Гашиш. Рассказ туркестанца - Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич (читаемые книги читать .txt) 📗
Тревогой грудь моя полна.
Я жажду наслаждений новых,
Безумных, молодых страстей.
Я ускользнула от очей
Эмира евнухов суровых,
Чтоб убежать с тобою в даль.
Ужель тебе меня не жаль?
Я молода… не в силах доле
У старика скучать в неволе;
Возьми меня, люби меня.
Ты смел и молод — я твоя!»
И та, чей голос соловьиный
Меня так чудно призывал,
Явилась мне, и стан змеиный
К груди с весельем я прижал.
Меня отталкивали руки.
«Боюсь… ступай…» шептал язык,
«Не уходи», с улыбкой муки
Молил откинувшийся лик.
Я видел взор сердито-нежный
Сквозь сеть опущенных ресниц:
Пылал он страстию мятежной,
Как туча, полная зарниц!
Я чуял сердца трепетанье
(Так голубь бьется молодой
В когтях орла, еще живой)…
И жгло меня любви дыханье,
Как вихрь пустыни, в страшный час,
Когда, играя и кружась,
Самум с полудня налетает
И караваны заметает
Горячей пылью…
Чудный сон!
Как дым мгновенный, скрылся он.
В волнах нежданных тьмы глубокой
Призыв промчался одинокий,
Прощальный, беспомощный стон!
И страх пред местию жестокой
Внезапно душу обуял…
То было краткое мгновенье;
Но непостижное мученье
Я в то мгновенье испытал!
Темницы тесной мрак и холод,
Терзанье пытки, жажду, голод,
Неумолимый гнет оков…
Казалось мне — рои клопов
Въедались в плоть мою; землею
Я был засыпан с головою
[1]
;
Я погибал! И вдруг на миг,
Среди ужасного мечтанья,
Во мне проснулся луч сознанья;
В кофейне я услышал крик:
«Вяжи его!» — и в то ж мгновенье
Я навзничь с грохотом упал,
И кто-то руки мне связал, —
И вновь насмешки, брань и пенье…
Но скоро в вихре новых дум
Исчез земли презренный шум.
И чую я — крылья растут за плечами,
Орлиные крылья! И тучи кругом
Таинственно шепчут, несутся клубами…
Вдруг молнии блеск, оглушительный гром…
И мчусь я в пространстве, обвитый грозою,
Любуяся с неба далекой землею.
Там лентой сребристою вьется река,
В ней так же, как в небе, бегут облака!
Склонившись на берет, аул одинокий
Задумчиво дышит прохладой волны,
А справа и слева по степи широкой
Пасутся киргизских коней табуны—
И вижу я в дымке степного тумана—
Торжественно движется цепь каравана.
Мне слышится шорох песчаных зыбей,
Шаганье верблюдов и ржанье коней;
Цветистой, сверкающей, длинною цепью
Плывут, извиваясь над желтою степью,
Лениво колеблясь, взрывая пески,
И ярко на солнце белеют тюки;
А черные кони, как черные тучи,
То медлят, то мчатся, послушно-могучи.
Вот близится всадник…
Отец мой, отец! Тебя я узнал!
Посмотри, твой птенец,
Давно от гнезда непогодой отбитый,
Тобою, быть может, уже позабытый
Опять отыскался… Тебя он зовет,
К тебе он летит… Но бесплоден полет:
Скрывается призрак степного обмана
И нет уж верблюдов, коней, каравана…
Безлюдно все снова вокруг.
Не бьются усталые крылья,
С уныньем и стоном бессилья
На землю я падаю вдруг.
И снова один
Средь мертвых равнин
Лежу на песке
В безмолвной тоске,
А хищник степной,
Орел, надо мной
Летает, кружит,
В глаза мне глядит—
И, страхом объят,
Я понял тот взгляд:
Он говорил с насмешкою спокойной:
Усни, усни недвижным, мертвым сном!
Пусть солнца луч в степи пылает знойной:
Накрою я тебя своим крылом.
Зачем держать в уме пустые грезы?
Зачем блестит в глазах твоих слеза?
Я съем твой ум, я выпью твои слезы,
