Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович (читаемые книги читать txt) 📗
Об аналогичных настроениях во Франции сообщал Суриц. «Акт 13 марта,— писал он,— окончательно разрушил, таким образом, в глазах всякого среднего француза не только веру в слова Гитлера, веру, что можно договориться с Германией, веру в оправданность сентябрьской жертвы, веру в Мюнхен, но во весь рост поставил проблему германской угрозы, проблему новых германских захватов… Мнение, что ближайший германский удар будет нанесён на Запад и что под этот удар в первую очередь попадёт Франция, становится здесь преобладающим» [412].
Английский историк Буллок, анализируя события того времени, подчёркивает, что после оккупации Чехословакии зарубежные обозреватели были приведены в замешательство тем, с какой скоростью «то же британское правительство, которое способствовало Мюнхенскому соглашению, сделало крен резко не в сторону политики невмешательства, а напротив — в сторону активного отражения любых дальнейших агрессивных шагов Германии… Летом 1939 года внимание европейской дипломатии оказалось приковано не к Берлину, не к Лондону, не к Парижу, а к Москве; англичане и французы соперничали с Германией в своих попытках завоевать расположение Сталина. В течение пяти месяцев, с апреля по август, Англия и Франция прикладывали максимум усилий, чтобы достичь соглашения с Советским Союзом» [413].
Всё это открывало исключительно благоприятные возможности для осуществления политики коллективного противодействия агрессору. Правда, поначалу английские и французские политики, только что названные Сталиным «провокаторами войны», с осторожностью относились к предпринимаемым Литвиновым демаршам, направленным на создание «мирного фронта» против германской агрессии. Поэтому в Лондоне и Париже не нашло поддержки выдвинутое Литвиновым 18 марта предложение немедленно созвать конференцию пяти государств — Великобритании, Франции, СССР, Польши и Румынии для выработки мер по внешнеполитической изоляции Германии [414]. Чемберлен назвал это предложение «несвоевременным», заявив 23 марта в палате общин, что английское правительство «не хочет создавать в Европе противостоящие друг другу блоки» [415]. Однако вскоре после этого Чемберлен и Даладье, подхлёстываемые общественным мнением своих стран, вынуждены были обратиться к идее коллективной безопасности, которую на протяжении нескольких предшествующих лет отстаивал Литвинов. В конце марта в Москву прибыл английский министр по делам заморских территорий Хадсон, который провёл переговоры с Молотовым, Литвиновым, Микояном и Потёмкиным об «общей активизации англо-советских отношений».
Одновременно Литвинов широко использовал и другие формы активной дипломатии, побуждая советских послов в Англии и Франции зондировать руководящие круги этих стран относительно их готовности к сближению с Советским Союзом. Такие усилия облегчались тем, что правительства Англии и Франции объявили о своих гарантиях восточноевропейским государствам в случае нападения на них фашистских держав. 31 марта Чемберлен выступил в палате общин с заявлением, что в случае нападения Германии на Польшу Англия выступит в её защиту. 13 апреля английское правительство приняло декларацию о предоставлении таких же гарантий Греции и Румынии. В тот же день французское правительство объявило, что окажет помощь Польше, Греции и Румынии в случае прямой или косвенной угрозы независимости этих стран [416].
15 апреля английское и французское правительства предложили советскому правительству выступить с аналогичной декларацией о гарантиях СССР восточноевропейским государствам. В беседе с Литвиновым английский посол Сидс заявил о «решительном и бесповоротном изменении английской политики» и сформулировал вопрос, с которым английское правительство обращалось к советскому: «Согласно ли Советское правительство сделать публичное заявление (повторяя, может быть, недавнее заявление Сталина о поддержке Советского Союза народам — жертвам агрессии и ссылаясь на недавние заявления британского и французского правительств), что в случае акта агрессии против какого-либо европейского соседа Советского Союза, который оказал бы сопротивление, можно будет рассчитывать на помощь Советского правительства, если она будет желательна…» [417]
Отсюда был только один шаг до предложения о заключении тройственного военно-политического соглашения о совместном противодействии агрессору. О серьёзности, с которой подходили в Лондоне к заключению такого соглашения, свидетельствует меморандум начальников штабов Великобритании, в котором говорилось: «Если нам не удастся добиться никакого соглашения с Советами, это, возможно, будет расценено как дипломатическое поражение, что серьёзно отразится на военной ситуации тем, что немедленно поощрит Германию на новые акты агрессии и в конце концов толкнет СССР в её объятья» [418].
17 апреля Литвинов вручил Сидсу ответное заявление, развивающее идеи английского и французского правительств. В нём предлагалось заключить тройственное соглашение сроком на 5—10 лет о взаимном обязательстве немедленно оказывать друг другу всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. Это соглашение должно было также включать обязательства помощи малым государствам, расположенным между Балтийским и Чёрным морями, в случае агрессии Германии против этих государств. Англия, Франция и СССР должны были в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, которую они могут оказать как друг другу, так и государствам Восточной Европы [419].
После захвата Гитлером Чехословакии Литвинов вёл себя так, как будто злобных сталинских тирад, обращённых против англо-французских «провокаторов войны», не существовало. 18 марта он вручил Шуленбургу резкую ноту по поводу германской агрессии в Чехословакии. Эта нота, полностью проигнорированная Берлином, затруднила на некоторое время шаги, направленные на сближение СССР и Германии.
На протяжении апреля Литвинов вёл непрерывные переговоры с польским послом о возможности присоединения Польши к соглашению о коллективной безопасности, причём уже на первых этапах этих переговоров было получено заверение посла: «Когда нужно будет, Польша обратится за помощью к СССР» [420].
В конце апреля французское правительство внесло ряд предложений об уточнении формулировок тройственного соглашения, предусматривавшего взаимность обязательств сторон [421].
3 мая Литвинов провёл свои последние переговоры с Сидсом, который заявил, что в ближайшие дни его правительство даст окончательный ответ на советское предложение о тройственном соглашении. В тот же день Майский сообщал из Лондона о громадной популярности, которую приобрела в английском народе идея союза с СССР: «На политических митингах и собраниях во всех концах страны каждое упоминание о таком союзе вызывает настоящую овацию. Недавно произведённый институтом опрос общественного мнения, довольно хорошо отражающий настроения страны, показал, что 84 процента опрошенных высказались за немедленный союз с СССР» [422].
XXXI
Отставка Литвинова
В этот момент, крайне благоприятный для создания антифашистской коалиции, Сталин осуществил демонстративный шаг, призванный привлечь симпатии Гитлера,— смещение Литвинова с поста наркома иностранных дел.
Эта акция в немалой степени диктовалась и тем, что Литвинов принадлежал к поколению старых большевиков и оставался в составе ЦК ВКП(б) и Советского правительства, может быть, единственным, кто был способен до известной степени на самостоятельность мыслей и действий. «Он был крупным человеком,— писал о Литвинове И. Эренбург,— об этом можно судить хотя бы по тому, что во времена Сталина, когда любая инициатива вызывала подозрения, существовало понятие „дипломатов литвиновской школы“». Эренбург рассказывал (со слов Сурица) об эпизоде на одном из кремлёвских совещаний, где Литвинов изложил свою точку зрения. «Сталин с ним согласился, подошел и, положив руку на плечо Литвинова, сказал: „Видите, мы можем прийти к соглашению“. Максим Максимович снял руку Сталина со своего плеча: „Ненадолго…“» [423]
