Собрание сочинений в одном томе - Высоцкий Владимир Семенович (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
Может показаться, что в этой песне — они не очень поняли друг друга. Да ведь за столом в ресторане и одногодки не часто друг друга понимают. Но мне кажется — эти двое поняли. А вот еще песня, это песня — мгновение, которое прошло с момента, когда осколок попал в грудь, до смерти. Называется песня «Сыновья уходят в бой» [17].
На конец я оставил одну из самых любимых моих песен. Песня о подводной лодке. Опять — я никогда не погружался в лодке, тем более не всплывал в минных полях, — я только слышал как-то историю, как лодку, которая израсходовала боеприпасы, немцы хотели захватить, и как ее направили на форт и разбили о причал, чтобы она не досталась врагу. Я не могу, к сожалению, долго теоретизировать по поводу песен. Если нужно объяснять, о чем она и какая ее идея, тогда лучше не писать песен, а написать большое исследование, вроде «Подводный бой в условиях минных заграждений». А это уже написано, так что совсем худо. Нет, всегда интереснее про людей, про сильных людей в минуту наивысшего напряжения сил и нервов [18].
И совсем на конец… Песня. Ее нельзя назвать военной. Война давно кончилась, но она никогда не будет в забвении, она оставила в истории и в душах несмываемый след. Недаром мы так часто говорим сейчас: «как в бою», «как на войне»… Конечно, есть и в наших буднях что-то, похожее на бой, — минуты и дни, требующие предельного напряжения, как в атаке, мгновенных решений, как в бою, полной отдачи сил, как на войне [19].
Текст для ведущего передачи мексиканского телевидения
Владимир Высоцкий — актер, работает в Москве, в Театре на Таганке — одном из интереснейших театров СССР — под руководством Юрия Любимова.
В 1961 году Владимир Высоцкий закончил Школу-студию МХАТ в Москве.
Владимир Высоцкий сыграл в кино более двадцати ролей, среди которых — Ибрагим Ганнибал В «Сказе про то, как царь Петр арапа женил» по Пушкину и фон Коррен в «Плохом хорошем человеке» по Чехову. В театре он сыграл Галилея в «Жизни Галилея» Брехта, Лопахина в «Вишневом саде» Чехова и роль Гамлета в пьесе Шекспира.
В 1976 году труппа получила Гран-при за представление «Гамлета» на фестивале /в/ Б<итеф> в Югославии.
Высоцкий пишет слова и музыку песен, которые исполняет сам, аккомпанируя себе на гитаре. Его песни-баллады очень разнообразны по тематике — лирические, политические, шуточные. У него их больше шестисот. Высоцкий записал пять сорокапяток в СССР и две большие пластинки в Париже.
Темы баллад разнообразны. Война, спорт, сказки… Здесь есть и песни протеста, но сам автор говорит, что он старается писать об общечеловеческих проблемах. В своих стихах он размышляет о жизни, смерти, о судьбе, о ненависти, о любви, о несправедливости, о героизме, о страдании, о свободе, о дружбе.
Высоцкий не является официальным поэтом, то есть его тексты не печатаются. Но стихи и баллады используются в кино. Он поет перед студентами, рабочими, на заводах, в университетах, в различных организациях<, а так>же исполняет свои песни со сцены и с экрана. «Я не пишу для определенной категории зрителей и слушателей, — говорит он, — я пытаюсь затронуть души людей, независимо от их возраста, профессии и национальности. Я не поклонник развлекательных стихов и песен и не люблю, когда на моих выступлениях отдыхают. Я хочу, чтобы публика моя тоже работала со мной — мыслила и нервничала. Поэтому, вероятно, и выработалась такая манера исполнения — почти крик».
Баллады Высоцкого — это монологи различных людей, но он всегда поет от первого лица, являясь как бы участником всего, о чем поет, и пытаясь влезть в «шкуру» своих героев, жить и умирать вместе с ними.
«Я считаю, — говорит он еще, — что для поэзии не существует границ, что проблемы, которые меня беспокоят, — волнуют также всех. Я хотел бы познакомить публику еще с одной гранью творчества в моей стране — с авторской песней. Хочу также надеяться, что языковой барьер — не слишком большое препятствие для понимания. Больше всего я люблю петь для друзей, каждую новую песню показываю сначала друзьям — надеюсь найти их и здесь. Это необходимо любому человеку, который работает в искусстве, — показать свою работу и впитывать, вдыхать незнакомое, новое — повсюду. Театр мой в ноябре будет в Париже, надеюсь, когда-нибудь — и в Мексике».
Роман о девочках
Девочки любили иностранцев. Не то чтобы они не любили своих соотечественников. Напротив — очень даже любили, но давно, очень давно. Лет шесть-семь назад, например, одна из девочек, Тамара, которая тогда и вправду была совсем девочкой, любила Николая Святенко, взрослого уже и рослого парня, с двумя золотыми зубами, фантазера и уголовника, по кличке Коллега. Прозвали его так потому, должно быть, что с ним всегда хорошо было и надежно иметь любые дела. В детстве и отрочестве Николай гонял голубей, подворовывал и был удачлив. Потому что голуби — дело опасное, требует смекалки и твердости, особенно когда «подснимаешь» их в соседних дворах и везешь продавать на «конку» с Ленькой Сопелей (от слова «сопли» — кличка такая). Сопеля, компаньон и одноделец, кретин и бездельник, гундосит, водку уже пьет, — словом, тот еще напарник, но у него брат на «Калибре» работает. И брат этот сделал для Леньки финку с наборной ручкой, а лезвие — закаленной стали, из напильника. И Ленька ее носит с собой. С ним-то и ездил Коллега Николай на «конку» продавать «подснятых» голубей: монахов, шпанцырей, иногда и подешевше — сорок, чиграшей и прочих — по рублю, словом, каких повезло. А на рынке уже шастают кодлы обворованных соседей и высматривают своих голубей и обидчиков, и кто знает — может, и у них братья на «Калибре» работают, а годочков им пока еще до шестнадцати, так что больших сроков не боятся, ножи носить — по нервам скребет, могут и пырнуть по запарке да в горячке.
— Сколько хочешь за пару понятых лимунистых?
— Сто пятьдесят.
— А варшавские почем?
— Одна цена.
— А давно они у тебя? — И уже пододвигаются потихоньку, и берут в круг, и сплевывают сквозь зубы, уже бледнеют и подрагивают от напряжения и предчувствия, уже и мошонки подобрались от страха-то, и в уборную хочется, и ручонки потные рукоятки мнут.
Вот тут-то и проявлял Коллега невиданное чутье и находчивость. Чуял он и если хозяева ворованных голубей. И тогда начинал подвывать, пену пускал, рвал от ворота рубаху и кричал с натугой, как бы страх свой отпугивая:
— Нате, волкипозорные, берите всех! — И совал шпанцырей и монахов опешившим врагам своим. Еще он успевал вставить, обиженно хныкая: — Сами ток что взяли по сто двадцать у Шурика с Малюшенки.
Мал был еще Колька Коллега, а удал уже, и хитер, и смекалист. Называл он имя известного врагам его голубятника, жившего поблизости с обворованным.
— Ну, ты артист! — восхитится Сопеля, когда удавалось вырваться, потому что вся ватага устремлялась на поиски Шурика и, возможно, найдя его, била нещадно. — Артист ты, — заикаясь, повторял Ленька, — и где ты, пала, так наблатыкался! Я уж чуть было рыжему не врезал. А тут ты как раз заорал. Ну, ты, Коллега, даешь!
Вырос Колька во дворе, жил во дворе, во дворе и влюбился. Когда Тамара с ним познакомилась… Вернее, он с ней: она-то про него давно знала и видела часто, и снился он ей, сильный и бесстрашный, да легенды о нем ходили по всему району — как он запросто так по карнизу ходил, как избил да выгнал четверых или пятерых даже ханыг, которые приходили к ним в подъезд поддавать и со второго этажа подглядывать в женские бани. Их жильцы водой да помоями поливали, но они все равно шли как на работу. Что за напасть? И глядеть-то они могли только в предбанник, где и не все голые, да и видно только от поясницы и ниже, а выше — не видно, — а какой интерес видеть зад без лица!
