Приживется ли демократия в России - Ясин Евгений Григорьевич (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Надо сказать, что все реформы Александра II задумывались и готовились «либеральными бюрократами» – Лорис-Меликовым, братьями Милютиными, сановниками, такими, как Я. Ростовцев и В. Панин, вне связи с мнениями иных общественных деятелей, даже умеренного толка, не говоря уже о таких радикалах, как А. Герцен и Н. Чернышевский. В ходе реформ превалировало желание минимизировать перемены, невыгодные для правящего класса – дворянства. А итог был таков: реформы, призванные предупредить революцию, в силу своей половинчатости и непоследовательности положили начало революционному движению и затем привели к разрушительной революции.
Состояние общества
Дискуссии о реформах велись в весьма узком образованном слое, подавляющее большинство населения, прежде всего крестьянство, никакого участия в деле, прямо касающемся его интересов, не принимало. Неудивительно, что народники, предпринявшие уже в 70-х годах XIX века «хождение в народ», столкнулись в деревне с крайне низким, почти первобытным уровнем потребностей, с покорностью и несокрушимым фатализмом, питаемым примитивной религиозностью: на все Божий промысел. «Здесь нет места индивидуальной или коллективной инициативе… Нет своего права сказать: „хочу!“ или „не хочу!“» (Там же, 213). Средневековье. Почти ничего не изменилось здесь со времен Смуты. Какая демократия?! Интересно, что со времен Пугачева и до Крестьянской реформы почти не было крестьянских волнений, а с ее началом они выросли в десятки раз. И вместе с тем в России в эпоху Великих реформ сдвинулось с места развитие рыночных отношений и капитализма, экономической основы демократии.
4. 5. Революция 1905—1907 годов
Необходимость перемен
Следующий эпизод связан с революцией 1905—1907 годов, с возникновением российского парламентаризма.
Начиная с реформ Александра II российская история как бы начала двигаться быстрее. Реакция, наступившая после убийства царя, казалось бы, уничтожила все пробившиеся в 60–70-е годы ростки свободы. И тем не менее параллельно с развитием экономики в конце XIX века росло общественное недовольство, исподволь шло вызревание и размежевание всего спектра политических сил, которые после опубликования Манифеста 17 октября 1905 года конституировались в легальные политические партии.
Суть дела в том, что уже тогда для развития страны нужна была иная мера экономической и политической свободы, в особенности она требовалась растущей буржуазии. Полуфеодальная власть не хотела ни на йоту отказываться ни от самодержавия, хотя оно безнадежно устарело, ни от привилегий высших сословий, на которые она опиралась. И в то же время самый массовый слой населения, крестьянство, оставался экономически угнетенным и политически невежественным.
Еще в 1898 году С. Витте писал в письме царю: бюджет России с населением 130 млн. человек вырос с 350 млн. рублей в 1861 году до 1400 млн. «Но уже теперь тяжесть обложения дает себя чувствовать. Между тем бюджет Франции при 38 млн. жителей составляет 1260 млн. рублей. Если бы благосостояние наших плательщиков было равносильно благосостоянию плательщиков Франции, то наш бюджет мог достигнуть 4200 млн. рублей…
Почему же у нас такая налогоспособность? Главным образом от неустройства крестьян. Нужно прежде всего поднять дух крестьянства, сделать из них свободных и верноподданных сынов ваших» (Пантин, Плимак 2000: 283—284).
Замечу, что и сейчас разрыв между Францией и Россией по душевому ВВП не меньше, правда и свобода с демократией в тот период были в нашей стране в таком состоянии, что не могли способствовать его сокращению.
Манифест 17 октября
Во всеподданнейшем докладе, опубликованном вместе с Манифестом 17 октября 1905 года, Витте также писал: «Начала правового порядка воплощаются, лишь поскольку население получает к ним привычку – гражданский навык. Сразу приготовить страну с 135-миллионным разнородным населением и обширнейшей администрацией, воспитанными на иных началах, к восприятию и усвоению норм правового порядка не под силу никакому правительству» (Там же, 253).
Иначе говоря, темное крестьянство надо было освободить от феодальных пут и дать ему приспособиться к новым условиям, чтобы оно стало восприимчиво к гражданским навыкам и правовым нормам. В другом случае оно могло взбунтоваться. Увы, можно констатировать: сегодня крестьянства уже нет, по крайней мере хоть как-то похожего на тогдашнее, но нормы поведения и гражданские навыки у большинства жителей России не слишком изменились с начала XX века. Одно из двух – либо таково их врожденное свойство, либо в течение всего ХХ столетия в их социальной практике свобода и демократия замещались другими институтами, близкими к феодальным. Уверен, что именно второе.
Элита и революция
Тогда и возник выбор: революция или демократия. Манифест 17 октября был шагом от революции к демократии, шагом вынужденным, но способным предотвратить хаос и насилие, а заодно спасти и власть, хоть и с меньшим объемом полномочий. Это важнейшее творение С. Витте достигло цели, раскололо оппозицию самодержавию на умеренную и радикальную части. Ю. Мартов цитировал Торгово-промышленную газету: «В декабре 1905 года революция была подавлена не пулеметами, а расчленением освободительного движения, которое было произведено Манифестом 17 октября» (Шанин 1997: 134). Кадеты и все партии справа от них справедливо считали, что теперь следует развивать успех легальными методами, чтобы избежать нарастающей анархии. Революционеры, эсеры и социал-демократы, опираясь в основном на рабочих, новый класс, рожденный капитализмом, хотели идти до конца, до свержения царской власти. Крестьянство же в массе своей оставалось пассивным.
«В обществе, – пишет Т. Шанин, – где большинство людей были бедны, ограничены и находились в состоянии политической спячки, политические сражения велись между небольшими элитарными группами, а окончательно решала вопрос о выживании Старого Порядка „спячка“ народа-великана» (Там же, 61). Но теперь он стал приходить в движение, а его бедность и ограниченность превратились в угрозу, испугавшую и буржуазию, и политические партии, представлявшие ее интересы. С другой стороны, в этом крылась и угроза для демократии, только что получившей признание власти в тексте Манифеста.
Он гласил: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов… Не останавливая предначертанных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав… Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы…» (Пантин, Плимак 2000: 252).
Тем самым Думе передавались законодательные полномочия. Несмотря на нарочитую расплывчатость формулировок, Манифест является первой российской конституцией, увенчавшей более чем столетнюю, начиная с Радищева и Сперанского, борьбу за правовой порядок в стране, противоположный деспотизму. Правда, юристы считают первой конституцией России Основные законы, принятые 23 апреля 1906 года (Российское народовластие 2003: 61). Но это уже детали.
Стóит обратить внимание на колоссальный прогресс российского общества в период между 1861 и 1905 годами. Великие реформы готовились либеральными бюрократами без участия общественности, роль которой ограничивалась дискуссиями на страницах подцензурных изданий. В 1905 году мы уже видим формирующееся гражданское общество, разветвленную сеть, как сказали бы теперь, неправительственных гражданских организаций – таких, как Союз союзов, Крестьянский союз, профсоюзы, рабочие советы, и политических партий, достаточно полно представлявших весь спектр экономических интересов и социально-политических идей российского населения.
