Завтрашний ветер - Евтушенко Евгений Александрович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
сивый, ловкий, беззастенчивый, не разрешающий себе
такой роскоши бедных, как грусть,— Игорь Селезнев.
Помимо пассажиров общественного транспорта, его
многое угнетало в этой жизни, казавшейся ему слиш-
ком несовершенной для него, Игоря Селезнева. То,
что она была несовершенна и для других, его не ин-
тересовало. Совершенствовать жизнь сразу для всех,
по его представлениям, было не нужно, да и невоз-
можно. А вот для себя — и нужно, и возмож-
но. Правда, возможности ограниченны, но их надо
уметь расширять и даже изобретать. О том, хо-
роший он или плохой, Игорь Селезнев никогда не ду-
мал. Слово «сильный» он ставил выше слова «хо-
роший». У сильного, по его мнению, было право быть
любым. Поэтому его не слишком задело, когда в де-
ревне Кривцов назвал его «подонок». Но однажды
он услышал это и от собственного отца.
Это был редкий случай, когда они говорили друг
с другом без присутствия матери, не дававшей в оби-
ду своего единственного выпестованного ею сына.
Мать даже и не подозревала, как глубоко он ее пре-
зирал за безвкусную назойливость ее любви. В сво-
ем сыне она видела воплощение того идеала мужчи-
ны, от которого был так далек ее муж, по ее мнению,
слишком неотесанный, простодушный, неисправимо
не понимавший границу между ним, директором заво-
да, и одноруким вахтером Васюткиным, с которым он,
к ее отчаянью, не переставал дружить с фронтовых
лет. Этот Васюткин был главным предметом социаль-
ной ненависти бывшей директорской секретарши хо-
тя бы потому, что являлся неистребимым напомина-
нием о том, что ее муж не всегда был директором за-
вода. Как она ни старалась, на Селезневе-старшем
«все плохо сидело». Приходилось бесконечно пере-
шивать, а ей это стоило немалых нервов, потому что
мужа было почти невозможно затащить в ателье. На
Селезневе-младшем все сидело как влитое. Селезнев-
старший до сих пор не избавился от ужасной, по ее
мнению, привычки курить «Беломорканал». Селезнев-
младший курил только американские сигареты. Се-
лезнев-старший никак не мог выучить ни одной фра-
зы из русско-английского разговорника. Селезнев-
младший блестяще говорил по-английски и неплохо
по-французски. Селезнев-старший не занимался ни-
каким спортом. Селезнев-младший играл в теннис,
катался на горных и водных лыжах, занимался фи-
гурным катанием и каратэ. Селезнев-старший беско-
нечно перечитывал одну и ту же книгу — «Война и
мир». Селезнев-младший читал «Тропик Рака» Генри
Миллера в подлиннике. Своим сыном Селезнева как
бы брала реванш за простонародность мужа.
«Ты помешался на своей продукции. А вот мой
сын—это моя продукция...» — как-то гордо сказала
Селезнева мужу. «Да, к сожалению, твоя...» — неве-
село признал Селезнев-старший. Он уже давно не лю-
бил жену, а может быть, не любил никогда, но был на-
столько измотан, что у него не было сил разводиться.
Перед отъездом сына в Москву на вступительные
экзамены Селезнев-старший вошел в комнату сына,
когда тот уже лежал в постели, читая биографию Чер-
чилля. Селезнев-старший был в шелковой пижаме,
расписанной пальмами и обезьянами, тайно им нена-
видимой, и в простеньких черных шлепанцах на войлоч-
ной подошве, которые он твердо отстоял от многих по-
пыток жены, не раз пытавшейся выбросить их и всучить
ему взамен голландские сабо, грохочущие, как танки.
От Селезнева-старшего сейчас пахло водкой, хлоп-
нутой им с устатку после работы в вахтерском закут-
ке Васюткина. Селезнев-старший, споткнувшись о
гантели, разгреб руками валявшиеся на тахте плас-
тинки и, высвободив для себя кусочек жизненного
пространства где-то между Элвисом Пресли и новин-
кой — первой долгоиграющей «Хвостатых», сел, опус-
тив тяжелые веснушчатые руки так, что они почти
касались ковра с перуанской ламой.
— Твоя мать заставила меня позвонить ректору
в Москву, попросить за тебя. Я его знаю по фронту.
Мы были в одном взводе — Васюткин, он и я...
Я позвонил, хотя мне и было это противно. Я стал тру-
сом. Я боюсь скандалов твоей матери...
— Я не ответствен за материнскую сыноустро-
ительную дрожь... — ответил Селезнев-младший, за-
кладывая биографию Черчилля паркеровской руч-
кой. — Меня примут и без твоей помощи. И без по-
мощи гегемона на вахте.
— Да, тебя, наверное, примут,— изучающе гля-
дел на сына Селезнев-старший.— Золотая медаль...
Прекрасная характеристика. По части отца тоже все в
порядке. Активный общественник. Говорят, ты дела-
ешь блестящие доклады о международном положе-
нии, разоблачающие капитализм... Оксфордское про-
изношение... Ты умеешь понравиться кому надо, когда
надо. А вот мне ты не сумел понравиться. Мне, твое-
му отцу...
— Я и не старался...— пожал плечами Селезнев-
младший.— Отцы и дети... Вечная проблема... Ты мне
тоже во многом не нравишься... Ты устарел...
— Может быть... Не забывай, что когда-нибудь ус-
тареешь и ты... Впрочем, я пришел к тебе не для поу-
чений. Боюсь, что поздно. У меня к тебе просьба —
редкий в нашей, так сказать, общей жизни случай. Ты
летишь в Москву завтра утром, не так ли? Не смо-
жешь ли кое-что захватить с собой?
— Что? — поморщился Селезнев-младший, зара-
нее заскучав.
Селезнев-старший поднялся с тахты, прошлепал к
себе и вернулся, неся нечто, при виде чего Селезнев-
младший вздрогнул и его всего перекорежило от чув-
ства брезгливости, страха и возмущения. То, что он
увидел, было выше его, как он считал, «толерантного»
отношения к отцу. Селезнев-старший принес кожано-
никелированную руку с болтающимися расстегнуты-
ми ремешками, причем держал ее как что-то свойское,
дружеское, будто она, эта рука, была живой и теплой.
— Это протез Васюткина... У него что-то не ла-
дится с шарнирами. Заедает. А вообще протез замеча-
тельный,— не замечая ужаса на лице сына, бормотал
Селезнев-старший, углубившись в механизм кожано-
никелированной руки.—Мы так и эдак колдовали вме-
сте с Васюткиным, но не разобрались, что к чему. Можег
быть, чепушинка—какой-нибудь винтик надо рассла-
бить или, наоборот, подкрутить... Хитрая штуковина...
Ленинградские протезисты отказались чинить — от-
давайте, говорят, в Москву, на фабрику-изготовитель—
там или починят, или заменят. В общем, захвати протез
с собой, отнеси на фабрику, квитанцию и адрес я те-
бе дам. Много времени это не займет. А потом дашь
проводнику, он протез в Ленинград доставит, а мне по-
звонишь и сообщишь номер поезда и вагона, я встречу.
Пока Селезнев-старший все это бормотал, перед
Селезневым-младшим проходили чудовищные по
унизительности картины: он сдает в аэропорту свой
красно-синий американский чемодан «Ларк» на
молнии с закодированным замком и что-то лепечет о
ручной клади, заливаясь краской. Держа в руках не-
удобный, задевающий всех вокруг бумажный свер-
ток, перехваченный бечевкой, он идет к контрольно-
му пункту воздушной безопасности, контролерша бес-
церемонно надрывает сверток, и оттуда зловеще вы-
совывается черная перчатка. Изумленно-любопытные
взгляды, хихиканья, шуточки — как все это унизи-
тельно, как это все недостойно его, Игоря Селезнева,
летящего в свое блистательное будущее почему-то с
чьей-то кожано-никелированной рукой. Затем он, по-
тупясь, входит в салон самолета и торопливо затал-
