Не было ни гроша, да вдруг алтын - Островский Александр Николаевич (книги без сокращений txt) 📗
Настя. Вы думаете? Как же! Нет, нет, уж я знаю. Вот если не дадите тысячу рублей, ну, и…
Баклушин. Ну, и что же?
Настя. Ну, и разговаривать вам со мной, и видеть меня нельзя.
Баклушин. А если дам?
Настя. Тогда пожалуйте к нам, когда вам угодно. Да что, Модест Григорьич, ведь у вас нет, так нечего и говорить.
Баклушин. И очень жалко, что нет.
Настя. И я жалею, да уж делать нечего.
Баклушин. Скажите, кто вас научил так разговаривать?
Настя. Что вы меня все еще за дуру считаете! Нет, уж извините! Да что мне разговаривать! мне некогда, меня тетенька забранит.
Баклушин. За что?
Настя. Что я не работаю. Хорошо разве тут с вами под забором-то стоять! Вам хочется, чтоб про меня дурная слава пошла?
Баклушин. Ну, бог с вами! Прощайте! будьте счастливы!
Настя. Покорно вас благодарю. А что ж, вы давеча обещали подумать-то? Подумали вы?
Баклушин. Извините! Обстоятельства такие, просто самому хоть в петлю.
Настя. Я так и знала. Ну, прощайте!
Баклушин медленно удаляется.
Что тетенька со мной сделала! Вот уж я теперь совсем одна в божьем мире. И точно вот, как я бросилась в море, а плавать не умею. (Входит на крыльцо и кланяется Баклушину, который стоит у лавки.)
Входит Разновесов и осматривается. На крыльцо выходит Анна.
Явление седьмое
Анна, Настя, Разновесов, вдали Баклушин.
Настя. Тетенька, куда вы?
Анна. Погляди, кто пришел-то! Встретить надо.
Настя. Вот он! Ах! Что же, что же вы скажете?
Анна. Что же мне говорить, Настенька? Я могу только попросить его, чтоб он не обижал тебя.
Настя. Да за что ж меня обижать! Я ведь беззащитна, совсем беззащитна.
Анна подходит к Разновесову. Настя стоит на крыльце в оцепенении.
Анна (Разновесову). Здравствуйте!
Разновесов (кланяется). Пожалуйте сюда к сторонке!
Анна. Вы бы в комнату пожаловали, посмотрели, как мы живем.
Разновесов. Нет, уж вы нас извините-с! Этот самый ваш домик-с? Плох-с. Отсюда вижу.
Анна. Да что ж хорошего на улице…
Разновесов. Нет, уж извините-с! Мы тоже осторожность свою знаем. Не знавши-то, да в семейный дом неловко, — бывали примеры.
Анна. Хоть убейте, не пойму.
Разновесов. Меня тоже, так как слабости наши многим известны, записочкой пригласили в один дом.
Анна. Ну, так что же-с?
Разновесов. Ну, только что взошел, ту ж секунду расписку в пятьсот целковых и взяли. Можно и здесь; разговор не велик. Пожалуйте сюда, к сторонке. (Отходит к стороне и говорит с Анной тихо.)
Баклушин подходит к Насте.
Баклушин. Что это за господин?
Настя. Ах, оставьте меня, отойдите! Зачем вы воротились? Зачем! Боже мой! (Убегает в комнату.)
Разновесов (Анне). Уж это само собой-с, из рук в руки. И насчет вас мы тоже этот порядок знаем; вы не беспокойтесь! Ситчику темненького, а когда и шерстяной материи, недорогой; нынче эта фабрикация в ходу.
Анна. Покорно вас благодарю.
Разновесов. Насчет скромности оченно нам желательно, чтоб разговору этого меньше.
Анна. Какой разговор! Чем тут хвастаться, батюшко, помилуйте!
Разновесов. Так-с, правду изволите говорить. А от нас уж разговору не будет, потому мы тоже опасность имеем от супруги, так как наша супруга, при всей их бестолковости, очень горячий характер имеют-с.
Анна. Уж вы поберегите.
Разновесов. Само собою-с. Дебошу от нас не ожидайте. У других это точно, что дебоширство на первом плане, потому в том вся их жизнь проходит, а мы совсем на другом положении основаны. Конечно, иногда, с приятелями…
Анна. Ох, уж с приятелями-то…
Разновесов. Ничего-с, сударыня, нельзя же. Иногда с обеда-с какого немножко навеселе: куда ж деться! А, впрочем, деликатно.
Анна. Знаю я вашу деликатность-то. Кто и видывал-то вас вдоволь, и тому глядеть на вас сердце мрет, а кто не видывал-то, подумайте! Да, кажется… Боже вас сохрани!
Разновесов. Однако ж мы себя ничем не доказали с дурной стороны.
Анна (горячо). Да если вы ее обидите, я с вами жива не расстанусь. Варваром надо быть, зверем, а не человеком.
Разновесов. Почему же так вы не верите нашей солидности?
Анна. За нее я, господи боже мой, я вас со свету сживу.
Разновесов. Мы, признаться сказать, при вашей бедности, от вас таких претензиев не ждали. А коль скоро вы, еще не видя от нас ничего, ни худого, ни доброго… Так мы лучше все это дело оставим. Потому что ежели кляузы…
Анна. Какие кляузы! А жаль мне ее, бедную. (Плачет.)
Настя (выглядывая из двери, Баклушину). Что, ушел? Ушел?
Анна. Извините вы меня! У меня сердце поворачивается, ведь она сирота круглая. (Падает на колени.) Батюшко, отец родной! Ведь она голубка чистая! Грех вам будет ее обидеть!
Настя (на крыльце). Тетенька, тетенька, что вы! Вот бы когда умереть-то! Модест Григорьич! Модест Григорьич!
Баклушин подходит.
Дайте мне ножик! Дайте мне ножик!
Баклушин. Что вы, что вы! Успокойтесь!
Анна (рыдая). Не погубите, вас бог накажет.
Разновесов (поднимая Анну). Что вы, помилуйте! Нешто мы не понимаем? Тоже чувствы имеем. Будьте без сумления. Так уж завтрешнего числа пусть и перебираются, куда я сказал. На углу большой трущобы и малого захолустья. Изволите знать?
Анна. Хорошо-с. Знаю.
Разновесов. Прямо на все готовое-с. Прощенья просим.
Анна. Прощайте!
Разновесов уходит.
Настя (бросаясь к тетке). Тетенька!
Анна. Ну, Настенька, не вини меня ни перед богом, ни перед людями.
Настя. Нет, нет, за что же! Я сама. Я одна виновата, я, я, несчастная.
Баклушин. Настасья Сергевна, что это? Что с вами?
Настя. Оставьте, меня! Уж теперь, как бы я вас ни любила, я для вас навек чужая. Я куплена!
Баклушин (растроганный). Ах, боже мой, что вы делаете!
Настя (падая ни грудь тетке). Тетенька, я погибла, я погибла!
Анна (плача). Успокойся, мой друг, успокойся.
Настя (бросаясь на колени с поднятыми руками). Господи, ничего я не прошу у тебя! Одной смерти, только одной смерти!
