Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
У батюшки это было так: будет всех жалеть и беречь тебя, пока дело не касается ближнего или собственной души твоей. В этих случаях он не допускал ни усталости, ни отговорок. Я поняла, что в этот раз я могла уйти из дома — муж бы не рассердился. Это было как бы с батюшкиного благословения.
О моем знакомом батюшка сказал, что у него много очень высоких и хороших стремлений, но в жизни он не умеет их применять и получается разлад. Человек он хороший, но жить ему всегда будет трудно (удивительно верно), и для подкрепления и назидания он дал ему Авву Дорофея.
— Батюшка, миленький, ведь он всю жизнь с женщинами не может устроиться, какой же ему Авва Дорофей поможет!
Батюшка засмеялся.
— Вот от всего этого… ему и дано. (Очевидно батюшка кроме книжки старался вложить что–то в его душу). — И добавил серьезно, глядя вдаль: — А кто знает?.. Мы еще не знаем, что с ним будет.
Пришла раз к батюшке просить его помолиться об одном фабриканте (бывшем). Муж мой его лечил, а так как он был болен очень серьезно, то Ваня послал к батюшке, просить его молитв (тогда Ваня, не видя батюшку, начал признавать его). Больной был замечательный человек. Он всем всегда помогал. Он никогда не отпускал человека, не удовлетворивши по возможности. Батюшка слыхал о нем. Он расспросил о болезни и о его внешних условиях жизни.
— Да, да, очень хороший он человек и нужный и теперь. Бедный! Как его прихватило! Несомненно нужно о нем помолиться. Ему нужно еще жить.
Батюшка говорил о нем, точно знал его и силу болезни определил лучше докторов и говорил про нее так, точно он сам ею болел.
Меня ужасно всегда поражало, как он говорил о жизни людей, о их страданиях, точно сам с ними жил. То сделала в нем христианская любовь старца отца Алексея.
Но вот самое удивительное, что батюшка сотворил с одной «душой».
Как–то в гости к нам пришел товарищ и друг мужа. С ним у нас сделался сердечный припадок и он пролежал у нас очень долго. Дочь его была замужем за партийным — хорошим человеком. Отец никак не мог ей простить и постоянно ссорился с ней и его не принимал. Гражданская жена его, очень плохая женщина, поддерживала всячески эту ссору.
Больному было очень плохо. Видя отца при смерти, дочь его пришла в отчаянье, что он умрет, не простив и не благословив их (все они были неверующие). Она просила помочь ей. Я попробовала уговорить отца, но ничего не добилась.
Раз ночью ему сделалось хуже и утром он лежал почти без пульса. Начали готовиться, чтобы вечером увезти его тело на его квартиру.
Дать умереть ему так — было немыслимо. И хотя дела было много, но, видя гибель его души и отчаянье дочери, я полетела к батюшке. Рассказала домашним в чем дело, меня сейчас же пустили к нему. Он посмотрел на меня в упор и молча благословил.
— Что случилось?
— Сделайте так, чтобы он не умер!
У меня была горячая вера и несомненное убеждение, что батюшка может остановить смерть.
— Нужно, чтоб он помирился с дочерью, а так уж как хотите, батюшка, — пояснила я свою просьбу.
Батюшкины глаза стали темными и глубокими–глубокими. Лицо его преобразилось, он молча смотрел на меня. Я вдруг испугалась, что он не захочет помочь. Но он торжественно и глубоко наконец произнес:
— Хорошо, — и, помолчав, добавил: — Имена?
— Михаил, Мария.
— Михаил, Мария, — медленно проговорил он. — Буду молиться. — Вид его стал обыкновенный.
Дела было масса, человек умирал, а батюшка сказал:
— Ну, он помирится с дочерью… заживут хорошо. Какой жизнью, думаете, будет жить?
— Той же, что и до болезни, — тихо ответила я.
— Несомненно.
Батюшкины глаза снова стали темными и глубокими, лицо преобразилось. Он, казалось, видел не только меня, но душу умирающего и самую преисподнюю.
— Итак, — сказал он, в упор глядя на меня. — Что нужно ему: жить или умереть? Отвечай!
Я чувствовала, что у меня от страха сердце остановилось, точно от моего ответа зависела жизнь больного, и, не сводя с батюшки глаз, я глухо, но твердо ответила:
— Умереть.
— Правильно. Иначе душа его пойдет…
Он не докончил и сразу сделался простым и даже веселым. Мне тоже стало весело: душа Михаила будет в раю: то сделает о. Алексей.
— Итак, — помолчав, сказал он, — будем молиться за Михаила и Марию. Будем стараться.
Это значило, что нужно молиться за них не только о. Константину, но и мне.
— Теперь идите, — и батюшкин голос звучал особенно, точно он меня посылал на какое–нибудь важное дело.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — и он благословил меня всю большим крестом.
Это в особенных и очень редких случаях о. Алексей давал как бы вещественное старческое благословение и оно воспринималось и чувствовалось особенно. Оно покрывало тебя как бы светлой броней и придавало силу хоть горы сдвигать.
— Смотрите, подготовляйте его к этому (примирению). Знаете, так в разговоре, постепенно влияя на него. Ну, да вы сумеете это сделать. Идите. И все сообщайте мне.
— Батюшка, больному делается хуже каждую пятницу.
— Ну что же, значит будем ждать… надо ждать, — в пятницу, — сказал он торжественно.
Выхожу и на вопросы домашних отвечал только:
— Согласился. Теперь пусть как хочет, сам знает, — и весело полетела домой.
На душе было немного все же неспокойно: как–то дома? Но радостно было очень: батюшка согласился вырвать душу Михаила из лап лукавого во что бы то ни стало. Нужно работать вместе с батюшкой, помогать ему, оправдать его доверие. А как я приступлю к этому делу?
Дома нахожу все то же. Дочери говорю, что о. Алексей согласился помочь им. Она сразу повеселела. Вечером собралось много докторов. Несмотря на все их старания — ничего не помогало. Они удивлялись, как больной еще дышит, а муж мой и еще один профессор прямо сознались, что они в своей долголетней практике не видели такого случая.
Сбегала к о. Константину, рассказала ему все. Он обещал молиться и придти, если нужно, причастить. Позволил мне ходить вечером ежедневно в соседнюю церковь молиться о душе Михаила.
Рассказала все Ване. Он, по обыкновению, промолчал и только тихо сказал:
— Это хорошо (что о. Алексей взялся).
Не видавши еще батюшку, Ваня уже в это время очень уважал и любил его.
К утру у больного появился пульс (почти сутки у него его не было), ему стало лучше. Ежедневно я садилась около него и говорила ему, что нужно любить и прощать всех, что не нужно помнить обиду. Говорила ему про новую лучшую жизнь, где царит одна радость, мир, любовь. Говорила все больше намеками, но все же он понимал и воспринимал. В голове была только одна мысль: батюшка, родной, помогите. С больным мы очень сблизились и в своих страданиях он всегда звал меня, ища во мне поддержки. Он очень боялся смерти и когда тоска находила на него, я рассказывала ему о той чудной стране (он любил Италию), куда он скоро поедет и говорила ему так, пока он не успокаивался. А когда ему делалось особенно плохо, я собирала всю силу воли, входила совершенно спокойно к нему, мысленно говоря: «Именем старца моего о. Алексея, тебе говорю: смерть, уходи! Рано тебе брать его душу. Нельзя еще».
Потом садилась у изголовья больного, брала его руку и, весело смотря ему в глаза, говорила ему о его выздоровлении и о той чудной стране, куда он скоро поедет. И постепенно печать смерти медленно исчезала с лица его, и глаза его, полные ужаса, все спокойнее и спокойнее смотрели куда–то вдаль. И так было каждый раз. Видимо смерть приходила, но молитвы и само имя о. Алексея удаляли ее.
Наконец я стала ясно говорить больному, что дочь его очень любит и очень страдает от ссоры с ним. Что нужно их простить, все забыть и их принять. Я говорила ему, что дочь его очень счастлива замужем, что ее муж очень хороший человек.
По вечерам бегала в церковь и молилась изо всей силы физической, так как душой не умела. Молилась безтолково, особенно, когда казалось что–нибудь плохое в нашем деле. Я только повторяла: «Господи, Пресвятая Богородица, св. Николай, сделайте так, чтобы батюшкино дело вышло».
