Политика и рынки. Политико-экономические системы мира - Линдблом Чарльз (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
Таким образом, демократическое движение, освобожденное от идеологизированных мнений, которые в настоящее время калечат его и наносят ему ущерб, было — и до сих пор является — революционной силой, которую по-прежнему можно реализовать за пределами всего, что уже достигнуто в настоящее время. Даже Карл Маркс одно время в это верил. О чартистском движении он писал: «Всеобщее избирательное право является эквивалентом политической власти для рабочего класса Англии, где пролетариат составляет большую часть населения... Введение всеобщего избирательного права в Англии, таким образом, было бы гораздо более социалистической мерой, чем все, что когда-либо удостаивалось столь гордого названия на континенте. Следовательно, неизбежным результатом этого является политическое господство рабочего класса»12.
Следует ли воспринимать серьезно эти перспективы? До сих пор, как мы видели, что-то сдерживало революционную силу демократического движения: оно развивается медленно и осторожно. Должны ли мы вновь обратиться за объяснением к нашему более раннему рассмотрению классовой индоктринации как ограничения в полиархии? Возможно, классовая индоктринация, даже если она необходима для поддержания полиархии на низшем уровне, в конце концов является основным препятствием к более полному расцвету демократии.
Мы должны предостеречь себя против переоценки классового воздействия на торможение развития демократии. Предоставление всеобщего избирательного права было, в понимании Маркса, мощным орудием устранения ограничивающего воздействия класса на демократию. Мы также знаем, что в других аспектах классовое влияние уже во времена Маркса несколько снизилось. Ситуацию изменило резкое и значительное улучшение доступа к возможностям получения образования. Другими важными событиями были: возникновение новых обществ, освободившихся из-под влияния феодальной традиции, как, например, в Америке; отмирание крайних форм проявления почтительного отношения нижестоящего к вышестоящему по мере расширения демократического движения; появление формально гарантируемых законом — и не теряющих своей важности даже в случае их несоблюдения — свободы слова и других гражданских свобод, предоставляемых всем и каждому независимо от классовой принадлежности. Как бы ни была велика роль класса в десинхронизации общественного управления, он совсем не обязательно служит единственным достаточным объяснением крайне медленного процесса демократизации.
Таким образом, мы возвращаемся к корпорации. Возможно, рост корпораций компенсировал — или даже более чем компенсировал — упадок класса как инструмента идеологизации. То, что корпорация является мощнейшим инструментом индоктринации, мы уже подтвердили ранее. То, что по мере размывания межклассовых границ она заняла важное положение в обществе, — достаточно очевидно. То, что она создает новую основу, ядро богатства и власти для развивающегося нового высшего класса, а также сама становится одним из самых мощных, заглушающих большинство других голосов в общественном «хоре», — также вполне понятно. Глава крупной корпорации является по многим параметрам современным аналогом помещика из более ранних эпох, с голосом, многократно усиленным благодаря технологиям массовых коммуникаций. Одно-единственное выступление представителя корпорации на телевидении в вечернем эфире может охватить аудиторию, по своей численности превышающую совокупное количество слушателей каких бы то ни было выступлений с любых трибун на всех митингах во всем мире в течение нескольких предшествующих веков. Таким образом, автономность частной корпорации в большей степени, чем класс, может быть основным и особым институциональным барьером, мешающим более полному развитию демократии.
Любопытной характерной особенностью демократического мышления является следующее: все это время оно не может примириться с тем, что частная корпорация — это особенная, своеобразная организация в системе видимой демократии. Огромная, богатая ресурсами корпорация, как мы видели, управляет более значительными средствами, чем большинство правительственных структур. Она может также в самом широком диапазоне осуществлять давление на правительство с целью добиться выполнения своих требований, даже если они противоречат требованиям граждан, выражаемых ими посредством полиархических средств управления. Более того, корпорации не берут самоотвода и в выполнении своей роли — скрытой роли — гражданина, так как, с точки зрения закона, корпорация является «лицом». Они обладают широкими полномочиями использовать «вето», которых нет у большинства других групп. По всем этим параметрам, как мы видели, корпорации характеризуются непропорционально большим влиянием и властью. Крупная частная корпорация сочетается с демократической теорией и демократическими взглядами весьма странно. На самом деле она совершенно с ними не сочетается.
Послесловие
Не бойся сумы, не бойся тюрьмы,
Не бойся глада и хлада,
Бойся единственно только того,
Кто скажет: «Я знаю, как надо!»
А. Галич
Прочитанная книга профессора Чарльза Линдблома была написана почти тридцать лет назад, когда тематика сравнения двух систем — капитализма и коммунизма — была более чем актуальна. Стоило ли представлять ее вниманию российского читателя сегодня, когда эта проблематика осталась в прошлом, поскольку ответ на вопрос о судьбе коммунизма как экономико-политической системы дан самой жизнью?
С моей точки зрения, безусловно, стоило. Дело в том, что политологический подход к анализу функционирования экономики, при котором на передний план выходят не макроэкономические показатели или особенности поведения экономических агентов, а формальные и неформальные нормы и правила поведения игроков политического рынка, действия которых могут ощутимо влиять на экономические процессы, явно недостаточно известен широкой массе отечественных читателей, интересующихся политико-экономической проблематикой. Если публицистические работы такой направленности, в которых основное внимание уделяется персоналиям политиков, политическим партиям и т. п., представлены на нашем книжном рынке весьма широко, то теоретические работы политологов, посвященные экономическим процессам, на нем практически отсутствуют. Исключением являются некоторое учебники политологии, да и в них основное внимание уделяется собственно политическому процессу, а не взаимодействию последнего с функционированием экономики; кроме того, далеко не всякий читатель не юных лет готов взяться за чтение учебника...
В этом плане достоинства данной книги совершенно бесспорны. Это не учебник, последовательно вводящий элементарные понятия политологии и экономической теории, а научная монография, посвященная обоснованию оригинальной, весьма продуктивной, многое объясняющей теоретической конструкции, суть которой кратко выражается в разграничении двух альтернативных моделей устройства и поведения благожелательного государства — авторитарного и полиархического (глава 19 книги). Повторять их описание нет нужды — они, безусловно, еще свежи в памяти читателя; поделюсь лишь некоторыми впечатлениями, которые, надеюсь, во многом совпадут с впечатлениями читателей.
Во-первых, налицо тесная связь этих моделей с концепциями полной и ограниченной рациональности (подробнее о них — чуть ниже). Модель-1 явно базируется на предпосылке полной рациональности, допуская неограниченные познавательные способности хотя бы у некоторых людей (высшего руководства, в первую очередь). Модель-2, напротив, предполагает, что полное знание отсутствует и, более того, что даже неполное и ограниченное знание распределено между всеми участниками процессов взаимодействия. Таким образом, с позиций экономической теории модель-1 — из прошлого и даже позапрошлого века.
Во-вторых, исходя из различий модели-1 и модели-2 мы можем очень естественно объяснить различия в отношении к процедурам у авторитарных и демократических (полиархических) режимов. Если мы считаем, что существует объективная идеальная модель общества, то процедура ее открытия действительно не важна, важен только результат — «объективная истина». Напротив, если такой объективной (т. е. не зависящей от воли и сознания отдельного человека) модели общества нет, то вопрос о том, как взаимодействуют люди, формируя желаемое общественное устройство в процессах взаимного приспособления друг к другу, становится центральным, жизненно важным.
