Завтрашний ветер - Евтушенко Евгений Александрович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
кивает сверток на верхнюю полку, прикрыв его сво-
им светло-кофейным макси-плащом копенгагенского
производства. Но неумолимая стюардесса замечает
его трюк, возвращает ему сверток, ошарашенно уви-
дев сквозь прорванную бумагу все ту же проклятую
черную руку. Он пытается засунуть этот сверток под
сиденье, но не тут-то было. Выхода нет, и ему в тече-
ние всего полета приходится держать сверток, отку-
да так и лезут суставы, шарниры, ремешки под на-
смешливым взглядом загорелой соседки, высокомерно
поставившей у своих обтянутых кремовой ослепи-
тельной юбкой колен сумку «Адидас» с торчащими
оттуда двумя ракетками «Шлезингер». И это вместо
того, чтобы небрежно поболтать с ней о Крис Эверт,
о Борке, о преимуществах удара двумя руками у
сетки, а заодно взять телефон, договорившись о том,
как бы обновить желто-фосфорные мячи «Данлоп»,
ждущие своего звездного часа в серебристом жестя-
ном цилиндре, летящем в Москву на дне его чемо-
дана «Ларк». Протез Васюткина, как пограничный
столА отделил его, Игоря Селезнева, от мелодичного
звона теннисных мячей, от запаха духов «Мицуко»,
веющего слева... А потом Игорь Селезнев представил
свой визит на фабрику-изготовитель, стояние в оче-
реди вместе с инвалидами, пахнущими пивом и коп-
ченым лещом, жалкое разворачивание протеза, сова-
ние квитанции наглой приемщице со стекляшками под
рубин в мясистых мочках, упрашивание проводника
«Красной стрелы» передать этот сверток в Ленинграде...
— Я не понимаю, какая связь между мной и про-
тезом Васюткина? — передернулся Селезнев-млад-
ший.— Почему я должен всем этим заниматься?
— Какая связь?—медленно переспросил Селез-
нев-старший.— Да хотя бы такая, что без таких, как
Васюткин, тебя бы не было. Не было бы ни твоей
золотой медали, ни твоего английского, ни твоего тен-
ниса... Я знал, что откажешься. Но все-таки тайком
надеялся. Не получилось... Это не проблема отцов-
детей, как ты говоришь. Дело не в поколениях... У те-
бя другое классовое самосознание.
— Ветхие категории... Ну и к какому же классу
я принадлежу, по-твоему? — усмехнулся Селезнев-
младший.
— К самому отвратительному — к классу карье-
ристов.
— Но ты же сам сделал карьеру по сравнению,
скажем, с Васюткиным,— усмехнулся Селезнев-млад-
ший.
— Я сделал не карьеру, а жизнь. Но не для себя,
а для других...— ожесточенно отрубил Селезнев-стар-
ший.
— Ну, для себя немножко тоже... — съязвил Се-
лезнев-младший.
— Плохо я ее сделал для себя... Плохо... И для
других не так, как бы мне хотелось... — вдруг сгор-
бился Селезнев-старший, почувствовав неимоверную
усталость, накопившуюся за столькие годы от бес-
конечных недосыпов, нахлобучек, собраний, телефон-
ных звонков. За его плечами выросли тени, которые
всегда жили внутри него и временами выходили из-
нутри и неотвратимо обступали: комсомолки первых
пятилеток в красных косынках и с мопровскими знач-
ками и он, юный комсорг, требующий исключения од-
ной из них за недостойный пролетарских рук мани-
кюр; Киров, выступающий перед молодыми рабочими
Ленинграда и неожиданно обратившийся с вопро-
сом к нему с трибуны, неизвестно почему выбрав
глазами в зале именно его: «А вот вы, товарищ, как
вы считаете, что важнее — культура или социализм?»
Комсорг Селезнев, вспотев от волнения, решительно
выкрикнул. «Социализм, товарищ Киров». А Киров
вдруг незлобиво расхохотался: «Ну вот еще один
пример такого отношения к культуре, о котором я
только что говорил... Да разве возможен социализм
без культуры? Разве вы, товарищ, можете себе пред-
ставить Маркса, не уступающего место женщине в
трамвае, или Ленина, рассказывающего дешевый анек-
дот?» Киров... Косарев... Тухачевский. Он их еще зас-
тал. Все они стали далекими тенями, как и он сам, тог-
дашний... Стала тенью старая питерская гвардия
большевиков, в глазах которых отсвечивали костры
Смольного. А внутри Селезнева-младшего не было ни
этих, ни других теней, он не впустил их в себя, ибо
они только мешали бы ему, как толпа пассажиров
общественного транспорта. Единственная тень, кото-
рую он позволял себе видеть, была отбрасываемая
на земной шар гигантская тень его самого, будущего
Игоря Селезнева, свободного от памяти его отца
и памяти всех предыдущих поколений.
— Но если ты не сумел сделать свою собствен-
ную жизнь, чему ты можешь научить меня? — жест-
ко спросил Селезнев-младший.
— Никакой отеи не может научить своего сына
быть гениальным. Этому не учат. Но если отец не
подлец, он по крайней мере может научить своего
сына не быть подлецом. Я не смог. Я упустил тебя.
Занятость не оправдание. Главной занятостью взрос-
лых должны быть дети.
— Какие у тебя основания считать меня подлецом?
— Ты страшнее, чем подлец с прошлым. Ты под-
лец с будущим.
— А ты боишься, что светлое будущее, которое
ты строишь, будет принадлежать подлецам?
— Нет. Слава богу, не все в твоем поколении та-
кие, как ты. В твоей школе есть и прекрасные ребя-
та— Лачугин, Кривцов. На таких можно оставлять
страну. А вот на таких, как ты,— страшно.
— Что же во мне такого страшного?
— Страшное то, что такой, как ты, родился в со
циализме. Капитализм я знаю плохо, но все же побы-
вал кое-где. Карьеризм там не считается постыдным.
Наоборот — карьеризм поощряется, рекламируется,
возводится в добродетель. Я читал книгу Форда «Моя
жизнь». Главная идея его карьеры — сама карьера,
и больше ничего. Но ведь мы живем в социализме.
Социализм как идея ставит нравственность выше
карьеры.
— Это только как идея... А как реальность?
— У реальности много лиц. Одно из них — твое.
Наши карьеристы лицемернее, чем капиталистиче-
ские. Для того чтобы делать карьеру, тебе нужно ка-
заться нравственным. Если тебя спросят на экзаме-
нах, зачем ты поступаешь в институт, ты, конечно, не
скажешь: «Чтобы делать карьеру». Американец, на-
пример, не постесняется. А ты подложишь нравствен-
ную подкладку. Ты заклеймишь международную ре-
акцию. Ты назовешь Черчилля матерым врагом. Ты
к месту процитируешь Литвинова или Майского.
А ведь между ними и тобой — моральная пропасть.
У них были идеалы. Но ты неглуп. Ты соображаешь,
что иметь идеалы невыгодно. Это предполагает борь-
бу за них. Но ты понимаешь, что выгодно притворять-
ся тем, у кого есть идеалы. Ты знаешь правила игры.
Неужели ты добьешься того, что будешь говорить от
имени народа, который ты презираешь, от имени Ва-
сюткина, чей протез тебе кажется несовместимым
с твоей элегантностью? Карьеристы—это самый анти-
народный класс. Ты изволил меня спросить, что тебя
связывает с протезом Васюткина? А что тебя связы-
вает с Пушкиным, с Львом Толстым?
— Опять Лев Толстой...
— Да, опять Лев Толстой. Всегда Лев Толстой...
А что тебя связывает с теми солдатами, которые гиб-
ли за тебя в Великую Отечественную? Кто ты? Ты
догадываешься, в какой стране ты родился? Что ты
знаешь о ней? Почему тебе наплевать на нее? Ведь не
родился же ты таким... Тебя что-то таким сделало...
Что? Не могу найти ответа. А если б нашел, сделал
бы все, чтобы уничтожить это «что-то»...— твердо го-
ворил Селезнев-старший, жестко. Но, вслушиваясь
в собственные слова, он растерянно думал: «Боже мой,
