Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Садовски Джонатан (читать книги онлайн без txt, fb2) 📗
Позднейшая критика СИОЗС основывалась на подсчете баланса пользы и побочного действия. Сам Крамер не уделял внимания побочным эффектам антидепрессантов: тогда еще не было широко доступных данных на этот счет. Сомнения Крамера вращались вокруг заявлений о нахождении пациентами «самого себя и своей подлинной сущности». Что же представляла собой подлинная сущность личности, если ее можно было запросто изменить химическим путем? Многие больные задавались тем же вопросом.
Книга способствовала появлению достаточно спорного термина «косметическая фармакология». Подобно пластической хирургии, она не требовалась человеку по медицинским показаниям, но могла улучшить жизнь. Ключевая фраза – «сделать еще лучше». Давал ли «Прозак» преимущество на рабочем месте, помимо собственно лечебного эффекта? Делал ли он людей более общительными и обаятельными? И если да, можно ли применять «Прозак» как стимулятор для тех, кто не болен, а просто слегка подавлен? Когда «Прозак» только появился, специалисты по этике и журналисты уделяли много внимания этому вопросу. Как и всегда в случае с чем-либо, признанным улучшить жизнь людей, спор велся так: с одной стороны, если это и правда сделает жизнь людей лучше, почему бы и нет? С другой стороны, не дает ли это несправедливое преимущество определенной группе людей – скажем, тем, у кого есть деньги на лекарства. И какова цена здоровья?
Книга «Слушая „Прозак“» была прочитана множеством людей, как и несколькими столетиями ранее «Анатомия меланхолии» и работы Фрейда и Юнга десятилетия назад. Вероятно, она точно так же повлияла на увеличение спроса на лекарства от депрессии, как ранее сочинения психоаналитиков на популярность сеансов психоанализа. К психологии бессознательного часто обращались для решения жизненных проблем, а не для лечения болезней. Точно так же «косметическая психофармакология» побуждала их покупать «Прозак». Кто бы ни захотел улучшить свою жизнь при возможности? Психоанализ предполагал длительные и болезненные столкновения с мыслями и побуждениями, которые принято отодвигать на второй план. Тогда как «Прозак» можно было запить апельсиновым соком за завтраком.
Спор по поводу «косметической психофармакологии» скорее развеялся сам собой, чем как-то разрешился. Больше никто не задумывается над тем, делает ли «Прозак» или любой другой антидепрессант нашу жизнь лучше. Сам Крамер стал много писать в защиту статуса депрессии как болезни и антидепрессантов как лекарств от нее. Споры вокруг «косметической психофармакологии» утихли еще и потому, что удалось определить риски применения «Прозака». Такие дискуссии вообще имеют смысл лишь в случае незначительных побочных эффектов от применения лекарства. Однако теперь большинство специалистов сходятся на том, что применение антидепрессантов имеет последствия, которых лучше по возможности избегать. И что антидепрессант не поднимает настроение здоровому человеку[510].
Некоторые критики «Прозака» утверждали, что он истощает эмоциональные силы человека. СИОЗС отчасти ослабляет характер и решимость бороться с неизбежными жизненными невзгодами[511]. Один специалист по этике, соглашаясь с необходимостью лечения в серьезных случаях, рассматривал «Прозак» как часть подростковой, инфантильной культуры – чем-то вроде джинсов с кроссовками, а не строгих костюмов, надеваемых на работу[512]. (Вероятно, однако, что спокойное отношение к тому, что надевать на работу – куда более точный критерий зрелости, чем строгий костюм.) Если верить подобной критике антидепрессантов, мы теперь бежим в слезах к психотерапевту с каждым эмоциональным аналогом ссадины на коленке, в отличие от наших стоических предков. Как и многие громкие заявления о нездоровом влиянии антидепрессантов на культуру, они во многом так и остаются всего лишь ничем не подкрепленными заявлениями.
«Прозак» и прочие СИОЗС вызвали у многих замешательство и поставили в тупик вопросом о сущности собственной личности. Кто же, или что же, я такое, если мое настроение и восприятие внешнего мира можно изменить таблеткой? Однако другие физические методы лечения депрессии, включая антидепрессанты предыдущего поколения, не вызывали в обществе таких философских рассуждений. Отчасти, наверное, потому, что не столь широко применялись. Что-то я не припоминаю мемуаров под названием «Я и мой Марсилид» или «Нация Памелора». Как и описаний того, как КПТ изменила чью-то жизнь. Единственный метод лечения депрессии, отраженный в мемуарах столь же обширно, как СИОЗС, – это электросудорожная терапия.
В эпоху, провозгласившую, что Фрейд умер (по причине того, что были найдены действенные лекарства от депрессии), никто не сказал, что КПТ мертва. А ведь логика та же – зачем корректировать мышление, если болезнь имеет биохимическую природу? Зачем вообще заморачиваться какой-то психотерапией, если можно проглотить таблетку? Однако КПТ и «Прозак» смогли стать единым целым. Они отлично вписались в изменившуюся культурную среду, потому что не требовали глубокой проработки внутренних проблем, легко вписывались в условия медицинского страхования и прекрасно проверялись при помощи клинических испытаний. Которые, как мы узнаем далее, оказались небезупречны.
Негативная реакция: клинические испытания и прочие неудачи
Биологическая теория происхождения депрессии имела преимущества не только с научной, но и с психологической точки зрения. Многим нравилось думать, что депрессия имеет лишь физическую природу. Но постепенно мысль перестала казаться такой уж блестящей, а о побочных эффектах антидепрессантов стало появляться все больше и больше информации. В частности, стали замечать «эффект отката», когда через какое-то время препарат переставал действовать, а еще выяснилось, что довольно-таки тяжело отказываться от их приема. Громкие разоблачения в сфере фармакологии вполне заслуженно привели к недоверию к отрасли. Наука о мозге продвинулась не настолько, насколько многие надеялись. Лекарства не могли сделать состояние человека «еще лучше», если оно и так находится в норме. Изрядное количество тех, кто принимает антидепрессанты, само по себе могло стать поводом для разочарования, – если они так хороши и их принимает столько людей, почему же остается так много случаев депрессии и обычной печали? Не спешите относиться с презрением к перспективам биологической психиатрии конца XX века. Достижения того времени в понимании механизма и лечении депрессии привели к неосторожным заявлениям. Однако некоторые авторы, которым приписывали неоднозначные высказывания, оказались осмотрительнее, чем подумали многие из их читателей.
Научная и политическая критика была весьма убедительной. Она отмечала, что нет окончательного понимания о биологической природе депрессии, и высказывала обеспокоенность побочными эффектами антидепрессантов, а также сомнения в корректности и этичности результатов клинических исследований препаратов.
Описание мозговой активности и знание того, как именно она влияет на настроение – разные вещи[513]. Определить точные связи между химическими изменениями и настроением оказалось не так-то просто. К примеру, уровень моноаминоксидазы у больных депрессией не такой высокий, как у некоторых здоровых людей. Многие пациенты поначалу ухватились за идею «химического дисбаланса», но потом обнаружили, что она однобока и не учитывает важных аспектов их жизненного опыта[514].
Порой можно увидеть пренебрежение, с каким теперь воспринимается сама фраза «химический дисбаланс». Хотя пренебрежение – так себе подход к изучению истории. В медицинской науке оно оправданно лишь в случае псевдонаучных теорий с намеренно сфальсифицированными результатами, а вовсе не для логичных идей, не выдержавших проверку временем. Как бы там ни было, словосочетание «химический дисбаланс» точно так же, как модная до него крылатая фраза «гнев, обращенный внутрь», – стало символом сложной идеи.
Термин «химический дисбаланс» оказался привлекателен и для критиков медикаментозного лечения в психиатрии. Для тех, кто не принял биологическую психиатрию, разоблачение идеи «химического дисбаланса» стало неожиданным подарком судьбы. Если научные обоснования «химического дисбаланса» как причины депрессии слабоваты – разве это не означает краха всего обоснования медикаментозного лечения депрессии?
