Рейнеке-лис - фон Гёте Иоганн Вольфганг (лучшие книги TXT) 📗
Паству на путь всеспасительный к светлым вратам благодати.
Я капюшонников [41] тоже ведь знаю: гнусят и бормочут,
Лишь бы глаза отвести, и тянутся вечно к богатым:
Льстить превосходно умеют и шляются в гости все время.
Стоит позвать одного, придет и второй, а назавтра —
Двое-трое новых. А тот, кто в обители лучший
Мастер чесать языком, тот в ордене больше успеет:
Станет начетчиком, библиотекарем, даже приором [42].
Все остальные— в тени. А равенство даже и в блюдах
Не соблюдается, ибо одни там обязаны в хорах
Петь еженощно, читать, обходить погребенья, другие —
По привилегии — праздны и все, что получше, съедают.
Ну, а вся папская рать: легаты, прелаты, аббаты,
Пробсты, бегинки [43], монашки… о них говори — не доскажешь!
В общем выходит: «Отдай мне твое, моего не касайся».
Право же, и семерых таких чудаков не найдется,
Чтобы согласно уставу их ордена в святости жили.
Так-то сословье духовное в хилость, в упадок приходит!..»
«Дядюшка, странно, — заметил Барсук, — покаяние ваше
Только чужие грехи обличает, что вам не поможет.
Думаю, хватит вам собственных! И почему это, дядя,
Столь озабочены вы духовенством? Так, мол, да этак!
Каждый свое только бремя влачит, и каждому лично
И отвечать полагается, как — соответственно званью —
Долг исполнять он старался. Отчета никто не избегнет:
Юноша ль, старец, в миру иль за толстой стеной монастырской.
Вы же о разных материях распространялись настолько,
Что и меня в заблужденье чуть-чуть не ввели. В совершенстве
Вникли вы в то, как мир наш устроен, и в связи явлений.
Поп замечательный был бы из вас! Я со всею бы паствой
К вам приходил исповедоваться, вашу проповедь слушать,
Мудрости вашей набраться, ибо, что правда — то правда, —
Мы в большинстве грубияны, невежды, нуждаемся в знаньях…»
Так ко двору королевскому оба они приближались.
«Ну-ка, смелее!» — воскликнул тут Рейнеке, духом воспрянув.
Им повстречался Мартын-обезьяна, как раз в это время
В Рим направлявшийся на богомолье. Он им поклонился.
«Дядюшка милый, мужайтесь!» — сказал он сочувственно лису,
Тут же пустившись в расспросы, хоть все ему было известно.
Рейнеке грустно ответил: «Ах, за последнее время
Счастьем я, видно, покинут! Снова какие-то воры
Тут на меня обвиненья возводят, особенно — ворон
С кроликом этим ничтожным: тот без жены, мол, остался,
Этот — без уха. А я тут при чем? Но если б я лично
Мог с королем объясниться, обоим пришлось бы несладко!
Хуже всего на беду, что с меня отлучение папы
Так и не снято покуда. Один настоятель соборный
Вправе решить это дело. Король с ним считается очень.
Собственно, Изегрим-волк и в моем отлученье виновен:
В Элькмаре жил он в обители как схимонах [44], но оттуда
Вскоре сбежал — не вынес чрезмерной строгости схимы:
Долго поститься и столько читать он, мол, просто не в силах, —
В гроб его чуть не загнали, мол, эти посты да молитвы.
В бегстве ему я помог и жалею об этом: клевещет
Он на меня государю всегда и вредит мне, как может.
В Рим бы отправиться мне! Но семья! При таком положенье
Боязно их покидать. Ведь Изегрим, где б их ни встретил,
Всячески будет им пакостить. И вообще— разве мало
Есть у меня злопыхателей, чтоб затравить моих близких?
Хоть бы с меня отлучение сняли, и то стало б легче:
Снова бы исподволь я при дворе попытал себе счастья».
«Как это кстати! — воскликнул Мартын. — Я сейчас отправлюсь
Именно в Рим, постараюсь и вам оказаться полезным.
Хитрый маневр проведу я. Конечно, не дам вас в обиду!
Я, как писец у епископа, смыслю в делах: настоятель
В Рим затребован будет, а там я уж с ним потягаюсь.
Дядюшка, знайте: за дело берясь, я веду его верно.
Я уж добьюсь, чтобы с вас отлучение сняли, и лично
Постановленье доставлю вам, в пику всем недругам вашим:
Денежки их и труды — все пущено будет на ветер!
Римские мне ведь известны порядки: я знаю, что делать
Или не делать там… Дядя мой в Риме живет, некий Симон [45], —
Личность в почете и в силе, заступник даятелей щедрых.
Некий там есть Плутонайд, есть доктор Грабастай, а также
Носкудаветер, Неуповайтес — я в дружбе со всеми.
Деньги послал я вперед — это вес придает вам заране:
Все они там говорить о судебных формальностях любят,
А на уме только деньги. И как бы там ни было дело
Шатко и криво, оно выправляется доброю мздою.
Выложил денежки — прав. А если их мало, то сразу
Двери захлопнутся… Значит, сидите спокойненько дома,
Дело я ваше беру на себя — и распутаю узел.
Вы ко двору направляйтесь, к супруге моей, к Рюкенау,
Там обратитесь: благоволят к ней король-государь наш
И королева. Она обладает недюжинной сметкой,
Редкая умница и за друзей очень частый ходатай.
Много там нашей родни. Правота не всегда выручает.
Вы при жене моей двух сестер ее также найдете,
Трех моих деток и собственных родичей ваших немало,
Очень охотно готовых служить вам во всякое время.
Если же вам в правосудье откажут, увидите вскоре,
Что я сделать могу. Если вас притеснят — сообщите.
Все государство: король, все мужчины, все женщины, дети —
Все отлученью подвергнутся. Я запрещу интердиктом
Петь им в церквах и все требы справлять: венчанья, крестины
И погребенья, и всё [46]! Вы, дядюшка, не унывайте!
Папа совсем уже стар и в дела не вникает, и мало
Кто с ним считается там, а фактически всем Ватиканом
Вертит теперь кардинал Ненасытус — мужчина в расцвете,
Крепкий, горячий, решительный. С дамой одной, мне знакомой,
Он в отношеньях интимных. Дама подсунет бумагу —
И, как всегда, безотказно добьется всего, что ей нужно.
Письмоводитель его Иоганнес Пристрастман — ценитель
Старых и новых монет. Дворецкий папы с ним дружит,
Некий Шпионглаз. Нотариус там Путелькрутель — обоих
Прав кандидат, подающий большие надежды. Он станет
Через какой-нибудь год в юридических сферах светилом.
Двое мне также судей там знакомы: Дукат и Донарий [47],
Что ни присудят они — отменить приговор не удастся.
Так в этом Риме творятся плутни и козни, а папа
Даже не знает об этом. Все дело в знакомствах и в связях.
Связями можно добыть индульгенцию, снять отлученье
С целой страны. Положитесь на это, дражайший мой дядя'
Знает и сам государь: уничтожить вас я не позволю!
Вывести мне ваше дело на чистую воду нетрудно.
Должен понять государь, что в совете его высочайшем
Самые умные — мы: обезьянья порода и лисья!
Это, как бы там ни было, вам несомненно поможет…»
«Очень утешен, — сказал ему Рейнеке, — если бы снова
Мне уцелеть, я бы вас не забыл…» И они распростились.
С Гримбартом только одним, без друзей, без родни, приближался
Рейнеке-лис ко двору, что кипел к нему лютою злобой.
Песнь Девятая
Рейнеке-лис, ко двору подходя, окрылен был надеждой,
