Капитал в XXI веке - Пикетти Томас (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Как мы отмечали выше, возможно также, что технологические изменения в очень долгосрочном плане дают небольшое преимущество человеческому труду по сравнению с капиталом, что даже приводит к снижению доходности капитала и его доли. Однако этот вероятный долгосрочный эффект носит ограниченный характер и, по-видимому, компенсируется другими силами, действующими в противоположном направлении, такими, как все большее усложнение систем финансового посредничества, а также международная конкуренция за привлечение капиталов.
Подведем итоги. Главный вывод, который можно извлечь из второй части книги, заключается в том, что в истории не существует никакой естественной силы, способной снизить значение капитала и доходов, полученных от прав собственности на капитал. В послевоенные десятилетия стало принято считать, что торжество человеческого капитала над капиталом в традиционном смысле слова, т. е. земельным, недвижимым и финансовым, было естественным и необратимым процессом и, возможно, объяснялось технологиями и чисто экономическими силами. На самом деле уже тогда некоторые говорили, что главную роль играют политические силы. Технологическая эволюция, разумеется, требовала от людей все более высокой квалификации. Однако она также увеличила потребность в зданиях, в жилой недвижимости, в служебных помещениях, в оборудовании самого разного рода, в патентах, в результате чего в долгосрочном плане общая стоимость всех этих составляющих не человеческого капитала — недвижимого, профессионального, промышленного, финансового — росла почти столь же быстро, сколь и производство и национальный доход. А доходы, приносимые этими различными формами капитала, росли почти так же быстро, как и трудовые доходы. Если мы стремимся к установлению более справедливого и рационального социального устройства, основанного на общей пользе, нельзя просто полагаться на капризы технологий.
Итак, современный рост, основанный на росте производительности и распространении знаний, позволил избежать марксистского апокалипсиса, уравновесив процесс накопления капитала. Однако он не изменил глубинные основы капитала — или, по крайней мере, не уменьшил его макроэкономическое значение по отношению к труду. Теперь мы должны изучить, что происходит с распределением доходов и имущества: в какой мере структура неравенства изменилась с XIX века в соотношении с капиталом и трудом?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СТРУКТУРА НЕРАВЕНСТВА
Глава 7. Неравенство и концентрация: первые ориентиры
Во второй части книги мы исследовали динамику соотношения между капиталом и доходом в различных странах и глобальное распределение национального дохода между доходами с капитала и трудовыми доходами, но не рассматривали детально неравенство в доходах и во владении имуществом на личном уровне. Мы проанализировали, как повлияли потрясения 1914–1945 годов на соотношение между капиталом и доходом и на распределение дохода между капиталом и трудом в течение XX века; от этих потрясений Европа и весь мир оправились лишь недавно, из-за чего и возникает впечатление, будто имущественный капитализм, процветавший в начале двадцать первого столетия, представляет собой совершенно новое явление. На самом деле речь в значительной мере идет о повторении прошлого, которое характеризовалось медленным ростом, как в XIX веке.
В третьей части нам следует перейти к изучению таких категорий, как неравенство и распределение дохода на индивидуальном уровне. В следующих главах мы увидим, что мировые войны и политика, проводившаяся после их завершения, сыграли ключевую роль в процессе сокращения неравенства в XX веке, который, вопреки оптимистичным предсказаниям теории Кузнеца, вовсе не был естественным и спонтанным. Мы также увидим, что неравенство заметно увеличилось с 1970-1980-х годов, хотя этот процесс протекал по-разному в разных странах, что показывает важную роль различий в институтах и проводимой политике. Мы также изучим эволюцию относительного значения наследства и трудовых доходов в очень долгосрочной перспективе как с исторической, так и с теоретической точки зрения: откуда взялось широко распространенное представление о том, что современный рост обеспечивает преимущество труда перед наследством, компетентности перед происхождением? Можем ли мы быть в этом уверены? Наконец, в последней главе третьей части мы исследуем перспективы эволюции распределения имущества в ближайшие десятилетия в мировом масштабе: будет ли неравенство в XXI веке еще сильнее, чем в девятнадцатом? А может быть, оно уже сейчас сильнее? Чем структура неравенства в современном мире отличается от структуры неравенства в эпоху промышленной революции или в традиционных аграрных обществах? Вторая часть подсказала нам некоторые идеи, однако лишь анализ структуры неравенства на индивидуальном уровне позволит нам ответить на этот ключевой вопрос.
Прежде чем двигаться по этому пути, в этой главе мы ознакомимся с ключевыми понятиями и цифрами. Для начала отметим, что в любом обществе неравенство в доходах можно разложить на три категории: неравенство в трудовых доходах, неравенство в собственности на капитал и в получаемых с него доходах и связь между этими составляющими. Знаменитый монолог, который Вотрен произносит перед Растиньяком в романе «Отец Горио», служит лучшим введением в проблематику.
«Отец Горио» был издан в 1835 году и стал одним из самых известных романов Бальзака. Он, бесспорно, представляет собой наиболее совершенное литературное отражение структуры неравенства в обществе XIX века и той ключевой роли, которую играло наследство и имущество.
Сюжет «Отца Горио» прозрачен. Бывший рабочий-вермишельщик отец Горио сколотил состояние на макаронах и зерне во времена Революции и в наполеоновскую эпоху. Оставшись вдовцом, он пожертвовал всем, чтобы выдать замуж своих дочерей. Дельфину и Анастасию, за представителей высшего парижского света 1810-1820-х годов. Себе он оставил денег лишь на проживание и столование в грязном пансионе, где встретил Эжена де Растиньяка, выходца из обедневшей дворянской семьи, приехавшего из провинции в Париж изучать право. Честолюбивый, но подавленный своей бедностью, Эжен стал ухаживать за дальней родственницей, чтобы попасть в роскошные салоны, где часто бывали представители знати, крупной буржуазии и финансовых кругов эпохи Реставрации. Вскоре он влюбился в Дельфину, которую бросил муж, барон Нусинген, банкир, пустивший приданое своей жены на различные спекуляции. Иллюзии Растиньяка быстро рассеялись, когда ему раскрылся весь цинизм общества, полностью развращенного деньгами. Он с ужасом узнал, что дочери, стыдившиеся отца Горио, бросили его и не желали его видеть после того, как заполучили его деньги; они заботились лишь о своем успехе в высшем обществе. Старик умер в ужасающей нищете и в одиночестве. На его похороны пришел один Растиньяк. Однако, едва покинув кладбище Пер-Лашез, Растиньяк, очарованный великолепием особняков, возвышавшихся на берегу Сены, решил покорить столицу: «Кто теперь победит, ты или я?» Нравственное и социальное воспитание окончено, теперь и он не будет знать жалости.
Самый мрачный эпизод романа, когда социальная и нравственная альтернатива, стоящая перед Растиньяком, раскрывается наиболее ясно и откровенно, — это, безусловно, монолог, который произносит перед ним Вотрен в середине произведения [215]. Вотрен, еще один постоялец жалкого пансиона Вокер, человек скользкий, умеет красиво говорить и пленять собеседника, но при этом скрывает свое каторжное прошлое, подобно Эдмону Дантесу в «Графе Монте-Кристо» или Жану Вальжану в «Отверженных». Однако, в отличие от этих двух в целом положительных персонажей, Вотрен — герой отрицательный и циничный. Он пытается сделать Растиньяка соучастником убийства с целью завладеть наследством жертвы. Перед этим он произносит очень точную и пугающую речь о различных судьбах, которые ждут молодого человека вроде Растиньяка во французском обществе той поры.
