Часослов - Рильке Райнер Мария (книги полностью TXT) 📗
в час откровенный - незвучаньем:
велик в очах Твоих, и - мал.
Ты отличишь меня в темнотах
от тех, что не встают с колен:
форм, сбившихся в стада, и вот их
пасу под вечер на высотах,
язычников, бегущих в тлен.
За ними я слежу, томлюсь,
и слышу, как мосты запели,
и в их топтаниях без цели
залог, что я еще вернусь.
x x x
Как мне вместить Твой час, чреватый
пространством? - этот час, когда Ты
весь отдавался голосам.
_Ничто_ - как гвозди в язвах, Святый.
Творение Тебе - бальзам.
Теперь _Ничто_ врачует нас.
Нас выпили былые лета,
избавив от горячки, - это
_м_ы_ в шатком обмороке света
пульс бездны чувствуем подчас.
_Ничто_ - под нами. Ничего.
Лежим, заткнув собою щели.
А Ты растешь без всякой цели
в тени от Лика Своего.
x x x
Все те, кто простирает длани,
минуя время - нищий град,
все, кто их тянет к тихой рани,
в неизреченной глухомани,
вдали дорог, в виду утрат,
Податель будничных деяний,
Тебя, благовествуя, зрят:
"Есть лишь молитва как основа,
свята творящая рука;
не сотворим себе иного,
чем вымолим, что серп, что слово
смиренье набожное снова
распустится из черенка.
Как многолико время в раме
веков шумящих. На века
творили вечность мы веками;
наш Бог - земля, Он всюду с нами,
рубаха, борода, строка.
Мы - жилы в камне, камни в храме,
твердыня Господа крепка".
x x x
Нам имя - свет, и каждый блик
как пробела в огне.
Что мне сказать? - главой поник,
я увидал, пускай на миг,
Твой темный Лик - (что нас воздвиг)
как в мире вес его велик,
как темен он во мне.
Из времени сформировав,
в котором я взошел,
Ты победил меня, поправ,
и длится тьма Твоя, и прав
Твой гнет, и не тяжел.
Не знаешь Ты, кто я такой,
я все темней, смысл нежный Твой
лелеет жизнь мою.
Но я в Твоем краю:
Ты слышишь, как вхожу рукой
я в бороду Твою.
x x x
Вначале было слово: _Свет_:
все началось. Слова - к разлуке.
Второе: _Человек_. И в муке
(о, как темны мы в этом звуке!)
Твой Лик молчит себе в ответ.
Не надо больше слов - их нет.
Молюсь ночами: будь растущей
из жестов - Немотой Немот,
которую так дух проймет
в видениях, что станет пуще
молчанье ликов, скал и вод.
И будь убежищем от злобы,
защитой от духовных краж.
Уж ночь в раю: так будь же страж...
а что рожок Твой пел светло бы
все пустословие, все блажь.
x x x
Ты входишь и выходишь... Глухо,
бесшумно затворилась дверь.
Ты - тише призрака и духа,
что ходят по домам теперь.
Так можно свыкнуться с Тобою,
что не подымешь глаз от книг,
где странной тенью голубою
вновь занялся Твой чудный Лик.
Но шепоту, и вслед - прибою
дано дышать Тобой на миг.
Так часто в мыслимом виденье
дробится Твой вселенский шаг:
оленей промельк Ты в томленье,
а я - тот лес, где только мрак.
Ты - колесо, а я - стремленье:
темно вращенье средоточий,
но - медленней всех спиц - одна
вдруг моего достигнет дна,
и возрастает ночь от ночи
моих творений глубина.
x x x
Ты - Глубина - растешь искусом:
искать ли жемчуг, в небо ль течь
собором, Ты - потворство вкусам,
завистникам; но перед трусом
Твоя, блаженна, молкнет речь.
Ты - лес противоречий. Спать я
Тебя укладывал, дитя;
но все сбываются проклятья,
народов судьбы тяготя.
И первая из книг, и первый
иконописный образ - Твой,
в любви и скорби Ты, а нервы,
а жилы на висках - пример вы,
как правда вьется не из вервий,
а плавится во лбах рудой.
Пропал Ты в тысячах подобий,
напрасны были жертвы все
пока в церковном хоре, в гробе
священный ужас, цел в утробе,
не встал с тобой, и как в ознобе,
лик не облек во всей красе.
x x x
Ты - Сокровенный: с запозданьем
Тебя смыкает время в круг.
Каким прекрасным оправданьем
Ты был - творением, созданьем
в час по кресту простертых рук.
Я рисовал пазы и щели,
и слушал, как пустоты пели,
но вот мой замысел угас:
как бы волчцы вонзились в глаз
смешались линии, овалы,
и тут рука вошла в провалы
неведомого, и - отселе
чистейшая из форм зажглась.
И вновь не вижу - и молчу.
Что труд свершен, вот луч - примета.
Но, отводя глаза от света,
еще, еще творить хочу.
x x x
Таков мой труд дневной: над ним,
как чаша - тень моя... такую,
когда я (глина, но не дым!)
пишу, молитвой ли толкую,
как Праздник я тогда ликую
воскресный Иерусалим.
Я - Господа премудрый град,
тысячеуст, во мне - начала
Давидовы: псалтирь звучала
в груди и в сумрак излучала
звезда мне чудный аромат.
Все улицы ведут к восходу,
и если я далек народу,
то перерос его тщету.
Внимаю всем во мне идущим,
и одиночеством растущим
за утром утро обрету.
x x x
Неосажденные твердыни,
неужто враг вам никогда
не снился? Если бы отныне
он осадил вас на года.
Пока до голода, до страха
не доведет вас, паче зол:
вкруг ваших стен, золы и праха,
пейзаж ли духа он, иль плаха,
доймет того, к кому пришел.
Смотрите с крыш: он здесь и всюду,
не слаб, не потерял лица,
потворствовать не будет чуду,
не шлет к измученному люду
парламентера и гонца.
Он - стенобит, в камней он груду
разносит крепости глупца.
x x x
На миг забыв о себе самом,
во облацех я витал.
Бог - рифма там, где я - псалом,
и слух мой не устал.
Я снова здесь, и прост и нем.
Недвижен голос мой.
К молитве - лучшую не вем
опять склонюсь, немой.
Я вихрем в дверь иных из нас
стучался дотемна.
Я был средь ангелов сей час,
где свет, струясь в _Ничто_, угас
темна, бо, Глубина.
Так ангелы дыханьем уст
летят с Господних крон;
и пуст, как бы осенний куст,
Господь, - и все как сон.
Ведь больше веровали в свет,
чем в Бога черный вал,
и Люцифер стал им сосед,
когда сюда бежал.
Князь света, о, ему светло,
_Ничто_ чадит ему,
и вот горит его чело,
себя сжигая всем назло,
вымаливая тьму.
Эпох и сроков дневный бог
он их от сна воздвиг,
они летят к нему под бок,
в смех - Люцифер, и в крик
так он от боли изнемог
вот счастья властный лик.
А время - облетевший бук,
где край листа померк,
блестящих риз шуршащий звук,
когда их Бог отверг,
устав витать - он канул в мрак,
и так уж повелось,
что время не найдет никак
того, кто в суть вещей, Всеблаг,
врос до корней волос.
x x x
Тебя деянье возвестит
и свет перстов земной...
а смысл немного погостит
и рвется в мир иной.
Ведь смысл, он - размышлений плод,
лишь краешек надкусит тот,
кто мыслит до конца.
Но - чудный дар Ты, Твой приход
настигнет беглеца.
Ты вновь безмолвием речист,
не все ль равно - где Ты.
Все записал Евангелист,
забыв, что пуст простор и чист,
но в нем - Твои черты.
Все крепче я в пути моем,
все тверже тропы тьмы.
А коль друг друга не поймем
кто друг для друга мы?
x x x
Как в рубище в предсмертной тишине
царь к постригу готов, отъят от власти
