Часослов - Рильке Райнер Мария (книги полностью TXT) 📗
x x x
Тьмы ангелов на свет слетелись, Бога
в сияньи ищут, учит каждый лучик
челом здесь бить лучам светил могучих.
А я, глагол Твой и Твоя подмога,
их вижу: вспять они летят, их много
тех, кто найти Тебя не чает в тучах.
Да Ты и сам был золотом пленен,
и зазвала Тебя эпоха, спета
молитвами из мрамора и света,
и Ты явился ей, как Царь-Комета,
челом сияющим на небосклон.
А вспять летишь - и присный век сметен.
Безмолвье уст Твоих во мглу одето,
но мной дышал Ты и во тьме времен.
x x x
В те времена он до небес дорос.
О Микеланджело шла речь сейчас.
И я читал: властитель глыб и масс,
он был колосс,
каким громада мира не указ.
Еще вернется он, ведь он из тех,
в конце эпохи кто с ней делит грех,
считая ценности: итог таков!
И вот всю тяжесть он берет веков,
бросая в бездну духа своего.
Печаль и радость знали до него.
Но выразил он бытие в объеме,
во всем его единстве кровном, кроме
лишь одного: не покорился Бог.
И оттого в любви его весомей,
сильней и злей был ненависти ток.
x x x
Итальянский побег, Господь, дерева Твоего
уже отцвел.
Как хотел он всего
лишь пораньше плодами украсить ствол,
но цвести устал и остался гол,
и не даст уж плода иного.
Но весну свою там Ты провел, Господь,
там твой Сын одевает в плоть
царствие Славы.
Слева - Силы - и справа
обратились к Младенцу - сиянию Слова,
И с дарами текли к нему снова,
и шли за ним,
и хвалу свою, как херувим,
пели всласть.
Ароматная Власть,
Он был Розою Роз,
тем к себе дал припасть,
кто без родины рос.
Прошумел в маскарадах средь метаморфоз
голосами эпохи, сумевшими с Ним совпасть.
x x x
И было там любимо Древо
Плода Бессмертного, там Дева,
чей страх так трогательно строг,
цвела из девственного чрева,
распутав сто к Тебе дорог.
Все приходило с ней в движенье,
в ней Новый Век - Дитя - воскрес;
Была царицею в служенье
Мария - чудо из чудес.
И в каждом благовесте звонком
с ней - каждый дом; и вот, Жена,
она была почти ребенком,
но так в себя погружена,
так им _Одним_ полна, что тыщам
спастись хватило бы, и свет
свидетельствовал: свет был нищим
в сем Винограднике Побед.
x x x
Но так же, как тяжесть плодов отшумевшего сада,
колонны, руины, разрушенная аркада,
и псалом без конца и склада
гнетут, - она
в часы иные ликом своим туманным,
не разрешившись еще Вечно Желанным,
к будущим крестным ранам
обращена.
Улегся вихрь, бесшумный и кромешный
а руки пусты.
Увы ей, не родившей Свет Безгрешный.
И ангелов чужой и безутешный
сонм страшен был ей, как во тьме кусты.
x x x
Такой писали Деву... Тот, чей гений
у солнца взял влеченье, тот с тоской
глядел, как зрело в ней самозабвенней
и чище всех, хотя в Страстях смиренней,
всеобщее: и живописцем пеней
он был всю жизнь, и плач водил рукой.
Покровом был чудесным скорби алой
на горестных губах, когда почти
в улыбку обращалась боль, прости,
что ангельским Семи Свечам нимало
здесь не открылось, хоть века свети.
x x x
Но несравненной ветвью в тишине
Бог, дерево, созреет в той стране,
где весть благую - летнюю - однажды
услышат в шумных кронах, там, где каждый
так одинок, как выпало и мне.
Ведь одинокому открыт Господь,
и многим одиноким не щепоть
а пригоршни. Лишь одиночке - горе.
У каждого - свой Бог. Но станет вскоре
понятно всем (и мне - в их хоре),
что в бесконечном разговоре,
наитьях, плаче, строгом споре,
в явленном бытии-просторе
_единый_ волен Бог волной.
И вот последний гимн земной
в пророке, в старце, в духовидце:
Плодами Бог укоренится,
крушите звонницы - молиться
пристало в час, когда в пшенице
безмолвие встает стеной.
Плодами Бог укоренится.
Тобой и мной.
x x x
Не верю, что ничтожной смерти яд,
пусть каждый день над нами торжествуя,
что он несет тщеты и тягот ад.
Не верю, что он чем-нибудь чреват;
есть время строить мне, еще живу я:
роз долговечнее, кровь - вечный сад.
Мой глубже смысл, чем наши игры в страх,
где смерть сама себе чума и пир.
Я - весь тот мир,
где ей упасть во прах.
....Как в тех
монахах - смерть глазеет из прорех;
ушли, вернулись, напугали всех,
кто впрямь боится их, друг с другом схожих,
их двое, десять, сотни? без помех
сухих, знакомых, вялых, желтых рук
вблизи мы видим мертвенный развод
вот, вот:
пустой рукав и никого вокруг.
x x x
Как быть, когда умру я, Боже?
Кувшин Твой (я разбит - и что же?)
Твое вино (прокисло тоже?)
Я смысл и дух Твой, всюду вхожий,
как будешь без меня, Господь?
Один, отрезанный ломоть,
бездомный снова, как вначале.
Ведь я - ремни твоих сандалий
спаду с Тебя, теряя плоть.
Лишишься Ты святейших риз.
Твой взгляд, ложившийся когда-то,
устав, мне на щеку - крылатый
за мной помчится, но к закату
заполыхает мир по скату
и взгляд на камни рухнет, вниз.
Как быть, Господь? Мне страшно, Святый!
x x x
Сквозь сон - х_Р_устящей сажи - шепот,
ты - г_Р_усть, нет, б_Р_ось, ты Русь печей.
Не знанье, не веков ручей,
Ты - _непонятный_, темный опыт,
Из ночи в ночь - в ночи ночей.
Ты - тот молящийся несмелый,
кто всем вещам дал смысл и вес.
Ты - звук псалма, Ты нотой целой
звенишь, подхваченный капеллой,
повторенный в басах небес.
Ты сам себе как темный лес:
Ведь Ты не из столпов высоких
над сонмом царственных свечей.
И не из дам прекраснооких.
Мужик заросший - ты исток их,
из ночи в ночь - в ночи ночей.
x x x
_Юному брату_:
Вчера, дитя, ты хаосом убит:
боясь, что жар растратится незряче
на радость духу? - нет, мой друг горячий,
на чувственность... ведь ты из чувства сшит,
жених - в душе, что вожделеет стыд.
Страсть мучит, виды на тебя имея,
и плечи голые в уме встают.
В видениях, на лике что лился,
горит румянец внешних смут.
И змейки чувств, свиваясь в кольца, тлея,
от звуков огненных немея,
удара сердца, словно бубна, ждут.
И вдруг - один ты, жалкий и убогий,
и руки опускаются, а ноги
не слушаются: чуда нет в любви...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но как в предместье темном слух о Боге,
вдруг пронесется жар в твоей крови.
x x x
_Юному брату_:
Тогда молись, как учит тот, кто сам
из хаоса вернулся чувств, и там,
где были в церкви образы святые,
мозаики дополнил золотые
прекрасным образом, и меч в персты ей
вложил, Воительнице, в помощь нам.
Молись хоть так:
"Ты - смысл глубинный мой,
тебя, поверь, я не разочарую,
в своей крови я вихрь и ветер чую,
но знаю - создан из тоски немой.
Так разыгралась надо мной гроза.
Так жизнь строга в тени ее невзгод.
Впервые я гляжу в твои глаза,
ты - чувств восход.
Ты - Дева, ты - чиста.
Была и та, что, трепетней листа,
меня влекла в осеннем одеянье.
Но и с чужбин ты говоришь, Молчанье.
И неспроста
во все глаза гляжу на холм - в сиянье".
x x x
Я славлю Господа молчаньем.
Немые гимны я вздымал
