Голодный ген - Шелл Эллен Руппел (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
В медицинской школе Дублинского университета наставником О’Райли стал Иво Друри, посвятивший жизнь изучению и лечению сахарного диабета. Он организовал множество диабетических клиник по всей Ирландии. Подавляющая часть его времени проходила в общении с пациентами, среди которых было много женщин-диабетиков с осложненным протеканием беременности. «Иначе как замечательной эту личность не назовешь, — отзывается Стивен об учителе. — Ужасно жаль, что занятость врачебной практикой помешала Иво посвятить себя чистой науке».
Сам О’Райли избрал иной путь. Он подписал контракт на исследование диабета с Оксфордским университетом. Его интересовало, как и почему у людей развивается диабет второго типа, состояние, при котором организм утрачивает способность регулировать содержание сахара в крови. В 1989 г. Стивен перебрался в Гарвард, в лабораторию Джеффри Флайера, эндокринолога, который особенно интересовался генетическими предпосылками, приводящими к нарушению баланса глюкозы. В это самое время Джефф Фридман и Руди Лейбл занимались поисками ob-гена; намечался прорыв в молекулярной биологии. Только-только входил в употребление новый метод — полимеразная цепная реакция (ПЦР), — ныне широко распространенный в клинических лабораториях. ПЦР дала возможность всего за несколько часов копировать единичные сегменты ДНК в миллионе экземпляров; процесс клонирования генов многократно ускорился и упростился. «ПЦР — идеальная методика для генетиков моего типа, недоучек в техническом отношении, у которых руки пришиты к одному месту, — смеется О’Райли. — Она позволила и нам заниматься полноценной наукой». Отныне проблема была не в том, чтобы добыть качественный генетический материал, а в том, чтобы верно расшифровать его. А уж тут Стивен чувствовал себя как рыба в воде.
Дэвиду Моллеру, нынешнему руководителю отдела метаболических заболеваний в исследовательской лаборатории корпорации «Мерк» (Равей, штат Нью-Джерси), довелось работать вместе с О’Райли в Бостоне. Он сказал мне: «Гены человека можно исследовать бесконечно. Стив же обладает способностью отыскать единственно подходящего пациента и единственно нужный ген».
О’Райли не чувствовал полного удовлетворения, работая в Гарварде, в замкнутом мире американской академической микробиологии. Здесь, по его словам, к клинической медицине зачастую относятся как к назойливой падчерице фундаментальной науки, только осложняющей ей жизнь своими сиюминутными требованиями. Для молекулярной генетики, где лидеры и аутсайдеры зримо определяются в лихорадочной конкуренции при поиске и патентовании генов, такое отношение, считает он, наиболее характерно. Сам О’Райли всегда был конкурентоспособен, но полагал — и по сей день полагает, — что усилия, потраченные на обнаружение гена, оправдываются только тогда, когда последний сулит надежду на избавление пациентов, доверившихся медику, от мучающих их недугов. Стивен покинул Бостон и вернулся в Англию, в Кембридж. Тут он заручился широкой поддержкой практикующих врачей, которые стали направлять к нему больных со сложными метаболическими синдромами. По мысли О’Райли, детальное изучение этих «особых клинических случаев» должно было пролить свет на генетические корни ожирения и диабета.
Особенно заинтересовал Стивена случай двух детей, смышленых и обаятельных, двоюродного брата и сестры, чьи семьи несколько лет назад иммигрировали в Лондон из Пенджаба (Пакистан). Родители каждого из детей, в свою очередь, находились в двоюродном родстве. Родственные браки издавна осуждаются на Западе: при кровной близости врожденные родительские пороки передаются потомству с наибольшей вероятностью. Однако в некоторых культурах женитьба «на своих» предпочтительнее свадьбы с чужаком: такие союзы общеприняты в странах Среднего и Дальнего Востока и вообще в Азии. Шехла Мохаммед, оксфордский врач и клинический генетик, направившая детей к О’Райли, предположила в сопроводительных документах, что дело, по-видимому, не в пагубных последствиях инбридинга. Юные пациенты, писала она, в общем и целом здоровы, если только вынести за скобки их патологическую тучность. Восьмилетняя сестра весила около 86 кг. Она уже прошла через липосакцию и более сложное хирургическое вмешательство, но из-за своей потрясающей грузности не могла самостоятельно передвигаться — родители возили ее в кресле-коляске. Младший ребенок, двухлетний мальчик, тянул на ошеломляющие для его возраста 29,4 кг и, по всей видимости, должен был повторить судьбу двоюродной сестры.
Родители детей рассказали, что и у девочки, и у мальчика в возрасте четырех месяцев проявилось неутолимое обжорство — нечто похожее на то, с чем столкнулся Анкел Кейс в эксперименте почти полувековой давности. Синдром, испытанный тогда волонтерами, он нарек «полуголодным неврозом» и подробно описал в «Биологии человеческого голода». В главе «Поведение при естественном голодании» Кейс в дополнение к другим душераздирающим историям поместил документальное свидетельство датского полярного исследователя Айнара Миккельсена.
1906 год. Миккельсен на собственном корабле отправляется в экспедицию с целью отыскать следы двух пропавших полярников, тоже датчан. У северо-западного побережья Гренландии судно оказывается в плену затершего его льда. После неизбежного кораблекрушения в живых остались только сам Миккельсен и его коллега Ивер Иверсон. Вместе они пережили две жестокие зимы. Миккельсен пишет, что в это суровое время он не мог ни думать, ни говорить, ни мечтать ни о чем другом, кроме еды. Убив и съев последних ездовых собак, путешественники погрузились в прерывистые сновидения. Им виделись «огромные количества съестного, гигантские копченые окорока, горы хлеба с маслом, груды овощей и салата. Вся эта снедь находилась в непрестанном движении, исчезая за пределы досягаемости». Позже сны перешли в навязчивую идею, сопровождавшуюся галлюцинациями:
«Думаю только о пище. Сначала нежно, одно за другим, перебираю в памяти знакомые по прошлому яства. Потом мысль всецело концентрируется на датском бутерброде, не совсем таком, как английский сандвич, более тонком, имеющем только два слоя Еще вчера мне являлась непомерных размеров сочная отбивная, к ней стремилась мечта, а сегодня — бутерброд. Почему? Не знаю. Много бутербродов. Школьные завтраки прошлых дней. Приготовленные мамой аккуратные свертки я отдавал нищим. О, жалкие людишки! С какой небрежностью отказывались они порой от детских филантропических даров! Злоба и отчаяние переполняют меня: теперь я бы отдал несколько лет жизни за один такой сверток! Как ясно и детально он представляется мне! В неотступном видении бреду по улицам Копенгагена, ищу потерянный пакет с бутербродами. Да вот же он — на тротуаре справа. Мигом бросаюсь к нему, чтобы никто не смог опередить, и пребольно ударяюсь ногой о камень. Этот удар пробуждает меня от полусна, возвращает к жестокой реальности, напоминает, что я в Гренландии, вдалеке от Копенгагена и всех на свете бутербродов. Но через некоторое время школьные завтраки вновь целиком овладевают сознанием».
Читая воспоминания людей, волей судеб обреченных на длительное голодание, или отчеты о научных экспериментах подобного рода, обращаешь внимание на одну повторяющуюся тему: обычные человеческие эмоции постепенно отходят на второй план; стыд, любовь, честолюбие, элементарные правила приличия заслоняются одним чувством — ощущением голода. Офицер медицинской службы Г. Б. Лейтон, попавший в годы Второй мировой войны в гитлеровский лагерь для военнопленных, отмечал: «Никакое из наблюдаемых мной здесь лишений и страданий не вызывало столь быстрой и полной дегенерации характера, как хронический голод».
Подобно отрезанным от мира полярным путешественникам и узникам концентрационных лагерей, дети из Пенджаба были буквально зациклены на мыслях о пище. И хотя, в отличие от Миккельсена или Лейтона, они не испытывали ограничений в еде, сытости не наступало. Они ели больше, чем братья и сестры, больше, чем родители, больше, чем вообще можно себе представить. И требовали еще. Как отказать голодным малышам? Поначалу их пугающие аппетиты пытались удовлетворить, но вскоре по совету некоего врача родители стали запирать дверцы буфета на замок. И что же? Дети принялись рыться в пищевых отходах и грызть рыбные палочки из морозильника. Их ничто не могло остановить.
