Империя депрессии. Глобальная история разрушительной болезни - Садовски Джонатан (читать книги онлайн без txt, fb2) 📗
Рисунок 6. «Прозак» – лекарство, давшее имя эпохе. Прах актрисы Кэрри Фишер, остроумно и смело рассказывавшей о своей болезни, покоится в урне в форме такой таблетки.
Источник: Shutterstock
Иногда, чтобы прояснить этот момент, приходится приводить неочевидное сравнение. Представьте, что вы студент колледжа и вам требуется проанализировать шедевр Вирджинии Вулф «На маяк». Вы даете себе на это неделю и после сообщаете, что книга сделана из чернил и бумаги, следовательно, она состоит из углеродных материалов, смешанных с органическими и неорганическими компонентами. Технически вы будете правы. Но чего-то в вашем анализе явно будет не хватать.
Многие профессионалы поставили под сомнение идею о «химическом дисбалансе». Они выразили опасения в том, что при таком раскладе не учитываются психологические и социальные факторы, поставили под сомнение убедительность доказательств «дисбаланса» и заявили об опасности чрезмерного расчета на лекарства. Несмотря на популярность убеждения, многие пациенты все же придерживались иных причин возникновения депрессии, в частности психологических и социальных объяснений, что наблюдалось в абсолютно разных популяциях, от местных сообществ мексиканцев-граждан США до белых британцев Лондона[467].
Хотя преимущества точки зрения о «химическом дисбалансе» очевидны. Отныне никто не винит родителей. Больные избавляются от стигмы. Люди с депрессией получают шанс на признание того, что они по-настоящему больны, ведь многие считают, что причина болезни носит физический характер. Врачи, которые и прежде ратовали за биологическую психиатрию, переживают культурный триумф.
Меланхолия имела внутреннюю физическую природу, хотя мало кто из сторонников гуморальной теории считал, что она исключительно физическая, опуская психологический и социальный аспект. Психоаналитики верили во врожденную склонность к депрессии, хотя они же настаивали на психологическом аспекте. Эпоха антидепрессантов не положила конец многовековому психологическому толкованию биологических процессов. По-настоящему новыми оказались лишь голоса в поддержку того, что социальные и психологические факторы отныне не важны.
Эпоха антидепрессантов наступила отнюдь не потому, что изобрели эффективные лекарственные препараты, а психологические подходы устарели. Основная часть инноваций в сфере биологической психиатрии появилась в эпоху доминирования психоанализа, а не после нее[468]. «Прозак» – одно из последних появившихся средств в арсенале физической терапии психических болезней, который, в свою очередь, начал формироваться еще с 1920-х годов.
До антидепрессантов
Целое столетие, примерно 1850–1950 годы, стало увлекательным временем для медицины. Микробная теория инфекционных болезней была научно доказана и получила всеобщее признание. Последовали колоссальные изменения в устройстве общественного здравоохранения, профилактики и лечения болезней. Психиатры надеялись на аналогичные достижения, основанные на изучении мозга. С начала XX века проводились многочисленные эксперименты по поиску физических методов лечения ментальных расстройств. Но достижения в науке о мозге мало что смогли дать для подобных экспериментов. Вследствие чего какие-то физические методы лечения изобрели случайно, другие основывались на ошибочных данных, и большая часть имела серьезные побочные эффекты. Также их тестировали на небольших группах пациентов без информированного согласия, когда культура научных исследований была далека от нынешней. Но вместе с тем они возымели совокупный эффект повышения в обществе уверенности в том, что психические заболевания можно лечить физическими методами[469].
Практически забытая широкой публикой «малярийная терапия» для лечения нейросифилиса оказала важнейшее влияние на рост такой уверенности. В 1880-х годах у австрийского психиатра Юлиуса Вагнера-Яурегга был психически больной пациент, у которого поднялась высокая температура из-за инфекции. Когда лихорадка утихла, кажется, уменьшились и симптомы психического заболевания. Вагнер-Яурегг начал заражать пациентов инфекционными возбудителями, надеясь при помощи лихорадки найти средство от ментальных недугов. В 1917 году ему удалось вылечить «общий паралич сумасшедших», теперь известный как нейросифилис. Лечение помогло значительному числу пациентов. Многие из тех, кто проводил всю жизнь в лечебницах, поправились и смогли выписаться. Вагнер-Яурегг первым из психиатров получил Нобелевскую премию[470].
Такую процедуру, как лоботомию, помнят многие, но теперь она используется крайне редко[471]. В 1927 году португальский невролог Антониу Эгаш Мониш посетил научный семинар, на котором демонстрировались обезьяны, укрощенные после удаления части лобной доли головного мозга. Он заинтересовался: а нельзя ли схожим образом лечить симптомы ментальных расстройств, к примеру чрезмерную возбудимость. Мониш тоже получил Нобелевскую премию, но наибольший вклад в продвижение лоботомии внес американский невролог Уолтер Фримен. Лоботомии подвергались тысячи пациентов вплоть до середины XX века. Зловещая репутация метода отчасти заслужена. Он действительно наносил долгосрочный вред когнитивным способностям. Врачи, как и пациенты и их семьи, однако же, часто ценили его: он действительно облегчал симптомы, порой у тех, кто боролся с ними годами. Ущерб когнитивным функциям поначалу был не столь очевиден. Нежелательные последствия многих способов лечения, применяемых в психиатрии, поначалу не были известны или даже считались допустимыми.
Стоит отметить, что один препарат появился много раньше наступления эпохи антидепрессантов. Речь об амфетамине, который был открыт химиком, искавшим средство от аллергии: налицо пример благородной традиции открытия психиатрических средств теми, кто искал что-то другое. Стимулирующий эффект амфетамина был известен с начала XX столетия. Абрахам Майерсон, писавший об ангедонии[472], сам принимал амфетамин, после чего обнаружил чтение лекций куда более приятным. В 1930-е годы он начал давать амфетамин пациентам с депрессией, после чего пришел к выводу, что препарат работает. По мнению более широкого круга профессионалов, амфетамин неэффективен при тяжелой депрессии и психозе, но в легких случаях может помочь. Внимание к побочным эффектам амфетамина также было привлечено не сразу[473].
Несколько методик лечения было изобретено в 1920– 30-х годах. Швейцарский психиатр Якоб Клаези разработал терапию длительным сном. При помощи лекарств пациента погружали в сон на несколько дней подряд, и после пробуждения у человека наблюдалось небольшое облегчение симптоматики. Вскоре после этого для лечения психоза были разработаны несколько способов лечения, названных «шоковой терапией», – по какому принципу их объединили и почему так назвали, не совсем ясно. Один из способов – инсулинокоматозная терапия (ИКТ) – ныне известен в основном благодаря тому, что в фильме «Игры разума» математика Джона Нэша подвергли ИКТ в процессе лечения шизофрении. Изобрел метод венский психиатр Манфред Сакель. Он использовал инсулин для введения в кому пациентов с психозом и обнаружил, что после приведения их в чувство симптомы психоза рассеиваются. Имеются противоречивые мнения о том, была ли терапия эффективна, и если да, то с помощью каких механизмов она работала; тем не менее она широко использовалась. Примерно в это же время появилась теория, что шизофрения противоположна эпилепсии: если человек страдал чем-то из этого, то второй болезни у него точно не будет. Такое утверждение побудило венгерского психиатра Ладисласа Медину к разработке своей гипотезы: а что, если судороги способны обратить вспять шизофрению? Именно такая идея и стояла за судорожной (конвульсивной) терапией. В первые годы судороги вызывались химическим веществом, которое пациент принимал внутрь. Сейчас эпилепсия и шизофрения больше не считаются взаимоисключающими заболеваниями, но, как ни удивительно, тогда лечение работало. Возможно, не менее странным явилось и то, что в итоге судорожная терапия стала использоваться не только для лечения психозов, но еще и расстройств настроения. Лекарственная конвульсивная терапия также стала использоваться повсюду. Врачи, занимавшиеся лечением хронических психических болезней, спешили попробовать новый и, кажется, эффективный способ лечения, – тем более в условиях, когда психиатрические лечебницы стали более переполненными, чем когда-либо. Но терапия инсулиновой комы и судорожная терапия имели серьезные недостатки. Конвульсивная терапия внушала пациентам ужас и отвращение – особенно страшил промежуток времени между приемом лекарства и появлением судорог. В качестве альтернативы приему лекарств придумали электросудорожную терапию (ЭСТ). Эта жутковатая методика, одна из самых страшных за всю историю медицины, была изобретена во время поиска менее пугающего способа вызова конвульсий[474].
