Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗

Прочтя ответ Нансена, Скотт отправил телеграмму Скотту Келти с вопросом о том, в какой порт заходил «Фрам» в последний раз и когда его покинул — и получил ошибочное сообщение, что «Фрам» «ушёл с Мадейры в начале октября». Это лишь добавило неопределённости в атмосферу путаницы и таинственности, окружавшую намерения Амундсена. Основной причиной такого информационного хаоса была небрежная работа команды Скотта — бездействие связанных с ним лиц, за что вряд ли стоило винить Амундсена.

Скотт Келти, в свою очередь, пришёл к заключению, что Амундсен

даже не побеспокоился о том, чтобы информировать о своих намерениях собственных сторонников в Норвегии. Что ж, со временем мы всё узнаем. Ведь слухи распространяются быстро.

Тогда Скотт попытался выбросить мысли об Амундсене из головы. Он отказывался говорить на эту тему. Вероятно, ему казалось, что, если неприятный факт не замечать, он исчезнет сам собой. Упрямое самодовольство просочилось и в тональность хроники всей экспедиции. Если Амундсена и обсуждали, то лишь с точки зрения этичности его поведения. Суровая реальность угрозы, которую он собой представлял, не рассматривалась вообще. Было лишь одно исключение, автором которого стал Оутс:

Что ты думаешь об экспедиции Амундсена [писал он своей матери]? Если он первым окажется на полюсе, мы вернёмся домой с поджатым хвостом, в этом сомнений нет. Должен сказать, что мы слишком расшумелись — все эти фотографии, приветствия, прохождения перед флотом и т. д., и т. д., вся эта шелуха — как глупо из-за всего этого мы будем выглядеть, если потерпим неудачу. Говорят, что Амундсен был неискренен в том, как он всё это проделал. Но лично я не вижу ничего неискреннего в желании держать язык за зубами. Думаю, что эти норвежцы — крепкие орешки, у них 200 собак, и Йохандсен [71] [sic] с ними, а он точно не дитя. Кроме того, они очень хорошие лыжники, а мы можем лишь идти пешком. И если Скотт сделает какую-то глупость, например будет плохо кормить своих пони, его обойдут — как пить дать.

Нансен всё-таки убедил Скотта взять, помимо пони и мотосаней, немного собак. В отличие от Амундсена, он не знал, что лучшие собаки для упряжек водятся в Гренландии, но в любом случае было бы слишком трудно заказать их там, да и времени уже не оставалось. В качестве возницы Скотт выбрал Сесила Мирса, который в начале 1910 года ездил за собаками в Восточную Сибирь.

Пони, которых собирался взять Скотт, водились в Маньчжурии — это был вид, особенно устойчивый к холодам. Поскольку Маньчжурия находилась примерно в том же направлении, что и Сибирь, в последний момент Скотт решил, что Мирс сможет купить и пони.

Итак, человек, совершенно не разбиравшийся в лошадях, занялся их покупкой — чрезвычайно трудным делом. В то время как Оутс, знавший о них всё, остался на «Терра Нова», выполняя обязанности, с которыми мог справиться обычный матрос.

Скотт почему-то предполагал, что всякий знавший хоть что-то о собаках обладает достаточной квалификацией для покупки лошадей. Это был странно-беспечный способ отбора животных, от которых зависел не только исход экспедиции, но в итоге и его собственная жизнь.

Оутс был удивлён, ведь он присоединился к экспедиции именно в качестве специалиста по лошадям и предполагал, что будет выбирать их сам. Но он был не из тех, кто обсуждает приказы руководства, а потому решил, что Скотт «имеет право на свои методы управления» — и дело с концом. По крайней мере так он говорил в своих публичных комментариях.

Путешествие Мирса за животными само по себе достойно небольшой саги.

В январе он отправился по Транссибирской железнодорожной магистрали в Хабаровск. Оттуда в санях, запряжённых лошадьми, спустился по замёрзшему Амуру до Николаевска, расположенного на берегу Охотского моря, проехав ни много ни мало 660 миль.

Николаевск оказался унылым русским поселением в унылом субарктическом районе, в то время известном своими собаками и возницами собачьих упряжек. Это один из тех медвежьих углов Дальнего Востока, с которыми так хорошо был знаком Мирс, который при первом знакомстве показался Скотту бродягой, бездомным скитальцем. Несомненно, такое впечатление он и хотел производить.

Между тем Сесил Генри Мирс был сыном майора Королевского шотландского полка мушкетёров и хотел пойти по стопам отца, вступив в регулярную армию, но по какой-то причине ему это не удалось.

В 1896 году в возрасте восемнадцати лет он уехал на Восток. Там, с перерывом на участие в Англо-бурской войне (несмотря на предыдущую неудачу с армейской службой), он провёл следующие десять лет. Мирс хорошо знал Индию, но бoльшую часть времени проводил в Сибири и Маньчжурии. Дела, которыми он там занимался в действительности, покрыты мраком. Он был «вольным стрелком», близким к военному ведомству, говорил на трёх языках — русском, китайском и хинди. Похоже, что он специализировался на Восточной Сибири и приграничных областях Российской империи, — не очень типичное поведение для бесцельного бродяги. Он наладил отличные связи с русскими чиновниками и любил при случае подчёркивать этот факт. Дальнейшая карьера Мирса говорит о большом доверии, которое оказывали ему британские власти. Он явно был связан с разведкой.

Во время своих многолетних скитаний он научился водить собачьи упряжки и неоднократно совершал длительные зимние путешествия, в частности пересёк Сибирь, дойдя до мыса Челюскина в Северном Ледовитом океане — самой северной точки Азии (это расстояние примерно в две тысячи миль). Скотту его порекомендовал какой-то чиновник из Адмиралтейства.

Это было весной [писал Мирс своему отцу из Николаевска], на самом деле я имел очень крупный контракт — выбрать всех этих животных… Я был очень занят… проверял собак, выбирал одну-две, составлял упряжку, проезжал на ней сто миль, отказывался от тех животных, которые не подходили, и ставил на их место других.

Тем же методом пользовался Даугаард-Йенсен, подбирая в Гренландии собак для Амундсена.

На этом сходство заканчивалось. Даугаард-Йенсен отобрал сто собак, Мирс — тридцать три. От Даугаард-Йенсена никто не требовал лично доставить животных, Мирс должен был это сделать, причём в одиночку. От него ожидали слишком многого. В Николаевске он уговорил русского возницу Дмитрия Гирёва присоединиться к экспедиции в качестве его помощника.

В конце мая собак отвезли на пароходе по Амуру в Хабаровск, а оттуда — поездом во Владивосток. Там, по дороге со станции в питомник, на них напал бешеный пёс. Но губернатор не зря предоставил вооружённое сопровождение — пса застрелили прежде, чем он успел кого-нибудь укусить.

Оставались маньчжурские пони. Мирс, ничего не смысливший в лошадях, поручил своему знакомому купить их на ярмарке в Харбине. Этот человек взял себе в помощники ещё одного русского — Антона Омельченко, который был жокеем на ипподроме Владивостока. Антон тоже стал членом экспедиции.

Во время экспедиции Шеклтона пони тёмной масти умерли раньше, чем светлые. На этом основании Скотт пришёл к заключению, что пони светлой масти лучше во всех отношениях, и настоял на покупке именно таких животных. Это характерный пример путаницы, царившей в голове Скотта, и его навязчивых мыслей о Шеклтоне. В любом случае такой приказ привёл к ненужным трудностям. Пони светлой масти в Харбине было немного, так что выбор оказался невелик. В итоге сделка состоялась, и продавец, как позже на своём ломаном английском отметил Антон, «остался с весьма большой улыбкой».

Чтобы доставить свой громоздкий зверинец из Сибири в Новую Зеландию, Мирс телеграфировал Скотту и, имея на то все основания, попросил выделить ему помощника. В то время на Дальнем Востоке находился брат Кэтлин Скотт, офицер торгового флота Вилфред Брюс, тоже записавшийся в экспедицию. Характерно, что Брюс, торопившийся домой, выбрал для этого трудное двухнедельное путешествие по Транссибирской магистрали — и только в Британии выяснил, что Скотт пытался остановить его телеграммой ещё в Иркутске, чтобы направить на помощь Мирсу. Брюс невозмутимо прокомментировал эту новость: