Мозг рассказывает.Что делает нас людьми - Рамачандран Вилейанур С. (прочитать книгу txt) 📗

многих поколений. И они могут в определенных обстоятельствах обеспечить

великолепную возможность для этой дуплицированной структуры, чтобы

приспособиться для какой-либо другой функций. То же самое не раз

происходило в эволюции других частей тела, но роль дуплицирования в

эволюции механизмов мозга не оценена психологами по достоинству. Я

предполагаю, что область, близкая к той, которую мы называем областью

Брока, изначально развивалась вместе с НТД (особенно с супрамаргинальной

частью) для обычных задач мультимодальной и иерархической сборки и

использования орудий. Затем произошла дупликация этой предшествующей

области, и одна из двух новых подобластей приспособилась в дальнейшем к

синтаксической структуре, которая отделилась от реальной манипуляции

физическими предметами в реальном мире другими словами, она стала

областью Брока. Добавьте сюда влияние семантики, привнесенной областью

Вернике, аспекты абстракции, приходящие от угловой извилины, и у вас

будет мощная смесь, готовая для быстрого развития полноценного языка. Не

случайно, возможно, это те самые области, в которых находятся зеркальные

нейроны.

Не забудьте, что моя аргументация до сих пор основывалась на

эволюции и экзаптации. Остается еще одна проблема. У современных людей

все это сборочное использование орудий, иерархически разветвленная

структура синтаксиса (включая рекурсию), концептуальная рекурсия,

проводится разными образованиями мозга? Насколько эти образования на

самом деле автономны в нашем мозге? Будут ли у пациента с апраксией

(неспособность имитировать использование инструментов), произошедшей в

результате повреждения супрамаргинальной извилины, также и проблемы со

сборкой при пользовании орудиями? Мы знаем, что пациенты с афазией

Вернике произносят синтаксически правильную тарабарщину на этом

основании можно предположить, что по крайней мере в современном мозге

синтаксис не зависит от рекурсивности семантики, или, другими словами, от

внедрения на высоком уровне одних понятий в другие.

Но

насколько

синтаксически

правильна

их

тарабарщина?

Действительно ли их речь, рождаемая на автопилоте областью Брока, имеет

те типы синтаксически разветвленной структуры и рекурсии, которые

характеризуют нормальную речь? Если нет, можем ли мы по праву называть

область Брока «синтаксическим ящиком»? Может ли человек с афазией

Брока решать алгебраические задачи, учитывая, что алгебра требует

рекурсии в не меньшей степени? Другими словами, задействует ли алгебра в

своих интересах нейронные области, которые возникли специально для

синтаксиса? Ранее в этой главе я привел пример одного пациента с афазией

Брока, который мог решать алгебраические задачи, но на эту тему очень мало

исследований, каждое из которых тянет на докторскую диссертацию.

НАШ с вами эволюционный экскурс завершился возникновением двух

ключевых человеческих способностей: языка и абстрактного мышления. Но

есть другая черта, уникальная для человека, которая ставила в тупик

философов в течение столетий, а именно связь между языком и линейным

мышлением, или логическим рассуждением. Можем ли мы думать без

внутренней речи «про себя»? О языке мы уже говорили, но нам необходимо

ясно представлять себе, что понимается под мышлением, прежде чем мы

попытаемся решить эту проблему. Мышление включает в себя помимо всего

прочего способность в уме открыто манипулировать символами по

определенным законам. Насколько эти законы тесно связаны с законами

синтаксиса? Ключевое слово здесь «открыто».

Чтобы лучше понять, о чем идет речь, представьте себе паука, который

плетет паутину. Внимание, вопрос: знает ли паук о законе Хука, о

напряжении натянутых струн? В некотором смысле паук должен «знать» об

этом, иначе паутина распадется. Может, лучше сказать, что мозг паука

обладает неявным знанием закона Хука? Хотя паук ведет себя так, как будто

закон ему известен об этом свидетельствует само существование паутины

мозг паука (да-да, у него есть мозг) не имеет о нем явного представления. Он

не может использовать этот закон для каких-нибудь иных целей, кроме

плетения паутины, он может только плести паутину согласно заданной

последовательности движений. Совсем другое дело инженер, который

сознательно применяет закон Хука, который он узнал и понял из учебников

физики. Использование закона человеческим мозгом открыто и гибко,

способно к бесконечному числу применений. В отличие от паука у человека

есть явное представление о законе в сознании то, что мы называем

пониманием. Большинство знаний о мире, которыми мы обладаем, находятся

между этими двумя полюсами: бессознательным знанием паука и

теоретическим знанием ученого-физика.

Но что мы имеем в виду, когда говорим «знание» или «понимание»? И

как оно складывается у миллиарда нейронов? Все это пока остается загадкой.

Надо

сказать,

когнитивные

нейроученые

все

еще

не

высказали

определенного мнения по поводу того, что значат такие слова, как

«понимать», «думать», и само слово «смысл». Найти ответы шаг за шагом с

помощью гипотез и экспериментов задача науки. Можем ли мы подойти

ближе к разгадке этих вопросов с помощью экспериментов? Например, как

насчет связи между языком и мышлением? Как можно экспериментально

исследовать неуловимое взаимодействие между языком и мыслью?

Здравый смысл говорит нам, что некоторые мыслительные действия

могут происходить без участия языка. Например, я могу попросить вас

ввернуть лампочку в люстру и покажу три деревянных ящика на полу. У вас

появится внутренняя картинка ящики стоят один на другом, и это позволяет

вам добраться до патрона лампы прежде, чем вы приступите к действиям.

Разумеется, вы ничего такого не проговариваете в уме «ну-ка, поставлю-ка я

ящик А на ящик Б» ит. д. Кажется, что мы мыслим в этой ситуации

визуально, без использования языка. Но нужно с осторожностью относиться

к этому выводу, потому что самонаблюдение над тем, что происходит в

голове (составление ящиков) не может быть надежным ориентиром, если вы

хотите понять, что на самом деле происходит. Не исключено, что

жонглирование в уме визуальными символами на самом деле относится к той

ж области в мозге, которая служит средством для языка, даже если задача

кажется чисто геометрической или пространственной, и, хотя это

противоречит

здравому

смыслу,

активация

визуальных

образных

представлений может быть случайной, а не обязательной.

Давайте отложим пока визуальные образы и зададим тот же вопрос

относительно формальных операций, которые лежат в основе логического

мышления. Мы говорим «если Джо больше, чем Сью, и если Сью больше,

чем Рик, тогда Джо должен быть больше, чем Рик». Здесь не нужно вызывать

мысленные образы, чтобы понять, что вывод (тогда Джо должен быть...)

следует из двух предпосылок (если Джо... и если Сью...). Это даже легче

осознать, если заменить имена на абстрактные значки вроде А, В и С: если

А> В и В>С, то должно быть верно, что А>С. Мы также можем интуитивно

понять, что если А>С и В>С, то совсем не обязательно, что А>В.

Но откуда эти очевидные выводы, основанные на законах

транзитивности? Встроена ли эта способность в наш мозг уже при рождении?

Или она появилась в результате индукции, потому что каждый раз, когда