Заблуждения толпы - Бернстайн Уильям Дж. (читать книги без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Такие политики, как Раскоб, во времена пузырей и кризисов играют двоякую роль. Во-первых, как и всех остальных, их опьяняет жажда наживы, как было с королем Георгом I и герцогом Орлеанским в 1719–1720 годах, а также с большей частью британского парламента во время пузыря железных дорог. В последние десятилетия кодекс политической честности и усилия законодателей способствовали искоренению таких практик, во всяком случае, в развитых странах Запада; ныне политические лидеры должны исполнять своего рода священническую функцию, непрерывно убеждать общественность, что национальная экономика в целом здорова. На пути вверх не должно встречаться и намека на спекулятивные излишества, а на пути вниз лидеры нации обязаны избегать любых слов, способных вызвать страх или панику.
Так было и в 1920-х годах. В своей приветственной речи на съезде республиканцев в 1928 году Герберт Гувер торжественно провозгласил: «Сегодня Америка ближе к окончательной победе над бедностью, чем когда-либо прежде в истории нашей страны. Богадельни исчезнут навсегда»397. С наступлением кризиса Гувер и его министр финансов Эндрю Меллон исправно заверяли общественность в том, что экономика «фундаментально» здорова. Гувер также первым проявил ныне типовую реакцию политических лидеров всего мира на экономический кризис; Джон Кеннет Гэлбрейт упоминал о «некоммерческой встрече», когда политических, финансовых и промышленных лидеров страны собрали в Белом доме «не потому, что нужно было что-то делать, а чтобы создать впечатление, будто дело делается»398.
* * *
Можно ли выявить пузырь в реальном времени?
Одним из величайших достижений в области современного финансового дела стала гипотеза эффективного рынка (EMH), выдвинутая Юджином Фамой из Чикагского университета: в 1960-х годах этот ученый пришел к выводу, что финансовые рынки быстро усваивают новую информацию («переваривают» сюрпризы) и закладывают ее в цены. Поскольку сюрпризы по определению предсказать невозможно, предугадать грядущие колебания цены тоже не представляется возможным.
Согласно этой гипотезе, текущая рыночная цена точно отражает имеющуюся в наличии информацию, и потому мании попросту не должны возникать. Как язвительно замечает Фама: «Честно говоря, слово “пузырь” сводит меня с ума»399.
Антипатия поклонников гипотезы EMH к существованию пузырей вполне понятна; современные финансы опираются на математические модели рыночного поведения. Конечно, не составляет труда отмахнуться от приписываемого Исааку Ньютону замечания о том, что просто вычислить движения небесных тел, но не безумие людей, однако оно все же заставляет задуматься: Ньютон относится к числу величайших математиков, когда-либо рождавшихся в нашем мире; уж если он признавался в неспособности описать пузырь в математических терминах, не исключено, что это не под силу никому.
Роберт Шиллер из Йельского университета, разделивший с Фамой Нобелевскую премию по экономике 2013 года, предполагает, что пузыри возникают, когда рост цен начинает воспроизводить сам себя, – по его словам, «если распространение модных устремлений идет через цену»400. Это справедливо для всех пузырей, но само по себе данное наблюдение не помогает их выявлять, поскольку инвесторы везде и всегда гоняются за активами с быстрой и высокой доходностью. Впрочем, крупномасштабные пузыри вроде тех, что возникали в 1719–1720 годах, в 1840-х и 1920-х годах, случаются редко, а потому простая констатация ежедневного самоподдерживающегося роста цен чревата частыми ложными тревогами.
Судья Верховного суда США Поттер Стюарт столкнулся с той же проблемой при рассмотрении дела «Джакобелли против штата Огайо», на другой, скажем так, арене, и в его подходе содержится иная методика трактовки пузырей: «Согласно Первой и Четырнадцатой поправкам, уголовные законы в этой области конституционно ограничены исключительно жесткой порнографией. Сегодня я не буду пытаться далее определять материалы, которые, насколько я понимаю, охватываются этим сжатым описанием, и, возможно, мне и впоследствии не удастся сделать это внятно. Но я узнаю ее, когда увижу своими глазами»401.
Ньютон не мог моделировать человеческое безумие, а профессор Фама отвергает само употребление слова «пузырь», тогда как вошедшая в историю формулировка судьи Стюарта означает следующее: он не в состоянии смоделировать жесткую порнографию лингвистически, но знает, как та выглядит. Пожалуй, цитата из дела «Джакобелли против штата Огайо» вполне применима и к финансам: даже если мы не в силах моделировать пузыри, нам точно известно, каковы они на вид.
Финансовые мании, о которых рассказывалось выше – история «Компании Миссисипи» и компании Южных морей, пузырь английских железных дорог и крах фондового рынка в 1920-х годах, – все наглядно демонстрировали четыре описанных выше признака подобных маний. Во-первых, финансовые спекуляции становились основной темой повседневных разговоров и предметом социального взаимодействия, будь то на улице Кенкампуа или в Иксчендж-элли, а также на брокерских галереях бирж 1920-х годов. Фредерик Льюис Аллен вспоминал, что в 1920-х годах «у всех на устах были примеры состояний, заработанных буквально за одну ночь. Один комментатор рассказывал, что в приемной врача беседовали только и исключительно о рынке, а парикмахер, брея клиента, пространно рассуждал о перспективах акций «Монтгомери Уорд» [122]. Жены допытывались у мужей, почему те такие недотепы и почему норовят остаться в стороне от происходящего, а в ответ слышали, что их мужья прямо вот этим утром купили сотню акций нефтяной компании “Америкен линсид”»402.
Второй характерный признак пузыря состоит в том, что множество обычно компетентных и здравомыслящих людей бросает свои надежные, хорошо оплачиваемые занятия и с головой уходит в финансовые спекуляции. Без финансовых потрясений своего времени Блант и Хадсон, например, вполне довольствовались бы успешной торговлей тканями. Аллен описывал одну актрису, которая переоборудовала свою резиденцию на Парк-авеню в небольшую брокерскую контору, где «висели по стенам таблицы, графики и финансовые отчеты, а сама она посредством телефона играла на рынке, все глубже в него погружаясь и забывая об остальном». Некий художник, «прежде рассуждавший разве что о Гогене, отложил кисти и принялся восхвалять достоинства «Нешнл беллас хесс» [давно сгинувшей компании, торговавшей товарами по почте. – Авт.]»403.
Третьим и наиболее явным признаком любого пузыря является категоричность верующих, которые гневно реагируют на малейшие сомнения скептиков. Пожалуй, если у кого-то в конце 1920-х годов и были основания (наряду с историческим, так сказать, чутьем) сомневаться в длительности сложившегося благополучия и предупреждать общественность о близкой катастрофе, так это у Пола М. Варбурга. Родившийся в 1868 году в семье немецких евреев, этот наследник средневековой Венеции, к которой восходила его финансовая родословная, стремительно вознесся на вершину европейских финансов, затем в 1911 году принял гражданство США, а три года спустя был приведен к присяге в качестве члена правления Федеральной резервной системы.
Еще до эмиграции из Европы Варбург наблюдал похожие ситуации и потому прекрасно знал, чем все должно закончиться. В марте 1929 года, будучи главой «Интернешнл эксептанс банк» (ИЭБ) [123], он отмечал полную иррациональность цен на акции, если отталкиваться от сколько-нибудь рациональных оценок, и с тревогой указывал на растущее количество ссуд с последующей «оргией безудержных спекуляций», которая в конечном счете не просто разорит спекулянтов, но «вызовет общую депрессию в масштабах всей страны»404.
Этот поразительно точный прогноз натолкнулся на стену общественного негодования. Среди обилия обвинений самыми мягкими были упреки в «ретроградстве», а менее сдержанные корреспонденты обвиняли Варбурга в том, что он «мешает процветанию Америки», фактически дословно предвосхищая оскорбления в адрес противников Интернет-пузыря двумя поколениями позже405.
