Как сделать детектив - Борхес Хорхе Луис (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
Страх, жестокость, насилие — центральные понятия времени. Хватит загадок, хватит риторики; события должны мелькать с калейдоскопической быстротой, как в кино, заявляет новый роман. Он идеально соответствует послевоенным вкусам. Экзистенциализм вошел в моду. Театр принялся за Кафку и Камю. Кинематограф демонстрировал фильмы ужасов. Холодная война столкнула два мировых сообщества. Во всем мире, в Латинской Америке, в Греции, в Малайзии, начались восстания. Гротескное и страшное слово «путч», напоминающее взрыв гранаты со слезоточивым газом, вошло в повседневный язык. Хроника текущих событий превратилась в гигантский «черный» роман: камеры пыток, тюрьмы, набитые заключенными, скандалы, наркобизнес, лицемерная пропаганда и карательные отряды. Деньги правили миром, который нехотя, с трудом выбрался из подполья; все надо было передумать, переделать, переписать.
Вот тогда-то и появился Лемми Кошен, «чрезвычайно опасный человек» — современный герой, убийца, шпион, Дон Жуан, полицейский, прячущий в глубине сердца голубой цветок. Он тотчас сразил наповал французского читателя. Его насмешливые речи, пропитанные виски и спиртом, его победоносная непринужденность возвращали народу-подкаблучнику вкус к воинственности. Этот буян, что обращался к судьбе на «ты», заставлял смерть опускать глаза, соблазнял женщин на лету, шутя опустошал бутылки виски, припечатывал пулей и метким словцом с язвительной невозмутимостью, вовремя напомнил нам, что быть победителем не так уж плохо. В 1918 году у нас вошел в моду стиль «фронтовик». В 1945-м мы не были столь самоуверенны. Джентльмены Питера Чини предложили нам новый стиль — «блатной», «рубаха-парень», ловкач, скорее француз, чем англосакс. Мы обнаружили у них наши национальные достоинства (или, если угодно, недостатки) — сметливый эгоизм, обостренное и высокомерное классовое чутье, любовь к инструкциям, драчливость, закоренелую склонность к мистификациям и неодолимую тягу к выпивке. Восхитительная небрежность делала все эти качества неотразимо утонченными. Никакой неряшливости: жаргонные словечки казались милым чудачеством, а не хамством. Толпа была завоевана, соблазнена, как юная девица, Лемми Кошеном, этим обаятельным «томми», рыцарем и шалопаем. Питер Чини прославился. Отчасти заслуженно.
Отчасти, поскольку новый тип детектива он не создал. Справедливо отвергнув роман-загадку, он сохранил расследование как принцип построения сюжета. Глупо отказываться от этого элемента традиционного детектива: всегда надо кого-то идентифицировать или отыскать, кто-то прячется с первых строк, за ним гоняются преступник или сыщик. Питер Чини в этом смысле наследник Бухема и Хемметта. «Черный» роман в его понимании — это детектив «действия». Но, поскольку его герои — почти всегда двойные агенты, действие перестает быть линейным, как у предшественников, чрезвычайно запутывается. Тайна двойного агента лежит в основе всех книг Чини, однотипных по сюжету. Одного двойного агента мало — загадка будет совсем простенькой, трое или четверо много — ничего не разберешь, и автор оставляет двоих — мужчину и женщину: прекрасную шпионку, которая, быть может, не предаст, и разведчика, который может предать; она влюбляется, чтобы предать, или предает ради любви; он не любит, но разыгрывает влюбленного, не предает, но разыгрывает предателя и т. д. Можно высчитать общее число возможных комбинаций, и каждой будет соответствовать какой-нибудь роман Чини: либо об О’Хара, либо о Кэллегене, либо о Лемми Кошене.
У слабого писателя прием быстро бы наскучил, ведь читатель сталкивается с серьезными трудностями — он понимает только то, что ему соблаговолят сообщить, и абсолютно не способен предвидеть ход событий. Поскольку двойной агент всегда притворяется, что обманывает друга, дабы провести врага, то надо постоянно истолковывать его поведение, правильно интерпретировать. Каждый раз надо ломать голову, какую очередную ложь он заготовил, какую реакцию хочет спровоцировать. Нет более улик, рассуждения становятся фактами. Поэтому общий смысл интриги меняется от главы к главе. И вскоре отказываешься от попыток что-либо предугадать. Роман начинает походить на спектакль, что, вероятно, в принципе характерно для «черного» детектива.
Вдобавок действие, как правило, происходит в настоящем, в соответствии с кинематографическим принципом монтажа — чтобы можно было интерпретировать события, они должны представать в виде отдельных сцен. В книгах Чини нет последовательного повествования — только цепь эпизодов, соединенных внутренним монологом главного героя, что придает персонажам облик кинозвезд. Разумеется, речь идет не о романтической внешности, заразной, как болезнь, — это чисто техническая характеристика, создаваемая стилистическими средствами. Основу образа составляет актерская выразительность. Лицо — это не просто персонаж, это уже личность. В нем воплощается сама жизнь, лицо важнее, чем любое из его выражений. Лемми Кошен навсегда подарил свою внешность актеру Эдди Констентайну.
Питер Чини привнес в детектив жизнь, которую раньше туда не допускали, вязали рассуждениями по рукам и ногам, прежде чем выхолостить. Теперь она хлынула через край и если не породила собственный стиль, то создала оригинальную манеру повествования, нетривиальный слог. Переводчики, которых набрал Дюамель, прекрасно передавали американскую разговорную речь, выработав особый жаргон «Черной серии», французский «сленг», так подходящий к новомодным плутовским романам.
Итак, благодаря Чини возник новый жанр, промежуточный между детективом и обычным романом. Это было бесспорное достижение — «черный» роман выкроил себе место в литературе. Он хотел быть неотесанным, «диким» романом и стал им.
И все-таки до подлинного послевоенного романа ему не хватало одной малости: жестокости. Формулу «крутого» романа предложил Джеймс Хедли Чейз в книге «Для мисс Блендиш нет орхидей». Это отнюдь не обычный детектив, которому впрыснули дозу жестокости, у него особая структура, он утыкан лезвиями, как кактус колючками. «Крутой» роман предпочитает тему погони — тему мучения в чистом виде. Первая часть «Орхидей» — хищник уносит жертву, освободившись от более слабых соперников; часть вторая: свора устремляется по следу, распутывает все уловки твари и подает голос; часть третья: зверь затравлен.
Ничего более простого и действенного придумать нельзя. Конфликт — смертельная схватка. Преступник готов на все, действие доведено до пароксизма — от начала и до конца. Злодей не просто находится вне закона, он чудовище. Он не способен рассуждать, он непонятен и тем ужасен. В полном смысле слова это чужой. Его поведение непредсказуемо, тревожно, загадочно. Он убивает не задумываясь, с наслаждением, и автору приходится все подробно описывать, поскольку считается, что он, как и читатель, не способен предвидеть события, проникнуть в намерения героя. У зверя нет будущего, его прошлое скрыто во мраке. И здесь рассказ ведется в настоящем времени, времени неожиданностей. Каждое слово, каждый жест врезаются в память. Этот странный убийца, несущийся по жизни во весь опор, дьявол и дитя одновременно, трогает нас до глубины души. Таинственно само сознание преступника, остающееся непостижимым до конца. Но именно желание узнать, понять во что бы то ни стало заставляет нас с неослабным вниманием читать самые ужасающие сцены. Оно позволяет писателю с невероятным хладнокровием, с жестоким спокойствием ученого-экспериментатора рисовать наиболее отталкивающие эпизоды. Он историк невероятного. Он только констатирует. (…)
В начале пути Чейз испытал влияние Кейна и Стейнбека. Тут нет ничего удивительного — романы «Почтальон звонит дважды», «0 мышах и людях» для многих послужили образцами. Но Чейз здорово умеет закрутить интригу. Иногда он использует поразительно красивые драматические ходы. Так, в «Погоне» преследуют предателя, который во время войны убеждал по радио англичан сложить оружие. Его голос знают все, и теперь он вынужден молчать, стать немым, чтобы спасти свою шкуру. Такие находки — крайне редкие — выдают подлинного писателя. Полсотни романов, созданных Чейзом (в том числе под псевдонимом Реймонд Маршалл), естественно, разнятся по своему уровню. Кинорежиссеры без особого воодушевления переносили их на экран — и успех был весьма сомнительный: «Падение», «Облава», «Ева», «Поворот рукоятки», «Увидеть Венецию и сдохнуть».
