Мозг рассказывает.Что делает нас людьми - Рамачандран Вилейанур С. (прочитать книгу txt) 📗

структура языка, не подвергается сомнению, но следует ли из этого, что этот

участок мозга специализируется исключительно на ключевых аспектах

языка, таких как рекурсия и иерархическое встраивание? Если я отрублю вам

руку, вы не сможете писать, но ваш центр письма находится в угловой

извилине, а не в руке. В ответ на это психолингвисты возражают обычно, что

обратный синдром случается, когда повреждена область Вернике: глубинная

структура, лежащая в основе грамматики, сохраняется, но смысл утерян.

Вместе с моими коллегами Полем Мак-Джошем и Дэвидом Брангом

мы решили присмотреться повнимательнее. В великолепной и значимой

статье, опубликованной в 2001 году в журнале Science, лингвист Ноам

Хомский и когнитивный нейробиолог Марк Хаузер рассмотрели все поле

психолингвистики и избитое представление о том, что человеческий язык

уникален (и возможно, структурно разделен). Они обнаружили, что почти все

аспекты языка можно найти у других видов, после определенного обучения,

у таких как шимпанзе, единственный аспект, который делает уникальной

глубинную

грамматическую

структуру

человека,

это

рекурсивное

встраивание. Когда люди говорят, что глубинная структура и синтаксическая

организация не нарушена при афазии Брока, они обычно имеют в виду

наиболее очевидные аспекты, такие как способность составить полностью

оформленное предложение с использованием существительных, предлогов и

союзов, которые, однако, не несут никакого смыслового содержания («Джон

и Мэри пошли в радостный банк и платят шляпу»). Но практикующие врачи

давно знают, что вопреки распространенному мнению речевые высказывания

пациентов с афазией Вернике не являются полностью нормальными даже в

отношении синтаксической структуры. Обычно что-то бывает не так. Однако

эти клинические наблюдения по большей части не были приняты во

внимание, потому что они были сделаны задолго до того, как было

обнаружено, что рекурсия необходимое условие человеческого языка. Их

настоящее значение не было понято.

Когда мы внимательно изучили речь многих пациентов с афазией

Вернике, мы обнаружили, что вдобавок к отсутствию смысла наиболее

очевидным

и

поразительным

недостатком

была

неспособность

к

рекурсивному

встраиванию.

Пациенты

говорили

фразами,

плохо

соединенными друг с другом с помощью союзов: «Сьюзен пришла и ударила

Джона, и сел на автобус, и Чарльз упал» и т. д. Им не под силу создать

рекурсивные предложения, такие, как «Джон, который любил Джули,

пользовался ложкой». Это наблюдение опровергает долго господствовавшее

утверждение о том, что область Брока это синтаксический ящик, автономный

от области Вернике. Рекурсия может оказаться свойством области Вернике и,

возможно, свойством общим для многих функций мозга. Далее, мы не

должны путать функциональную автономию и структурное разделение в

мозге современного человека с вопросом об эволюции: обеспечил ли один

модуль субстрат для другого, или даже развился в другой, или они

развивались полностью независимо в ответ на различные запросы отбора?

Лингвистов по большей части интересует первый вопрос автономия

законов внутри модуля, структуры, в то время как вопрос об эволюции

обычно заставляет их зевать (так же как любой вопрос об эволюции

мозговых модулей показался бы бессмысленным ряду теоретиков чисел,

которых интересуют законы внутри числовой системы). Биологи и

психологи, занимающиеся развитием, с другой стороны, заинтересованы не

только в законах, по которым работает язык, их волнует также вопрос

эволюции, развития, и нейронные основы языка, включая синтаксис (но не

ограничиваясь им). Неспособность сделать это различие питала споры об

эволюции языка в течение почти ста лет. Ключевое различие, конечно, в том,

что языковая способность развилась с помощью естественного отбора более

двухсот тысяч лет назад, в то время как числовой теории всего лишь две

тысячи лет. Итак, не ручаясь за абсолютную истинность, мой собственный

(полностью независимый) взгляд заключается в том, что в этом конкретном

вопросе биологи правы. В качестве аналогии я приведу опять мой любимый

пример: связь между жеванием и слухом. У всех млекопитающих есть три

маленькие косточки: молоточек, стремя и наковальня внутри среднего уха.

Эти кости передают и усиливают звуки от барабанной перепонки к

внутреннему уху. Их внезапное возникновение в процессе эволюции (у

млекопитающих они есть, а у их предков-рептилий нет) было загадкой и

часто использовалось в бою креационистами, пока анатомы в области

сравнительной анатомии, эмбриологи и палеонтологи не открыли, что они

развились из задней части челюстной кости рептилий. (Вспомните, что

задняя

часть

челюсти

у

вас

двигается

очень

близко

к

уху.)

Последовательность изменений завораживает.

В челюсти млекопитающих была одна кость нижняя челюсть, в то

время как у наших предков рептилий их было три. Причина в том, что

рептилии, в отличие от млекопитающих, не потребляют частыми порциями

маленьких животных, а поедают редко, но огромных существ. Челюсть

используется исключительно для поглощения, а не для пережевывания, и из-

за медленных метаболических процессов рептилий непережеванная еда в

желудке может перевариваться неделями. Такой тип питания требует

большой, подвижной челюсти на нескольких шарнирах. Но, поскольку

рептилии развились в метаболически активных млекопитающих, стратегия

выживания переключилась на потребление многочисленных небольших

порций, чтобы поддерживать высокий уровень метаболизма.

Не забывайте также, что рептилии передвигаются низко по земле с

помощью конечностей, вывернутых наружу, и, двигая шеей и головой близко

к земле, они вынюхивают добычу. Три кости челюсти, которые оказываются

практически на земле, позволяют рептилиям также передавать уху звуки,

которые издают другие животные. Это называется проводимость костей, в

противоположность

проводимости

воздуха,

которую

используют

млекопитающие.

В процессе эволюции рептилии поднялись с ползающей позиции,

встали выше над землей на вертикальных ногах. Это позволило двум из трех

челюстных

костей

ассимилироваться

в

среднее

ухо,

полностью

преобразоваться в слуховые кости и утратить жевательную функцию. Это

изменение стало возможным только потому, что кости уже были

расположены стратегически удачно в нужном месте в нужное время и уже

начали использоваться для слуха, передавая с земли колебания звука. Этот

радикальный сдвиг в функции позволил также челюсти преобразоваться в

одну жесткую, негнущуюся кость нижнюю челюсть, которая стала гораздо

сильней и удобней для пережевывания.

Аналогия с эволюцией языка очевидна. Если бы я спросил вас,

считаете ли вы, что жевание и слух независимы, структурно и

функционально отделены друг от друга, ответ был бы, конечно,

утвердительный. И все же мы знаем, что слух развился из пережевывания, и

мы можем выделить стадии этого процесса. Подобным образом, есть явное

доказательство того, что функции языка, такие как синтаксис и семантика,

структурно разделены и автономны, они отличны от мышления, возможно,

так же, как слух отличен от жевания. Но все же вероятно, что одна из этих

функций, такая как синтаксис, развилась из других, более ранних функций,