Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. (читать книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗

Опыт в этой области он приобрел у своего предыдущего работодателя, банка «Континентал». Секьюритизация подразумевает выявление пакетов ссуд и прочих долговых обязательств, которые затем могут быть проданы покупателям и трейдерам. Эти чрезвычайно сложные и невнятные для непосвященных инструменты, так называемые специализированные компании (SPE), как бы перетягивали на себя растущий долг и тем самым, хотя бы теоретически, «очищали» счета «Энрон» от задолженности; аналитики, институциональные и мелкие инвесторы, даже совет директоров компании – больше никто не видел их в балансе, вследствие чего возникало впечатление, будто у компании нет большой задолженности.

Фастоу придумал более трех с половиной тысяч таких SPE с названиями вроде «Марлин», «Роухайд», «Брейвхарт», «Раптор» ^[184], «ДЖЕДАЙ», «Чуико» (в честь косматого Чубакки из «Звездных войн»), а также LJM1, LJM2 и LJM3 (в честь жены Фастоу и его детей – Лиа, Джеффри и Мэтью). Многие компании создавались конкретно для вывода денег на личные счета Фастоу и других руководителей в ущерб акционерам, кредиторам и даже собственным сотрудникам⁷²⁶.

Каждая из бухгалтерских махинаций Скиллинга и Фастоу перекидывала долги «Энрон» в будущее, и в итоге образовалась этакая огромная куча мусора, которую уже невозможно было прятать. Примечательно, что акционерам и аналитикам потребовалось очень много времени, чтобы осознать истину, которая должна была стать явной гораздо раньше.

Человеком, который наконец открыл глаза обществу, оказался Джеймс Чанос, управляющий хедж-фондом со специализацией на так называемых коротких продажах. При нормальном ходе событий покупатели акций надеются, что смогут приобрести дешево, а затем продать дорого и так получить прибыль. Как ни странно, трейдер может поступать наоборот: сначала продавать по высокой цене, а затем получать прибыль, выкупая акции по более низкой цене. Для этого он должен сначала занять акции у кого-то еще; кредитор получает комиссию за предоставление акций в кредит, а заемщик рассчитывает на прибыль – и берет на себя риск – от короткой продажи ^[185].

Мистер Чанос отнюдь не первым из аналитиков осознал, что финансовые отчеты «Энрон» лишены смысла; скорее его преимущество заключалось в том, что он лучше других справился с когнитивным диссонансом между социально приемлемыми бравурными рассуждениями о гениальности руководства «Энрон» и опровергающими их финансовыми данными, а также в том, что он стал незамедлительно действовать⁷²⁷. Кредиты, предоставленные «Энрон», зависели от кредитного рейтинга компании, а тот, в свою очередь, определялся умением Фастоу скрывать долги «Энрон» перед SPE. Вдобавок эти кредиты учитывали стоимости акций «Энрон», которые предлагались в качестве обеспечения ссуд; когда слухи о махинациях разошлись, цена акций упала, банки потребовали возвращения кредитов, и карточный домик рухнул. 16 октября 2001 года компания «Энрон» созналась в своих убытках; Кеннет Лэй сохранял оптимизм в отношении перспектив компании вплоть до того момента, когда шесть недель спустя было объявлено о банкротстве. Он с помощниками полетел в Нью-Йорк для подачи документов – разумеется, на собственном самолете компании, а остановился в отеле «Фор сизонс»⁷²⁸.

Как и в случае с Национальным городским банком Чарли Митчелла, крах затронул в первую очередь рядовых сотрудников компании, которых руководство побуждало покупать акции на сбережения из пенсионных вкладов: в 2005 году, например, двадцать тысяч бывших сотрудников «Энрон» получили коллективный иск в размере 85 миллионов долларов фактических убытков, хотя последние, по оценкам, исчислялись миллиардами. (Деньги на погашение изымались у страховых и банковских фирм, а не списывались со счетов давно переставшей существовать «Энрон»⁷²⁹.)

При этом пострадавшим сотрудникам целый месяц запрещалось продавать акции из состава их пенсионных вкладов, якобы вследствие непрерывного изменения стоимости бумаг во время резкого падения цен на акции. С другой стороны, высшее руководство «Энрон» дружно избавилось от акций накануне краха: Скиллинг выручил за свою долю 71 миллион долларов. Когда «Дайнерджи», другая коммунальная компания, предложила спасти «Энрон», руководители последней потребовали бонусов и выплат на общую сумму более 100 миллионов долларов, в основном для Лэя; «Дайнерджи» отказалась от сделки⁷³⁰.

В отличие от историй Бланта, Хадсона и Митчелла здесь справедливость восторжествовала: несколько руководителей «Энрон», включая Скиллинга и Фастоу, отбыли тюремное заключение (одиннадцать и шесть лет соответственно), а Лэй умер от сердечного приступа незадолго до вынесения приговора.

История «Энрон», наряду с аналогичными скандалами той эпохи (вспомним «Тайко интернешнл» Денниса Козловски и «Уорлдком» Бернарда Эбберса ^[186]), были звеньями длинной цепочки бухгалтерских манипуляций, порожденных обилием двусмысленностей в законодательстве.

В 1993 году, стремясь обуздать чрезмерные финансовые аппетиты корпоративного топ-менеджмента, Внутренняя налоговая служба США ограничила налоговый вычет по зарплатам руководителей суммой в 1 миллион долларов; это заставило менеджеров обратить внимание на опционы, которые дорожали по мере повышения стоимости акций. Теоретически оплата опционами уравнивала положение руководителей и акционеров, но, словно иллюстрируя классический пример закона непредвиденных последствий, такая оплата побуждает руководителей подтасовывать квартальные показатели прибыли, чтобы продемонстрировать постоянный и надежный рост доходности.

При прочих равных условиях и среднем уровне прибыли небольшие колебания в цене от квартала к кварталу делают акции более дорогими. Так как реальные корпоративные доходы колеблются очень сильно, это сомнительное «управление» отчетами о прибылях и убытках оказалось слишком заманчивым для многих руководителей, которые вносили «коррективы» в методику бухгалтерского учета.

Воплощением этой легальной, но грязной практики стала компания «Дженерал электрик», которая перебрасывала неизбежные случайные убытки, свойственные любой нормально функционирующей промышленной империи, из одного квартала в другой, чтобы создать видимость плавного и надежного роста прибыли⁷³¹. Автор этой методики Джек Уэлч не делал ничего необычного, не говоря уже о мошенничестве. Наоборот, финансовая и популярная пресса восхваляла его как нового Томаса Эдисона.

Тем не менее нелишним будет повторить, что пузыри фондового рынка, возникшие из-за внедрения предыдущих революционных технологий – железной дороги в девятнадцатом столетии, радио и автомобилей в начале двадцатого века, – обеспечивали свободный приток капитала, который питал экономику и повышал благосостояние общества. То же самое можно сказать об интернет-пузыре 1990-х годов.

Даже если учитывать непроизводственные компании с нижнего уровня пирамиды, такие как «Вебвэн», и откровенно мошеннические компании ниже, как та же «Энрон», неисчислимые онлайн-выгоды для познания, развлечений, торговли и банковского дела стали плодами инвестиций в «бурные девяностые», пусть большинство из этих инвестиций обернулось убытками. Значит, не будет большой натяжкой признать инвесторов в финансовые пузыри вынужденными филантропами, этакими акулами капитализма, которые бессознательно и трагически жертвуют своим богатством ради общего блага.

* * *

К концу двадцатого столетия крупные инвестиционные банки и люди, выпускавшие акции и облигации новых и существующих компаний, стали главными творцами пузырей. Пионером в этой области выступил финансист Джей Гулд, еще в годы гражданской войны торговавший государственными облигациями ради финансирования армии Севера. После краха 1929 года «комиссия Пекоры» временно прикрыла сомнительную инвестиционно-банковскую деятельность Чарли Митчелла, и был принят закон Гласса-Стиголла (1933), отделивший инвестиционный банкинг от коммерческого: обычным банкам запретили выпускать акции и облигации, а инвестиционным банкам отныне возбранялось принимать вклады и выдавать кредиты гражданам.