Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗

Скотт был настолько слеп, что полагал, будто все члены команды «находятся в отличных отношениях со своими товарищами», тогда как Феррар написал: «Похоже, тут каждый за себя». Например, Уилсон язвительно отзывался о Кёттлице («нет ничего более отвратительного в науке, чем некоторые учёные»), Скелтон — о Шеклтоне, а тот испытывал неприкрытую неприязнь к Феррару, доведя его однажды до слёз насмешками и обвинениями в трусости.

Невоспетым героем «Дискавери» был Ройдс: по словам Уилсона, он «с железным терпением [переносил] любое количество оскорблений от вышестоящих». Ройдс быстро сообразил, что источником проблем на судне является отчуждённость Скотта, и пытался своими методами бороться с этим. Если Скотт никогда не общался с матросами, разве что во время формальных инспекций, то Ройдс регулярно по-приятельски болтал с ними. Он терпеливо наводил мосты между кают-компанией и нижней палубой. Как отметил Уилсон, он «невероятно отличался от всей верхушки командования».

Ройдс, при всей своей молодости, хорошо понимал, как можно тактично поддержать слабого и непопулярного капитана, чтобы хоть в какой-то степени укрепить командный дух. То, что моральный климат на «Дискавери» был относительно благоприятным, стало в основном его заслугой. Он сделал для Скотта намного больше, чем тот смог оценить.

Между тем технические проблемы экспедиции следовало искать в изъянах самого корабля. Не было сделано никаких попыток учесть недавно полученные уроки и подготовить его к ситуации, в которой, как стало известно, он обязательно окажется. Ещё на «Фраме», первом современном судне, специально созданном для полярной зимовки, решили все проблемы с теплоизоляцией и вентиляцией в условиях низких температур. Чертежи «Дискавери» разрабатывались через три года после первого дрейфа «Фрама», и при желании легко можно было найти литературу по этой теме. Однако создатель «Дискавери» игнорировал её, потому что отрицательно относился к иностранным разработкам. Как отметил Скотт, он использовал «хорошо известные английские приёмы» и ухитрился сделать удивительно неудобный корабль. Вентиляция оказалась плохой — либо сквозняк, либо духота. Печи дымили. Жилые помещения от неотапливаемого пространства внизу отделяла хлипкая и тонкая палуба в одну доску. В каютах замерзала вода. Койки промокали от конденсата. «На задней стенке рундука под моей койкой, — писал Уилсон, — сосульки и ледяные сталагмиты».

Зима тянулась медленно, но Скотт не предпринял ни одной попытки устранить хоть какие-то пробелы в подготовке людей, так бесславно вскрывшиеся во время осенних санных переходов. В последний момент он разработал планы тренировочных путешествий, но так и остался в рамках теории, не сделав никаких практических приготовлений. Хождение на лыжах и использование собачьих упряжек на судне по-прежнему игнорировали, хотя бoльшую часть времени ветер и холод были умеренными, а освещения, которое давали луна, звёзды и естественные просветы на горизонте в полдень, вполне хватило бы для тренировки обоих навыков. Вместо обучения элементам полярной техники, в которых чувствовалось вопиющее отставание, время растрачивалось на любительские спектакли [42], научные споры и футбольные матчи, проводимые при свете луны.

Запись в дневнике Ройдса весьма красноречива: «Спорили на тему „Лучшие способы путешествия в Антарктике“… но в разгар спора вынуждены были прерваться, поскольку я лишился одного или двух собеседников из-за репетиций негритянской труппы».

Время впустую уходило на ещё одну прихоть просвещённого общества: на «Дискавери» выходил журнал под названием «Южнополярный Таймс». Роль автора статей с удовольствием играл сам Скотт, придумавший для очередного выпуска воображаемое газетное интервью, якобы взятое у него после возвращения «Дискавери» в Англию. Как и в большинстве случаев, где люди имеют дело с вымышленной реальностью, в нём нашли прямое отражение взгляды самого автора.

Когда я стал старше, моё сердце начало вести себя странно. Родители встревожились. Доктор осмотрел меня… и заметил, что, похоже, оно бьётся в ритме двух коротких слов… Южный полюс! Южный полюс! В этот момент стало очевидно, что эти два слова предначертаны мне судьбой.

Шутка? Да, но лишь наполовину. Месяцы снежных бурь и холодов под мерцающим светом северного сияния заставили Скотта по-настоящему стремиться к полюсу. Он решил, что главным предприятием лета станет путешествие за новым рекордом. Он сам поведёт группу. Его мечты подпитывались неясными, оптимистичными надеждами дойти до самого полюса.

Скотт долго таил свои намерения от окружающих, став за эту зиму скрытным и замкнутым. Но 12 июня он вызвал к себе в каюту Уилсона, раскрыл ему свой план и предложил пойти вместе с ним.

Уилсон удивился, и в этом не было ничего странного. В распоряжении Скотта находился целый корабль военных моряков, не говоря уже о трёх более или менее опытных полярных путешественниках, а он обратился к гражданскому новичку. Но Скотту требовалась поддержка — и Уилсон с готовностью подставил своё плечо.

Сам он, казалось, был создан жить в тени других. То, что он не принадлежал к военно-морскому флоту, стало его главным достоинством в глазах Скотта, который с подозрением относился к офицерам. Уилсон как гражданское лицо не мог стать конкурентом в профессиональном плане. Ему можно доверять, он не начнёт распускать слухи. Кроме того, Скотт уже достаточно привык к Уилсону, чтобы начать прислушиваться к его советам. Хотя обычно воспринимал советы почти как бунт.

Например, Бернацци, заметив, что шлюпки в преддверии зимы спущены на воду, предупредил Скотта, что, судя по опыту его зимовки с Борхгревинком, они, скорее всего, вмёрзнут в лёд. Результатом, по его словам, стала «вспышка гнева, и я не хотел бы вновь столкнуться с таким взрывом эмоций. Мне было сказано вполне определённо — занимайся своими непосредственными обязанностями». А шлюпки действительно оказались погребены в ледяных курганах.

Уилсон же стал идеальным приложением к Скотту.

Скотт — как и Шеклтон — был масоном, вступив в братство за несколько месяцев до отплытия из Англии. Среди офицеров военно-морского флота многие входили в масонскую ложу, так что это могло помочь его карьерным планам. Религиозный контекст оказался вторичным, поскольку в душе Скотт оставался агностиком. Уилсон же был глубоко религиозным человеком. Скотта преследовали бесчисленные тревоги. А в душе Уилсона, воспитанного под зонтиком англиканской церкви на примере Франциска Ассизского, таилась жажда страдания или даже смерти, что представлялось весьма характерным для извращённого викторианского понимания идеалов святого Франциска.

«Стремиться к смерти не грешно, — однажды написал Уилсон, добавив: — грех — это неспособность подчинить нашу волю Богу, чтобы жить столько, сколько Ему будет угодно».

Если Скотт быстро терял терпение, то Уилсон умел сохранять присутствие духа и лучше контролировал себя. Он был спокойным, терпеливым, несколько отстранённым и, возможно, даже адекватно воспринимал реальность, которой так болезненно избегал Скотт. В итоге Скотт и Уилсон стали неразлучны, почти как Дон Кихот и Санчо Панса.

План, которым Скотт поделился с Уилсоном, был нацелен на то, чтобы «сбросить сэра Клементса Маркхэма за борт». Первое же столкновение с реальностью наглядно показало, что героический пафос использования людей в качестве тягловой силы лучше всего оставить для ретроспективных размышлений. Теперь Скотт обратился к опыту Нансена. Он предложил взять всех собак и отправиться как можно дальше на юг.

Его первоначальный замысел состоял в том, чтобы идти лишь с одним компаньоном, Уилсон настоял на двоих. Тогда Скотт выбрал Шеклтона, потому что знал — они особенно дружны с Уилсоном. Ещё один наглядный пример сентиментального и неверного суждения, ведь известно, что никогда не стоит брать с собой потенциального соперника.