Секс в искусстве и в фантастике - Бейлькин Михаил Меерович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
« – Мы знали, что ты не знаешь, и презирали тебя настолько же сильно, насколько нам хотелось, чтобы тебя здесь не было, но игра оказалась весёлой. Ты был напуган, и мы надеялись, что напугали тебя мы».
В дальнейшем норовистые тинэйджеры подружились со своим репетитором и любовником матери Уолта по совместительству, но они то и дело испытывают долготерпение старших своими проказами и трансвестизмом. «Он непременно хотел быть гадким, – рассказывает об Уолте Марк, – вскоре после того, как я видел, как они с Би облизывали друг друга у Пенни, куда я пришёл днём с ней потрахаться. Потом, когда я выходил пописать, не заметить их было невозможно – кролик с крольчихой, а дверь, разумеется, настежь» .
Не стоит забывать и о любовнике Дэйзи. Дети осведомлены обо всех его положительных качествах, вплоть до гигантских размеров полового члена, но Кристофер ущемляет семейные права Би: «он лютеранин и робеет» , а потому, всякий раз, когда он остаётся ночевать у своей любовницы, Би и Уолту приходится спать в его собственном доме. Словом, вольные сексуальные нравы обоих тинэйджеров – проявление реакции протеста и против их матерей (кстати, Уолт придерживается версии, что он –«сын моряка, фамилию которого мама забыла спросить» ), а также их сожителей, и всех тех, кто счастливо живёт в нормальных полных семьях. По мнению юных анархистов, их имитация любовных нежностей особенно обидна для случайного наблюдателя, если они выдают себя за геев. Этим-то и объясняются и упорный трансвестизм Би, и её постоянные превращения в Сэма. Вот, скажем, сцена в кафе, за одним из столиков которого расположилась семья американцев – «…папа лысый, у мамы волосы голубые, две дочери постоянно поправляют длинные причёски. <…>
Уолт и Сэм повернулись друг к другу, обнялись и поцеловались.
– Это игра, – сказал Марк Сайрилу. – Чтобы американцы понервничали. Присоединяйся, если хочешь. Я к этому привык.
Сайрил организовал подобие улыбки.
– Доедайте, пока официант нас отсюда не попросил.
– Ты думаешь? – спросил Уолт, встал и, наклонившись, поцеловал Марка в уголок рта. – А ведь мы ещё не поласкали друг у друга краники» .
Игры с переодеванием понравились и самим подросткам. «Мы с Сэмом всё время носим одежду друг друга, так что уже не знаем, где чьё, а наши мамы и не пытаются различать. Когда маман мне что-нибудь покупает, то берёт сразу пару».
Реакция протеста представителей младшего поколения ставит старших в достаточно трудное положение. Они вынуждены потакать тинэйджерам и не обращать внимания на их сексуальные забавы. А что, собственно, им остаётся делать? Сказать, что, мол, нам, взрослым, это можно, а вам, малолеткам, ещё рано? Это будет воспринято молодыми анархистами, как явная дискриминация, нарушающая все завоевания сексуальной революции, что грозит нешуточным бунтом! По словам Уолта: «Маман говорит, что я полиморфно перверсивен или перверсивно полиморфен, поэтому Би одевается мальчиком, который может сойти за моего брата или лучшего друга по имени Сэм».
Простодушная Пенни не скрывает и свои собственные положительные эмоции, связанные с забавами её сына и Би:
«Когда ты впервые одел Би в свою одежду и придумал Сэма – я вспомнила, как сама завидовала мальчишкам, их одежде. Такие интуитивные грёзы как-то связаны с источниками искусства, поскольку мои исполнены духовидческой интенсивности…».
Марк гибче остальных; вот, скажем, его полушутливый диалог с Уолтом:
« – А я тебе нравлюсь?
– Нет, конечно. Ты – тошнотворный пацан, который чёрт-те чем занимается в свои двенадцать лет при полном одобрении своей милой умницы-мамы, у которого феноменальный коэффициент интеллекта, и потому, насколько меня поставили в известность, рукоблудит, рассматривая голландские издания, иллюстрированные голландскими мальчиками, которые начали теребить свои стручки ещё в подгузниках, а теперь вступили в развитую фазу счастливого идиотизма».
Похоже, что и Уолт раздобыл голландские плакаты вроде тех, что украшают собой комнату Адама и Питера. Представители старшего поколения отнюдь не в восторге от подобной изобразительной продукции Амстердама. Тем не менее, Марк тоже подыгрывает «полиморфной перверсивности» Уолта, и, когда поражённый Сайрил спросил: « Что это Уолт делает?», он ответил: «Вдыхает аромат моих плавок, предположительно – ощутимый». Они оба, и Марк, и Уолт, бисексуальны (только у подростка гомосексуальный потенциал несравненно сильнее гетеросексуального). Любопытен их диалог о детстве французского режиссёра, писателя и художника Жана Кокто, известного своей гомосексуальностью.
« – Когда Кокто был моложе тебя, он впервые в жизни увидел обнажённого мальчика в деревне, на ферме, и моментально грохнулся в обморок.
– Симпатичный, наверное, мальчишка был, а? <…> А от меня бы Кокто в обморок грохнулся?
– Намертво».
Эта история понадобится нам в дальнейшем, поэтому стоит докопаться до её сути. Кокто упал в обморок не оттого, что нагой мальчик был красавцем, а потому что впервые увидел половой член другого подростка. Став взрослым художником, он без устали изображал любимый орган в любых состояниях и положениях, разумеется, вместе с их владельцами – молодыми людьми всех профессий и сословий: моряков, актёров, акробатов и художников. Так уж устроена психология гомосексуалов – мужской член является для них мощным эротическим раздражителем. Для юного Кокто его вид и вовсе стал запредельным испытанием, приведшим впечатлительного подростка к глубокому обмороку. Уолт во многом сходен с Кокто: своей гомосексуальностью, одарённостью, но сексуальная революция позволила ему найти выход собственным сексуальным интересам в более раннем возрасте, так что никакие обмороки ему не грозят.
Трансвестизм для Би – явление временное и несущественное; своей затянувшейся игрой девочка лишь потакает гомосексуальности Уолта. К тому же она почувствовала эротический интерес к их новому другу, вполне гетеросексуальному Сайрилу.
« – Она собирается отпустить волосы и носить платья. Мне кажется, Уолт из-за этого грустит, – признаётся Марку Сайрил, добавляя при этом: – У Би растут волосы на лобке, чем она гордится, и грудки – они прекрасны. Она прямо из «Георгик» Майоля. Я как во сне хожу» .
Подростки втянули в свою игру и Сайрила. Поскольку из дому он выходил в чересчур «буржуазной» одежде, донельзя раздражающей обоих малолетних анархистов, то его переодевают в общие «шмотки». К эпатажным выходкам новых друзей мальчик привык не сразу, тем более что ребята посмеивались и над ним. Постепенно он всё же вошёл в их круг на равных, что повлияло на поведение всех троих: и Би, и Уолт почувствовали сексуальный интерес к Сайрилу; тот же отдаёт явное предпочтение Би, не слишком, впрочем, отталкивая Уолта. Марк нечаянно подслушал диалог мальчиков: «подбавь слюны для гладкости» и ответ Сайрила – «никто не возражает».
Уолт самым откровенным образом пытается склонить к сексу и своего восемнадцатилетнего репетитора, например, подразнивая его рассказами об играх с переодеванием Би в мальчишескую одежду:
« – Как-то днём мы с Сэмом одевали и раздевали друг друга где-то с час, наверное. Пенни сказала, что в лечебнице для душевнобольных способны и не такое. Ты раздуваешься и увеличиваешься».
Надо думать, что восемнадцатилетнему Марку Бордо хватит ума и такта, чтобы не злоупотребить явной влюблённостью в него обоих мальчишек. Это особенно важно по отношению к Уолту, явно добивающемуся от своего наставника половой близости. Тому трудно вдвойне, так как воспитание Уолта должно строится на двух противоположных принципах: во-первых, необходимо щадить гомосексуальную ориентацию подростка, предупреждая развитие у него комплекса неполноценности и интернализованной гомофобии; во-вторых, следует, по возможности, содействовать становлению его гетеросексуального потенциала.
