба, то и се.
И заметив, что банкир выражает протест энергичным жестом, добавил:
– Успокойтесь, дорогая мадам, ваш супруг невинен как новорожденный младенец. Он не замешан ни в чем. Он просто-напросто родился деловым человеком. Господин барон был ростовщиком, даже когда не имел ломаного гроша. Я имел честь предоставить ему первый ломаный грош, собственно говоря, он его слегка заработал. Заполучив его, он сразу же организовал ссудную кассу, наивный и довольно убогий прообраз будущего величавого банка. Вот и вся история. Есть на свете призвания. Евреи делаются не в синагоге.
Он схватил господина Шварца за руку и принялся дружески трясти ее, сопровождая приступ сердечности словами:
– Не правда ли, Жан-Батист? Между нами ведь все по совести. Однако не будем разбрасываться. На чем мы остановились? На маркизе и Черных Мантиях? Нет, еще рановато. Ах да, мы толковали о двоемужестве госпожи баронессы. Так вот, старина, с ее стороны никакой вины не было. Она думала, что ее муж мертв, и имела полное право, по законам Божьим и человеческим, вступить в новый брак, ведь это только в Бенгалии существует обычай сжигать вдов. Почему она вам ни в чем не призналась? Это было бы слишком, дорогой! Вы знаете, что ваша супруга заочно приговорена к двадцати годам принудительных работ? По закону на ее плече, бесспорно прелестном, полагалось бы красоваться каторжному клейму!.. Да! Да!
– Моя жена!
– К двадцати годам, ни больше ни меньше! Я даже подозреваю, что брак с вами стал для нее своего рода убежищем, хотя, разумеется, вы заслуживаете обожания и без всяких посторонних мотивов, Жан-Батист… Вы догадываетесь, какое имя носила Джованна Рени до брака с вами?
– Я не желаю догадываться, – сквозь зубы процедил барон.
– Это происходит невольно, – спокойно возразил Лекок, – о чем-то догадываешься или нет. Если вы не догадываетесь, я вам помогу. В тот день, когда вы получили божественный билет в тысячу франков, четыреста подобных билетов были похищены из кассы Банселля. Андре Мэйнотт, осужденный…
– Довольно! – выкрикнул барон, вытирая платком лоб.
– А правда, – спросил Лекок, – что он уже был седым, когда вы встретились с ним на острое Джерси через шесть или восемь месяцев после ареста?
– Довольно! – с отчаянием повторил барон.
Дыхание с глухим стоном вырывалось из груди баронессы.
– Уж он-то, – заметил Лекок, – точно не должен питать к вам горячих чувств! Но не будем терять нашей нити, мы все еще не покончили с двоемужеством мадам. Старина, когда речь идет о жизни или о свободе, нельзя доверяться даже любви.
Подчеркнув последние слова иронической усмешкой, Лекок продолжил:
– Свобода Жюли Мэйнотт была под угрозой – приговор, вынесенный по делу Банселля, касался и ее. Нельзя же требовать, чтобы женщина сказала будущему супругу: «Я вдова каторжника, надо мной висит приговор. Согласны ли вы взять за себя двадцать лет принудительных работ и в придачу малыша от первого брака?» Представьте себя на ее месте, Жан-Батист! Сами вы не очень-то любите признаваться в своих грешках!
Он засмеялся, среди гнетущей тишины смех его зазвучал скрипуче и остро. Баронесса казалась окаменевшей и походила на статую. Барон от каждого взмаха дубинки оседал книзу.
– И в конце концов кто же выиграл от этого не совсем обычного брака? – вопросил Лекок, потянувшись за трубкой, но тут же отодвинул ее, вежливо улыбнувшись баронессе. – Вы, мой дорогой, так и остались неотесанным увальнем, а ваша жена одна из самых изысканных дам парижского света. Вот уже семнадцать лет, как вы боготворите ее, от чистого сердца, конечно, но и от тщеславия тоже. Еще бы: биржевый делец заполучил в жены аристократку! Попробуйте жаловаться, вам засмеются в лицо. О разводе не заикайтесь: вашего союза не существует, ваша дочь – незаконнорожденная от корешков волос до пальчиков своих крохотных ножек!
