Все, что было у нас - Филиппенко Анатолий Викторович (книга жизни .TXT) 📗
В то время заведено было носить браслеты с фамилиями пропавших без вести, тех ребят с нашего корабля, чьи самолёты подбили. Покупаешь такие браслеты, на каждом гравируют по фамилии пропавшего без вести пилота из нашей эскадрильи. А когда они возвращались, если возвращались, можно было послать такой браслет со словами: 'С возвращением!'
В январе мы всё ещё летали круглосуточно. А потом, в конце января, когда мы всё так же работали в трюме, снаряжая бомбы, заработала система громкой связи корабля, и нам сказали: 'Перемирие подписано. Война во Вьетнаме кончилась'. Все запрыгали, зашумели.
Мы столько времени там проработали, бомбили ту страну до уссачки, и вдруг всё кончилось, ни с того ни с сего. Бомбы стали не нужны. Мы всё же поработали ещё пару дней, снаряжая бомбы. Пока не пришло окончательное подтверждение, пока мы не получили приказа о прекращении действий, мы всё так же их снаряжали, а самолёты всё так же летали. У всех такое настроение было: 'Ну, а сейчас-то чего, на хер, делать?' Праздновали широко. Коки готовили стейки по заказу, картофель, шоколадный торт испекли... Охереть как здорово.
В общем, ждали мы всё, ждали, какие-то войска выводились, и мы принимали их на борт. В апреле мы ушли из Тонкинского залива. Все поздравления ограничились традиционным типа 'Молодцы, отлично поработали' от командира корабля через громкоговоритель. Я ничего не понял. Говорю себе: 'Ладно. Это он о том, что мы снарядили бомб сколько надо, или сбросили их сколько надо?' Совсем ничего не понял.
Я решил, что оставшееся время на флоте лучше буду не убивать людей, а наоборот, возвращать их к жизни. Для этого мне пришлось пройти через бесконечные собеседования с санитарами и офицерами медицинской службы на корабле. Когда я ушёл с 'Америки', летом 73-го меня послали в Грейт-Лейкс на курсы. Их я кончил в октябре. У меня были такие высокие оценки, что меня рекомендовали для прохождения дальнейшего обучения. Так я попал на курсы хирургических лаборантов, а для этого мне пришлось продлить срок пребывания на службе ещё на тринадцать месяцев. Я был приписан к одной из двух хирургических команд в Грейт-Лейкс. Я служил там старшим санитаром.
Я служил в Грейт-Лейкс, когда вернулись военнопленные, и некоторых из них отправили туда. С ума можно было сойти. Очень многие веселились, гуляли вовсю. А я в то время о той войне ещё особо не задумывался. Для военнопленных устроили большую вечеринку. Большинство из них были пилотами и офицерами. Они страдали от последствий недоедания, сильно исхудали. Глядя на них, можно было понять, что пришлось им нелегко, как физически, так и психически. Один из них просто не захотел во всём участвовать и ушёл оттуда.
Видно было, что того парня, что ушёл, переполняла злоба, и со всей этой злобой ему приходилось жить. Наверное, не надо было для них ту вечеринку устраивать, по-другому надо было. После того случая я стал задумываться о своём собственном участии в той войне. Глядя на то, как он уходит, видя эту озлобленность, я спросил себя: 'А есть ли во мне что-нибудь такое, что я, собственно, скрываю и предпочитаю не замечать?' Наверное, тогда ещё я считал, что участвовал в войне во имя бога и страны. Но посмотрел я на его глаза и лицо его, на то, каким он был - а был он весь на вид натянутый, злой, и столько бы он хотел сказать, но никто ему не давал. Все там его приветствовали, поздравляли, и я тогда задумался - с одной стороны, слышу, как они его приветствуют, но ведь с другой - пытаются запрятать его под своими приветствиями, тортом, кофе, выпивкой.
Я думаю, что бы ни пришлось ему там пережить, его это очень даже переполняло, и никто не давал ему о том рассказать - все типа 'Здорово, ты герой, ты снова дома', такая вот чушь - а я думаю, ему нужно было сначала как-то излить свои чувства, а всё было устроено не так. Так горели его глаза, и был он такой худющий. От недоедания глаза впадают, потому что жировая прослойка расходуется на восполнение жизненной энергии. Было ему чуть-чуть за тридцать, а выглядел он намного старше. От того, как горели его глаза, я просто обалдел. Мне хотелось оттащить его в сторону, сказать: 'Давайте поговорим обо всём'. Но в то время, наверное, я был ещё или не готов, или не знал, как это сделать.
Адмирал Уильям Лоренс
Пилот
Лагерь для военнопленных Хоало
Ханой
Июнь 1967 г. - март 1973 г.
ВОЕННОПЛЕННЫЙ
Сбили меня 28 июня 1967 года, а выпустили 3 марта 1973 года... Господи, сегодня ведь годовщина моего освобождения... А мне как-то и в голову не пришло. Поразительно. Я и не думал, что смогу когда-нибудь не отметить этот день, и нате вам - забыл, что сегодня как раз тот самый день. Я пробыл там чуть меньше шести лет. По-моему, вышло около шестидесяти восьми месяцев.
У меня это был второй рейс в Тонкинский залив, когда меня сбили. Я служил в военно-морской эскадрильи, действовавшей с авианосца. В первом рейсе, в 1966 году, я был начальником штаба 143-й истребительной эскадрильи, базировавшейся на авианосце 'Рейнджер'. Во время того рейса мы много работали в Южном Вьетнаме. Делали кое-что и на севере, но по большей части, собственно, работали тогда на юге. Мы, собственно, масштабных бомбёжек на севере тогда ещё не начинали. Мы вернулись в Штаты в августе 1966 года, потом тренировались до следующего рейса, и отправились обратно в апреле 1967 года на авианосце 'Констеллейшн'. Я был командиром эскадрильи, и где-то через два месяца после того, как мы покинули Штаты, меня сбили.
Все наши вылеты производились в северную часть Северного Вьетнама - Ханой, Хайфонг и дельта реки Красной. У нас это называлось 'Шестой набор'. Такой терминологией мы пользовались, по ней Северный Вьетнам при планировании делился на части - с первого по шестой наборы. Первый набор - самый южный. Все знали, что в Шестом наборе 'Индейские земли', потому что всякий знал, что летать туда на задания непросто, а все наши задания в то время и в том районе были непростыми.
В 1967 году, когда они увидели, что мы постоянно бомбим комплекс Ханой-Хайфонг, они переместили все зенитные ракеты, которые до того были довольно широко раскиданы по стране, сконцентрировав их всех в районе Ханой-Хайфонг. Кроме того, они постепенно наращивали количество своих МиГов, поэтому там была создана очень плотная комбинация МиГов, ЗРК и зенитной артиллерии.
Во время того самого вылета, когда меня сбили, я руководил налётом в районе Хайфонга, на портовую часть города, на 'перевалочный пункт', как это у нас называлось - там они перегружали грузы с кораблей для последующих перевозок по системе железных дорог страны. В группе было свыше тридцати самолётов, и, когда мы дошли до Хайфонга очень рано поутру, - должны были выйти на цель в 7:30 утра - прямо над Хайфонгом шла гроза, и нам пришлось уйти на запасную цель, а именно на Намдинь. Это третий или четвёртый по величине город в Северном Вьетнаме, стоит он на Красной реке, и представлял собой ключевой перевалочный пункт, потому что железнодорожная сеть к югу от Ханоя, ведущая в южную часть Северного Вьетнама, проходит через Намдинь, и зачастую грузы доставляются до того места на баржах и загружаются там на железнодорожные средства.
Я помню, что по мере приближения к Хайфонгу, глядя вперед, мы увидели, что цель полностью покрыта облаками. Мы приняли решение повернуть налево и идти на Намдинь, и я помню, как сказал себе: 'Ну, сегодня уворачиваться от ракет мне не придётся', потому что все ракеты тогда были собраны в кольца вокруг Ханоя и Хайфонга. Я просто сказал что-то вроде: 'Вот здорово, особых сложностей быть не должно'. Ну, и сбили меня из зенитки, и это просто говорит о том, что прилетает порой оттуда, откуда меньше всего ожидаешь.
