Дж. Р. Р. Толкин: автор века. Филологическое путешествие в Средиземье - Шиппи Том (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
А следом прилетел орел и объявил о случившемся весьма необычным слогом — это единственный случай, когда поэзия в Средиземье звучит как псалом из Библии короля Якова (этот стиль моментально уловил бы любой человек из поколения Толкина):
Пойте и веселитесь, защитники стольного града!
Ибо вы сберегли отчизну,
А в пролом на месте Черных Ворот
Вошел с победою ваш Государь,
И меч его ярче молний.
Эта песнь в чем-то похожа на поэзию Хоббитании. Она полностью соответствует обстоятельствам. «Защитники стольного града» — это войско Минас-Тирита; «Черные Ворота» — Мораннон, северный вход в Мордор; «ваш Государь» — Арагорн. В то же время в ней присутствуют явные намеки на универсальный смысл. Образ людей, защищающих город, часто используется в известных песнопениях, таких как «Господь — наша крепость» (Bin’ feste Burg ist unser Gott) Мартина Лютера, для обозначения христиан, оберегающих град спасения. В притчах христиан часто призывают «бдеть», бодрствовать, потому что никто не знает, когда грядет Второе Пришествие. «Пролом на месте Черных Ворот» вызывает в памяти образ сокрушения адовых врат, которое произошло между Страстной пятницей и Светлым понедельником, между смертью и воскресением, когда Христос вывел из плена адова души патриархов и пророков. Разумеется, опять-таки орел этого не говорит, и его слова имеют разумное объяснение в привязке к сюжету (как и у Фродо, когда он пел в Вековечном Лесу о спасении из чащи). Но и у орла, и у Фродо присутствует намек на нечто большее, который усиливает ощущение мифической вневременности.
Таким образом, во «Властелине колец» присутствуют намеки на христианские истины, но не в виде простого пересказа. Кроме того, в мифологии Средиземья со всей определенностью отрицается представление об окончательном спасении. В «мифе о звездах и деревьях» тема избавления из лесной чащи раскрыта весьма двусмысленно, отчасти в связи с тем, что обитатели Средиземья не желают такого избавления: им хочется и дальше жить в рощах Хоббитании, лесах Фангорна и Лориэна или в долине Ветлянки. Очевидно, этой надежде не суждено осуществиться. «Властелин колец» вообще полон всяческих «альтернативных концовок».
Взять хотя бы пример Фродо и Сэма. Они спасаются благодаря эвкатастрофе и орлам, однако в какой-то момент ясно осознают, что смерти не миновать. «Ну вот и конец нашей сказке», — дважды произносит Фродо. Сэм пытается убедить его в том, что надежда еще есть, но Фродо отвечает с убежденностью, которая сохраняется у него даже после эвкатастрофы: «Так оно и бывает. Всем надеждам приходит конец, и нам вместе с ними». В целом, это действительно так, даже если на сей раз история опровергла эту истину. Как сказал об эвкатастрофах Толкин в своем эссе «О волшебных сказках», вышедшем в 1947 году, когда он работал над своей собственной сказкой (слова его, но курсив мой),
в обрамлении волшебной сказки, или иномирия, — это внезапная, чудесная благодать, на повторение которой напрасно рассчитывать. Она не отрицает существования дискатастрофы, то есть горя и неудачи: возможность и такого исхода — залог радости спасения; она отрицает (перед лицом многих фактов, если угодно) финальное поражение на вселенском уровне и в этом смысле является евангелием, благой вестью, дарящей мимолетный отблеск Радости, Радости за пределами стен мира, острой, как горе.
Следует добавить, что большинству персонажей «Властелина колец» приходится столкнуться с «финальным поражением на вселенском уровне» лицом к лицу. Онты обречены на вымирание и забвение — их участь предрешена, ведь уже даже англосаксы не знали, кто они такие, хотя само слово сохранилось у них в памяти. Если верить «Хоббиту», невысоклики еще существуют, но никакой Хоббитании уже точно нет. А что сталось с эльфами? Галадриэль убеждена, что сила их «пойдет на убыль» (dwindle), и это может означать, что они физически уменьшатся в размерах и станут крохотными созданиями, какими они предстают в пьесе «Сон в летнюю ночь» и в воображении публики. Либо эта убыль может означать сокращение их числа. Либо с ними может произойти что-нибудь еще.
Толкин хорошо знал Роллрайтские камни — кольцо из каменных фигур на границе Оксфордшира и Уорикшира — и даже походя упомянул их в сказке «Фермер Джайлз из Хэма». С этими камнями связана одна легенда. Жил да был старый король. И как-то раз одна колдунья вынудила его поспорить, что он сможет, пройдя семь шагов по холму, увидеть внизу долину. Сделав положенное количество шагов, король обнаружил, что вид с холма закрывает курган, и на него и его войско обратилось проклятие колдуньи:
Напрасен вызов твой судьбе —
Не править Англией тебе.
Сама я стану бузиной —
А вы камнями предо мной.
Это настоящая хоббитанская поэзия по нескольким параметрам. Но, может быть, с эльфами случилось именно это? В последний раз, когда мы видим на страницах книги Галадриэль и ее спутников (не считая финальной сцены по дороге в Серебристую Гавань), она беседует с Селербэрном, Элрондом и Гэндальфом, пока хоббиты крепко спят. Но видим ли мы их? И беседуют ли они?
Если бы случился тут путник, он бы ничего не увидел и не услышал: разве что заметил бы серые изваянья, памятники былых времен, затерянные в необитаемой земле. Ибо они были недвижны и безмолвны, не отягощенные словами думы их сливались воедино, и глаза то излучали, то отражали тихое сиянье.
На следующий день обитатели Лориэна уезжают, «исчезая среди камней». Не потому ли они исчезли среди камней, что сами превратились в них? Возможно, эльфы никуда не уехали из Средиземья, а стали частью его пейзажей, подобно старому королю в Роллрайте, превратившись в «серые изваянья, памятники былых времен», которые сплошь и рядом встречаются в английской и шотландской народной традиции (Старик из Конистона, Седой Человек из Меррика). Это был бы вполне подходящий и даже не слишком печальный конец. Но он все равно указывает на финальное поражение и окончательную потерю.
Еще немного о мифах
Чем больше мифология Средиземья приближается к христианской, тем печальнее она становится (поскольку тем больше они в конечном счете непохожи). В дохристианском чистилище у Толкина нет настоящих язычников, но нет в нем места и Divina Commedia (божественной комедии) — счастливому концу, вдохновленному божественным промыслом. Некоторые из персонажей — не только среди проигравших, таких как Денэтор, но и на стороне победителей, например Фродо или Фангорн, — по-видимому, находятся на грани экзистенциального отчаяния. Однако в целом произведение не создает такого впечатления. Одной из причин его успеха стало использование юмористического стиля, баланс между потерями и поражениями, с одной стороны, и принятием, оптимизмом и даже непокорностью — с другой. В завершение этого раздела я хотел бы рассмотреть четыре момента (из большого количества вариантов), когда «Властелин колец» выполняет функцию посредника между христианской верой и литературой дохристианского героического мира, к которой Толкин был так сильно привязан, и между христианской верой и постхристианским миром, черты которого Толкин все больше усматривал в своей эпохе.
Первый из этих моментов — сцена у ворот Минас-Тирита в конце главы «Нашествие на Гондор». В этом эпизоде начинают сходиться разные сюжетные линии. Гэндальф ждет у входа, чтобы сразиться с главарем назгулов, который в этот момент таранит ворота с помощью Гронда. Пин мчится за Гэндальфом, чтобы позвать его на помощь Фарамиру. Снаружи уже на подходе Мерри с ристанийцами под командованием Теодена, однако Гэндальф и остальные защитники крепости об этом не знают. Повелитель назгулов въезжает в ворота и сталкивается с Гэндальфом, который велит ему идти назад: «И да поглотит… тебя вместе с твоим Владыкою [ничто]»[95]. Однако Черный Всадник принимает вызов и отбрасывает капюшон, показывая, что «ничто» уже здесь, ибо «был он в короне, но без головы». Кольценосец смеется и заявляет Гэндальфу: «Глупый старик! Нынче мой час. Не узнал в лицо свою смерть?» (Как я уже отмечал выше, на стр. 231–232, в этот момент он очень похож на Смерть в описании Мильтона, см. книгу II в «Потерянном рае».) Гэндальф не удостаивает его ответом.
