Стихи о Первой мировой войне - Сассун Зигфрид (полная версия книги txt) 📗
Во Франции польская армия была создана летом 1917 года. В 1919-м она была переброшена в Польшу. За старые французские мундиры ее прозвали голубой армией.
В день подписания Компьенского перемирия, 11 ноября 1918 года, в Варшаве происходило разоружение германских войск. Выпущенный немцами из магдебургской крепости и привезенный в столицу Пилсудский стал Верховным главнокомандующим и фактическим главой государства. В наше время 11 ноября отмечается в Польше как День независимости.
Для Польши война не окончилась, но она перестала быть чужой. Солдаты, недавно шагавшие по военным дорогам в составе армий трех европейских империй, шагали по-прежнему, но уже под польскими знаменами. Присоединялись всё новые территории — бесспорно польские, считавшиеся польскими или же рассматривавшиеся в качестве жизненно для Польши необходимых. Война за границы продолжалась два года. В ходе ее Пилсудский стал первым маршалом Польши. К прежним, легионным еще прозвищам Бригадир, Комендант (командующий), Дед добавилось новое — Маршал.
Завоеванная независимость казалась чудом. «Кричали, что мы одурманены, не веря нам, что хотеть — это мочь», — пелось позднее в песне о 1-й бригаде и о «дорогом Вожде». При этом восставшая из пепла Польша вовсе не была «детищем версальской системы». Частичным олицетворением и воплощением — возможно. «Детищем» — нет. Новую Польшу создавали не в Париже. На Востоке пролитая кровь значила больше, чем разговоры парижских господ во фраках.
Многое, и даже слишком, было сделано тогда наперекор европейскому мнению. Советы дипломатов Запада восточным практикам — и они не всегда были не правы — представлялись совершеннейшей нелепостью. Необходимость уважать историческую Россию? — А это что? Права украинцев Галиции? — А это кто? Литовский Вильнюс? — А это как?
В результате межвоенная Польша враждовала со всеми своими соседями. Но она была. Напыщенная и гордая, опьяненная подлинным и мнимым величием, раздираемая политическими, социальными, национальными конфликтами — но была.
Основой границы, навязанной в 1921 году советским республикам, стала «линия немецких окопов». Еще одно наследие войны, мрачное и ничего хорошего не предвещавшее.
«На Тебя, дорогая наша молодежь, обращен сегодня взгляд всего народа. Ибо когда под грохот пушек, среди потоков крови восстает из гроба Отечество, когда занимается заря свободы и после долгой, мучительной борьбы угнетенный наш дух одерживает наконец победу, — от Тебя зависит, каким будет будущее народа и сохранит ли он навек свою свободу. <…> Пробуди же в своем сердце подлинный патриотизм, возлюби дорогую Отчизну, возлюби свободу, и землю свою святую, и язык родной, и национальные обычаи. Полюби и песни эти, которые Отцы оставили Тебе в наследство, песни, исполненные боли, пропитанные кровью и слезами…»
Так открывался сборник «старых и новых песен», изданный в Кракове в 1917 году отцом-миссионером Венделином Сверчеком. Эти напыщенные слова могут показаться забавными, однако они довольно точно говорят о роли, которую играла и играет в польской национальной культуре военная и патриотическая песня.
Ее образцы давних и сравнительно недавних лет живы по сей день, их можно услышать на концертах и в записи, в исполнении академических хоров, военных и детских ансамблей, рокеров, рэперов и металлистов. Песни национальных восстаний, песни солдат-скитальцев, партизан, подпольщиков, песни «Солидарности». Сочиненные известными и безымянными поэтами, положенные на оригинальные или уже существовавшие мелодии.
Нами выбраны пять песен — разных жанров и различного художественного уровня. Все они, кроме последней, широко известны в сегодняшней Польше и позволяют не только представить себе атмосферу столетней давности, но и лучше понять особенности мышления многих поляков, воспитанных на этих песнях. Возможно, читателю захочется их услышать. Это несложно. Польские пользователи Youtube’a разместили на этом сервисе огромное количество разнообразных записей. Достаточно набрать оригинальное название песни — и найдется сразу несколько версий.
Подборку завершают обширные фрагменты детской книжки Брониславы Островской, вышедшей в 1919 году, по горячим следам войны. Нашему читателю, долгое время воспринимавшему Первую мировую через призму пацифизма «потерянного поколения» или большевистского пораженчества — и лишь сравнительно недавно приобщившемуся к бодрому милитаризму в духе Эрнста Юнгера, — взгляд польской поэтессы, скорее всего, покажется непривычным. Она отнюдь не воспевает войну, но и не впадает в пацифизм, ее герой — плюшевый медвежонок — четко видит польскую цель в мировом конфликте, а цель эта одна — возрождение Польши.
Переводчик надеется, что читатель отнесется к тексту Островской как к любопытному историческому памятнику и не будет шокирован пронизывающей его русофобией. У писательницы есть смягчающие обстоятельства. Во-первых, ее не очень справедливое отношение к России вызвано исторически обусловленными эмоциями. В период написания книжки борьба против России, уже революционной, продолжалась, причем с гораздо большим размахом, чем против прежней, «царской».
Во-вторых, подход Островской вписывается в мягкую версию польской русофобии. В жесткой версии ведущим является представление о России как о свирепой и беспощадной Азии, угрожающей истинным славянам (разумеется, полякам), истинному христианству (разумеется, католицизму) и Европе (частью которой ненавистная Московия не является). Повстанцы 1863 года пели: «В Азию прочь, потомок Чингиз-хана. Там твой народ, там царская земля…» («Марш стрелков» Владислава Анчица). Стрелки Пилсудского и польские солдаты австрийских полков в своих походных песнях радостно грозили «московской свинье»: погоди, проклятый язычник, скоро мы разнесем тебя в пыль. Примеры можно множить.
Мягкая версия выглядела более утонченно. В ней присутствовал тезис о «другой России» — страдающей под царским игом не меньше, а может, и больше, чем другие народы империи. Для одного из основоположников мягкой версии, Адама Мицкевича, Великороссия [8] не была terra incognita, какой она являлась для поляков австрийского Кракова или прусской Познани. Реальный опыт многолетнего общения с живыми русскими людьми необходимо было примирить с патриотической концепцией, и певцу Литвы это в целом удалось.
Представление о порабощенном народе, которому нужно помочь обрести свободу, получило широкое распространение в демократической польской среде. Перечисляя нации, которые объединит XIX век, автор революционного марша Людвик Мерославский, один из будущих вождей восстания 1863 года, великодушно присовокуплял к французам и полякам «несчастный народ на Неве» (написано около 1848 года).
Именно в рамках этой мягкой версии родился знаменитый призыв «За вашу и нашу свободу», казавшийся польским революционерам столь привлекательным и убедительным, что вплоть до семнадцатого года они искренне не могли понять, отчего это русские не бросаются уничтожать собственное, потом и кровью созданное, независимое государство. Этими рамками ограничивает свое неприятие России и Островская, для которой русские не были абстракцией — годы войны она провела в эвакуации в Харькове. Выразив необходимую долю презрения к православию и всеобъемлющую ненависть к «царизму», она не забывает показать подрастающему поколению, что сам русский народ в страшных преступлениях царей не столь уж виноват. Народ этот, забитый и несчастный, нужно скорее жалеть. Поскольку такой подход довольно близок русскому псевдолиберальному дискурсу, можно предположить, что кое-кто, прочитав о похождениях воинственного медведя, разочарованно спросит: «Где же тут обещанная переводчиком русофобия?» Но всем, как известно, не угодишь.
Остается добавить, что произведение Островской содержит завершенную историческую и политическую концепцию, ибо отвечает на тогдашние польские вопросы: кто виноват? что делать? с кем дружить? кого ненавидеть? кому мы обязаны завоеванной свободой? Можно смело утверждать, что книжка про плюшевого медвежонка оказалась одним из множества кирпичиков, из которых был возведен в 20-е годы культ личности Пилсудского. Вряд ли к этому стремилась поэтесса. Она искренне написала о том, во что верила, и в своей вере была не одинока. Собственно, так и рождаются культы, в особенности если объект поклонения становится носителем почти неограниченной власти, как то случилось с Пилсудским после переворота 1926 года, положившего конец польской парламентской демократии.
